Рудобельская республика - [43]

— Без вооруженной силы, ваша светлость, ничего не сделаешь, — осмелился признаться он. — Мужики озверели. Силу надо ломать силой.

— Не волнуйтесь. Немецкие солдаты нам помогут, — рявкнул барон.

Николай Николаевич вытянулся как на параде.

— И еще. Я хочу видеть прапорщика и учителя. Подумайте, как это лучше устроить. А пока идите.

Николай Николаевич исчез за дверью. Барон несколько раз прошелся по комнате. Через окно увидел поджарого немецкого офицера. Он, постукивая по наглянцованным крагам коротеньким стеком, приближался к дворцу.

— Гутен морген, гер комендант, — весело и беззаботно поздоровался с ним барон.

Немец изобразил лошадиную улыбку, ощерив большие желтые зубы, и пригласил в свой кабинет на первом этаже.

«Кто же здесь в конце концов хозяин? — возмутился Врангель. — Если бы мы с тобой встретились где-нибудь под Сувалками, я бы из тебя сделал решето, а пока… пока спокойно, генерал!»

Комендант предложил барону сесть рядом.

— Я вынужден просить господина коменданта помочь вернуть мне мое имущество, разворованное бандитами, и вообще навести порядок в окрестных деревнях: пора кончать с бандитами и поставить мужиков на место.

— Армия не есть полиция, господин барон. Но мы, конечно, поможем вам. Но прежде всего — контрибуция. Хлеб, масло, сало необходимы империи. Мы будем брать это и отправлять в фатерлянд. А помогать нам с вами будут сами мужики.

— Как? — удивился барон.

Комендант хитро засмеялся.

— Нужно выбрать самоуправление. Натравить одного на другого, пусть грызутся и помогают нам.

На следующий день Николай Николаевич с тремя солдатами объезжал верхом на коне хаты и приказывал идти всем в имение на собрание.

В панский двор пришли только старики да женщины: лихо его знает, что там еще выкинут. Добра никто не ждал. Молчаливые и понурые старики старались стать подальше, спрятаться за чью-нибудь спину. Среди пришедших вдов была и Параска, босая, в домотканой юбке и облезлом платке.

Когда собралось человек сорок, на крыльцо вышел немецкий комендант и сам барон в расстегнутом кителе, без погон, сухой и тонкий как хворостина.

Многие «своего» пана видели впервые. Может, если бы не напали германцы, так бы никогда и не увидели, что это за фрукт — барон Врангель.

Рыжеусый немец с лошадиной челюстью поднял руку и заговорил по-немецки. Потом умолк и посмотрел на барона. Тот вышел вперед, обвел всех маленькими, глубоко посаженными глазами.

— Господин комендант говорит: немецкое командование требует послушания и уважения к армии его императорского величества Вильгельма Второго. Сопротивление распоряжениям властей будет расцениваться как бунт. Бунтовщиков в военное время расстреливают. За нападение или покушение на немецкого солдата виновные и их пособники будут караться смертью, а деревня сожжена.

Снова заговорил немец. Барон согласно кивал головой. Когда комендант остановился, перевел:

— Россия Германской империи должна выплатить большую контрибуцию. Большевистским голодранцам платить нечем. Поэтому каждый крестьянский двор должен сдавать немецкой армии хлеб, масло, сало, мед, лен. Прибавлю от себя: кто послушался большевиков и взял хоть пушинку из моего имения, должен все вернуть на место. Слышите? Завтра же! Кто ослушается, пусть его дети проклинают отца за то, что осиротил их.

Комендант нетерпеливо дожидался, когда закончит барон, чтобы продолжить речь.

— Все распоряжения немецкого командования, — переводил барон, — будут передаваться через волостного старосту. Им будет ваш человек, который не снюхался с большевиками, у которого большая семья и есть своя земля.

— Михаила Звонковича, — шепнула Параска Микодыму Гошке, а тот передал соседу.

— Ночью ходить строго воспрещается, — продолжал барон. — Переходить из деревни в деревню можно только по специальному пропуску, выданному немецкой комендатурой и волостью. Так, кто достоин быть старостой?

Кто-то выкрикнул из задних рядов:

— Михаил Звонкович!

— Правильно! Человек он самостоятельный, — поддержали другие.

— И хутор у него добрый.

Барон пошептался с управляющим. Тот пожал плечами и развел руками.

— А может, есть более достойный? — спросил барон.

— Лучших у нас нет. Пускай Михаил будет, — загудел прокуренным басом Микодым, а за ним и вся небольшая толпа.

Так и выбрали Михаила Звонковича старостой. Люди расходились, понурые и мрачные.

8

На Зайцев хутор через болота и кустарники пробирались старые и молодые. Кто с корзинкой, кто с лукошком, кто с коробом за плечами шли лесными тропинками люди из Карпиловки, Рудни, Ковалей, Лавстыков. «Грибники» и «ягодники» собирались на поляне у опушки леса, заросшей типцом и звонцом. Рассаживались группками, курили пробирающий до печенок самосад, перекусывали, тихонько разговаривали. Когда собралось человек семьдесят, из хаты, что стояла на краю опушки, вышли ревкомовцы и с ними какой-то незнакомый молодой человек в синей сатиновой рубахе, домотканых штанах и залатанных сапогах. Хоть и одет человек был по-здешнему, но никто его не знал.

За полверсты от хутора, а кое-где и за версту Анупрей Драпеза расставил стражу.

Все притихли, когда в круг вошли Соловей, Левков, Прокоп Молокович и незнакомый человек. Соловей снял фуражку.