Рудобельская республика - [41]

К августу на всех заводах и в мастерских Бобруйска действовали подпольные большевистские ячейки, была создана партийная группа и в типографии на Муравьевской улице, где печатались призывы Бобруйского укома. Их выносили в кулях с обрезками бумаги, а к утру листовки были в чайной и в книгарне Агала.

Выпить стакан чаю забегали гимназисты и ученики так называемого политехникума, заходили они и в книжный магазин купить тетрадей или перьев. А уходили с листовками за пазухой. Потом листовки находили в крестьянских возах на базаре, на тротуарах и даже в соборе. Уездный комитет партии призывал народ сражаться с насильниками-оккупантами, отбирать у них награбленное добро, вооружать и создавать партизанские отряды.

Эти листовки на серой и желтой бумаге звали к борьбе. И каждый день то возле Кочерич, то возле Глуши, то по дороге из Подречья на обозы с житом, поросятами и коровами, награбленными в деревнях, налетали бородатые, в свитках и холщовых рубахах мужики, стреляли над конскими ушами, отбирали у перепуганных солдат карабины и заворачивали повозки в лес.

Однажды возле Горбацевич мужики содрали с восьми немецких солдат сапоги, брюки, мундиры, каски, обули их в свои лапти, одели в свитки и в такой «форме» отпустили. Комендант фон Троммель пришел в ярость и тут же отдал приказ: «Каждого пойманного бандита расстреливать без суда и следствия».

По улицам города шныряли патрули и наряды полевой жандармерии, хватали подозрительных, набивали ими камеры тюрьмы на Шоссейной улице и казематы крепости. А в чайной возле базара каждый день кто-нибудь просил раков или три стакана чаю без сахарина, в магазинчике Агала шла бойкая торговля «Новым заветом», на дверях городской управы и комендатуры появлялись новые листовки, все чаще в казармах находили «Rote Fahne», а интендантские отряды возвращались из деревень с пустыми руками, да еще разоруженными.

Молодым офицерам приветливо улыбалась красивая официантка фрейлейн Роза, бродил по базару с корзинкой в руке рабочий чугунолитейного завода Павел Балашов, всегда спешил куда-то на старом велосипеде почтовый чиновник Платон Раевский. А из Орши веселый балагур Ванька Антонов снова вез три огромные корзины «ширпотреба».

7

В весеннем воздухе стоял запах горьковатой пыльцы прибрежных верб. На изгородях и пряслах горланили и били крыльями петухи. Подсыхала и дымилась по утрам в низинах синеватым паром земля. Бабы на огородах копали гряды, сажали лук, отбирали семенную картошку. Пришла пора сеять. А где чьи полосы, еще никто не знал. В ревком чередой шли вдовы и безземельные карпиловские деды.

— Долго ты что-то чешешься, Микодым. Земля пересыхает, и навоз выветривается. Делить надо, а то проспим все. Картошку сажать пора, проса да гречки хоть горсть в землю кинуть, — торопили председателя комбеда.

Утром еще в сумерках они с Максимом Усом начали тесать колышки и зачищать на них залысины. Связали двое веревочных вожжей, смеряли их облупленным желтым аршином. Позвали Параску и пошли на панские пары нарезать наделы.

Только успели раза три натянуть вожжи да забить первые колышки, как из деревни повалил народ. Никто им ничего не говорил, но как-то пронюхали, что комбедовцы пошли делить землю, и двинули все, как на то первое собрание.

— Давай, Микодымка, я тянуть буду, а ты пиши в свои метрики, — объявил дед Терешка.

От его новых лаптей на земле оставался ровный клетчатый след. Старик носком расковырял ком, взял землю в пригоршню и понюхал.

— Может, панским дикалоном пахнет? — не удержался от шутки Максим Ус.

— По́том мужицким, по́том, — спокойно ответил Терешка. — А нарежешь мне вон до той дички, пеклеванкой запахнет. Правильно говорю?

— Ишь чего захотел! — зашумели женщины. — Ему до дички! А несчастным сиротам песочек?

— Ты нарезай, Микодым, а потом жребий потянем. Чтоб без ругани, — предложили карпиловцы.

Кондрат Ковалевич подъехал на лошади с плугом и остановился возле мужиков.

— Не первым ли хочешь отсеяться? — спросил Андрей Падута.

— А почему б и нет? — И, помолчав, добавил: — Пока они будут тягать эти вожжи, может, обпашем весь надел, чтоб видно было, что занят, что — наш. А потом и поделим. Ну как, мужики?

— Это не помешает. Гони аж до жита.

— Но-о! — погнал Кондрат шелудивого после зимы коня. Тот вогнул голову, натянулись постромки, и плуг врезался в мягкую землю. Борозда аж лоснилась за отвалом. Следом за Кондратом пошли несколько мужиков. Через загон Андрей попросил:

— Дай и мне подержаться.

— Только глубоко не бери, не потянет дохлятина, — передавая ручки плуга, предупредил Кондрат.

Как только бабы увидели, что мужики пашут, тут же похватали лопаты, чтоб чуть подкопать свою полоску.

А мужики по очереди опахивали хорошо выстоявшийся пар. На каждом наделе комбедовцы оставляли колышек с номером на залысине. Смеркалось, когда из большой Усовой шапки каждый тащил свое счастье.

В рудобельское имение немцы заявились теплым дождливым утром. Процокали по мостику копытами породистые кони, прогромыхали зеленые походные кухни, оккупанты въезжали за высокий каменный забор из красного кирпича. Мокрый песок на дороге, как оспой, побит гвоздями подкованных сапог.