Ручная кладь - [44]

В этих краях погиб и Пашкин дед.

Совершенно случайно, от незнакомой немецкой женщины узнали они о его гибели. Некая Фрау Мюллер, разыскивая в концлагере своего мужа, нашла в уцелевших архивах письма пленных русских солдат.

Женщина переслала корреспонденцию родным. Одно из писем дошло и до пашкиной бабушки. Из него стало известно о гибели дивизии, в которой служил дед. Бойцы, пытаясь выйти из окружения в Долине смерти, нарвались на фашистов. Раненого деда расстреляли, а часть однополчан угнали в Германию.

Отец Павла еще подростком ездил в Долину смерти, сначала самостоятельно, а потом с поисковым отрядом. Основной целью был поиск солдатских медальонов. Когда информацию из пенала удавалось прочесть, родным писали, где погиб и похоронен боец. В те годы семьи не получали ни копейки от государства, если не было доподлинно известно, где похоронен погибший. Придумали даже формулировку: «в списках не значится», которая не исключала попадания в плен, приравниваемого к предательству.

Искали и хоронили погибших в основном добровольцы. Останки воинов свозили в деревню Мясной Бор. Деревенское кладбище росло, границы его приближались к соседним селеньям.

Пашкина семья пыталась отмыть имя деда от позорной клички «власовец», доказать — он не предатель, он мужественно сражался и геройски погиб. Они по крупицам собирали информацию о произошедшей трагедии, переписывались с выжившими, восстанавливая историю и справедливость.

Родные считали деда героем и свято чтили его память. Когда мы учились в школе, отец Павла был частым гостем в нашем классе. Он рассказывал, что на самом деле произошло в Мясном бору, а учительница литературы зачитывала пашкины сочинения, пестрившие цитатами из писем фронтовиков. С тех далеких пор я хорошо знаю о развернувшейся в этих краях трагедии.

Еще в молодости, когда все это категорически запрещалось, Пашка ездил сюда на раскопки, постепенно втянув в это занятие сначала будущую жену, а затем и сына. Заскочив к нему в гости, я видел фотографии, а иногда и предметы семейной гордости — солдатские медальоны. Родные должны знать, что их сын, муж, отец или дед — герой. Он погиб в бою, сражаясь с врагом, доказывали они, отправляя родственникам данные о месте гибели.

Впоследствии Пашка стал одним из организаторов проведения масштабных поисковых работ в Долине смерти и создания мемориала.

Несмотря на то, что время нас поджимало, просто проехать это место, не почтив память погибших, мы не могли. Я тоже вышел из машины и пошел к памятнику.

Бесконечные насечки с фамилиями на граните, неразличимые в полутьме. Сейчас это не имеет значения, я многое помню наизусть. Я смотрю на Пашку и знаю — на плите, рядом с которой он угрюмо курит, высечено имя его деда.

— Фрау Мюллер прислала бандероль, — говорит Пашка, выпуская облако дыма.

Я не очень удивился, услышав это — немка, потерявшая в концлагере мужа и сочувствующая русским, часто присылала Пашкиной семье посылки, желая поддержать и помочь.

— Там письмо и дневники деда, — продолжил Пашка и посмотрел мне в лицо.

Летом сорок второго, они пытались прорваться к своим. Несколько месяцев голодные бродили по болотам, пока не нарвались на немцев. Тех, кто не мог идти, фашисты сразу расстреляли, остальных отправили в концлагерь. Дед оказался под Мюнхеном, на каменоломне. Работа была на износ. Когда он превратился в скелет, и уже не мог держаться на ногах, началось наступление американцев. Фашисты, желая скрыть следы преступлений, раздали умирающих заключенных местным жителям. Так он попал к фрау Мюллер. Бедная вдова, ненавидящая фашистов, выходила его. Дед пишет, что хотел вернуться в Россию, но сначала был слишком слаб, а потом дошли слухи о судьбах бывших узников концлагерей, вернувшихся на родину. Он узнал, что их называют предателями и расстреливают, а семьи отправляют в лагеря.

Несмотря на то, что я застыл, внимательно слушая, Пашка замолчал.

— И? — нетерпеливо затребовал я продолжения.

— Он живет в Германии, ему почти девяносто. Сейчас, он может рассказать нам правду. Он надеется, что мы поймем и не осудим. Приглашает в гости. Фрау Мюллер оставила ему дом, он завещает его нам, у него есть деньги.

Тусклый свет фонарей отражался в Пашкиных глазах. Я смотрел на него и думал, как так получается, почему эти две маленькие капельки на лице, называемые глазами, умудряются вмещать в себя всю вселенскую скорбь?

Гримаса исказила пашкино лицо.

— Он врал нам. Понимаешь? Всю жизнь врал! Это не фрау Мюллер, а он писал письма и посылал посылки.

— Ты считаешь его предателем? — осторожно спросил я.

Пашка недоуменно пожал плечами.

— А жена, сын? — поинтересовался я.

— Хорошо, что бабушка и отец не дожили, — угрюмо пробормотал Пашка. И помолчав, с возмущением добавил:

— Серега собрался в гости, визу хочет получить, в Германии учиться.

— Знаешь, — сказал я, — оба моих деда погибли на войне. Один бесследно сгинул в окопах ополчения где-то под Торжком зимой сорок первого, не оставив после себя даже могилы. А другой, — я засомневался, поймет ли меня Павел, но все же решил рассказать.

Он командовал батареей «Катюш». Прошел почти всю войну, от рядового до старшего лейтенанта. Осенью сорок четвертого батарея под Будапештом попала в окружение. Они держались до последнего, а когда немцы подошли совсем близко, дед подорвал себя вместе с ракетной установкой, чтобы никто из них не достался врагам. Ему присвоили звание Героя Советского Союза. Портрет всегда стоял рядом с хрустальной вазой на бабушкином комоде. Родные, да и знакомые, глядя на меня, говорили о нашем потрясающем сходстве. Когда я подрос, стал читать его письма, дневники, научные работы. И все больше и больше понимал, что похожи мы не только внешнее. Любимые книги, интересы, увлечения у нас тоже были одинаковые. И тогда я почувствовал, как мне не хватает его. Словно эта граната, убила не только деда, она пробила в моей душе огромную, незаживающую брешь, из которой сквозило космическим холодом. Рядом со мной вместо него всегда была пустота. И никто и ничто так и не заполнило ее. Он не ходил со мной в цирк и зоопарк, не обсуждал задачки по физике, которую мы оба так любили. И в походы по Алтаю, я ходил теми же маршрутами, но без него. «Неужели он не мог спастись?» — не покидала меня эгоистичная мысль. «Неужели нельзя было ничего сделать?» И тогда я достал из комода газетную статью, напечатавшую о его бессмертном подвиге и гибели, и переписал в ней конец. Я положил в комод новую версию: в ней дед взрывает «Катюшу» и притворяется мертвым, а затем попадает в крестьянскую семью вылечивающую его. Я настолько уверовал в этот конец, что стал писать письма в Венгрию, в надежде его найти. Я ждал. Я надеялся, что в прихожей раздастся звонок, и бабушка радостно воскликнет, увидев его на пороге. Годы шли, но чуда не происходило. Остались в прошлом походы и в зоосад, и по Алтаю, я сам решил задачи и написал научные труды. Но даже если бы сейчас он появился на пороге, я был бы несказанно рад его видеть. Мне ничего от него не нужно. Его место в моей жизни так и осталось пустым, словно ожидающим возращения.