Рубежи - [64]
Астахов не помнил, чтобы мысли его работали когда-нибудь с такой быстротой. Эх, были бы снаряды! Но их нет. У ведомых, кажется, — тоже. Если он не мог видеть всего, что делается в небе, то знал: обстановка крайне тяжелая. Раздумывать было бесполезно и некогда. Виктор с Костиным — рядом. Второе звено продолжает атаку прорвавшихся бомбардировщиков. Очередей из пушек не слышно — значит, атаки у них демонстративные. Астахов поспешно передает Губину:
— Снарядов нет. Идем на таран!
Ответ Губина рассеял сомнения:
— Бить по хвосту винтами. Не пустить! После удара — прыгать.
Голос его злой и решительный. Астахов узнавал этот голос из тысячи других. Он никогда бы не осмелился и подумать не выполнить то, что сказано его командиром. Верил ли он сам в возможность спасения на парашюте? Вряд ли он будет полезен. Только теперь, в эти секунды, Астахов понял, как умирают, не думая о смерти, не боясь ее. Не отступать, не менять решения, иначе можно смалодушничать. В сознании только одна горькая мысль: собственная гибель не спасет десятки людей там, внизу. Его, истребителей осталось шесть, — бомбардировщиков более десятка. Вот они идут ниже, темные, зловещие, продолжая огрызаться пулеметным огнем. Бомболюки уже готовы выбросить из своих гнезд десятки бомб.
— Тараним головных, — передал Астахов по радио. Ему очень хотелось еще сказать Губину: «Прощай, командир!», но он не произнес этих слов. Астахов довел обороты мотора до полных и направил нос своего самолета на хвостовую часть бомбардировщика, успев с ужасом заметить, как Виктор, оказавшийся ближе всех к своей цели и не рассчитавший увеличенной скорости, перевалил свой самолет на нос… трехлопастный винт истребителя разнес переднюю часть тяжелой машины, и оба они, истребитель и бомбардировщик, на миг сцепившись в мертвой схватке, рухнули… «Витька… Что ты наделал!..» — беззвучно прошептал Астахов. Костин ударить не успел: его сбил немецкий стрелок с борта самолета. Острая боль прошла по сердцу… Астахов подвел самолет к хвосту бомбардировщика, резко нажал на педаль… От страшного удара потемнело в глазах, тело рванулось в сторону. Обломки хвоста бомбардировщика рассыпались в небе веером. Тяжелая машина падала вместе с истребителем. Астахов, цепляясь за борта кабины, подтянулся на руках, перекинул одну ногу, другой ударил по ручке управления. Самолет, падая, вздрогнул, и в ту же секунду Астахов почувствовал свободное падение… Парашют раскрылся у самой земли. Несколько черных, как сажа, шапок метнулись в стороне внизу — несколько взрывов, и Астахов машинально отметил про себя: от взрыва бомбардировщиков «шапки» вдвое больше, — значит, наши… Недалеко от него висели еще два белых шелковых купола… Там Виктора нет… Это он знал. Приземлился на израненную землю и тут же глянул в небо: бой продолжался. Подоспевшие истребители преградили путь бомбардировщикам. Они были всюду: вверху и ниже. «Юнкерсы» не пытались разворачиваться обратно. Они горели, падая над линией фронта, прочерчивая небо темно-кровавыми полосами.
Астахов глянул на часы: бой длился шесть минут. И только? Это было почти невероятно. «Витька… Витька… — шептал он. — Друг мой!» Плохо соображая, Николай отстегнул лямки парашюта, притронулся рукой к горячему лбу, потом сел и долго смотрел на пахнущие гарью комки чужой земли. Что, если бы вчера ему сказали, что Виктор убит! Это было бы дико, неправдоподобно…. а сейчас это кажется так просто. Гибель в бою. Борьба не бывает без жертв. А вот Виктор не думает сейчас ни о жизни, ни об ее законах. Виктор…
Боялся ли он сам смерти? Астахов вдруг вспомнил: в детстве, пригретый июльским солнышком, он сладко задремал на скошенной отцом траве. Еще не прошел сон, еще слышался ритмичный звук бруска, точившего косу, как он почувствовал острый укол в ногу. Очнувшись, он успел увидеть только мелькнувший хвост медянки, маленькой ядовитой змеи. Смахнув каплю выступившей крови, он с криком бросился к отцу. По дороге в поселок его тошнило; встревоженное лицо отца закрывало туманом. Отчаянный страх смерти холодил тело, заставлял безудержно плакать и умолять отца спасти его. Смерть, как что-то смутное, страшное, настолько испугала его, что он от одной мысли о ней терял сознание. Через неделю, выйдя из больницы, он все еще испытывал дрожь при мысли о смерти.
Думал ли он о ней теперь, когда падал на бомбардировщика? Нет. На это не было времени. И сейчас, здесь, на земле, вдали от взрывов и пуль, смерть не страшит, а волнует. Если бы можно было вернуть жизнь Виктору ценой своей жизни, он это сделал бы без раздумья. Астахов прислушался к залпам орудий. Он рывком вскочил на ноги и побежал туда, где шел бой.
После приземления последнего самолета летчики все еще ждали. Не вернулось девять истребителей. Если через две-три минуты не покажутся, их больше никто никогда не увидит. Губин стоял молча, прислушиваясь к разговорам.
— Искромсали самолет, паразиты. Ты посмотри, что наделали! — говорил Широков, указывая на крылья своего истребителя. Там было не менее двадцати пробоин, разорванная обшивка кое-где висела клочьями, обнажая скелет фюзеляжа. Мотор дымил, и в одной из трех лопастей воздушного винта зияло два широких отверстия от снарядов.
