Рубежи - [53]

— Товарищ старший лейтенант, как вы думаете, скоро приказ Берлин брать? Надоела эта чертова земля, — добавила она, обращаясь к Виктору.

— Видишь ли, Тамара, земля — не плохая. На ней хорошую жизнь устроить можно. Очевидно, после войны так и будет.

— Что-то не верится. Мне кажется, здесь все пропахло фашизмом.

— А я думаю, в это можно и нужно верить, иначе какой смысл нам был идти сюда! Я расскажу вам один случай…

Виктор уселся поудобнее, мельком взглянул на Олесю, мгновенно покраснел и тут же, обратившись к Тамаре, продолжал:

— Это было в сорок третьем году. На нашем аэродроме приземлился немецкий бомбардировщик, совершенно целый, со всей аппаратурой. Экипаж из трех человек. Командовал экипажем подполковник. Все трое с готовностью сдали оружие и потребовали, чтобы их отправили в штаб армии. Наш командир полка тут же на аэродроме спросил немецкого подполковника о цели их прилета. Заметьте, это было в тот год, когда немцы на многих фронтах имели значительные успехи. Подполковник на чистом русском языке ответил нашему командиру: «В наше время единственное, что должен сделать здравомыслящий немецкий солдат, это прекратить бессмысленную войну». Тогда я впервые понял, что не все немцы одинаковы. Вы подумайте, вот сейчас у них на земле сколько военных операций можно было завершить в более короткие сроки, если бы мы сравнивали с землей все, что есть на ней, без разбора.

— Так и надо было делать, как они на нашей земле, — неожиданно и зло перебила Олеся.

Виктор заметил на ее лице давно знакомую недобрую усмешку и понял, что ее, потерявшую отца и мать, видевшую, как жестоко разрушили родной Харьков, сейчас не переубедишь.

— Я думаю, — осторожно ответил Виктор, — жизнь покажет, Олеся.

— Жизнь уже достаточно многое мне показала. Я не верю ни одному немцу. — Тон Олеси по-прежнему оставался злым.

— А Тельман? А сотни и тысячи других коммунистов, боровшихся с фашизмом? — Казалось, этого вопроса достаточно, чтобы смутить девушку, но Олеся еще резче ответила:

— Они были, и когда были — боролись. Теперь их нет. Они уничтожены, как уничтожены тысячи наших людей.

Она замолчала. Тамара подошла к ней сзади и обняла ее за плечи.

Виктору до боли жалко стало Олесю. Как бы ему хотелось вот так же подойти, обнять ее и сказать ей что-нибудь необыкновенно ласковое. Он знал, что Олесей руководит сейчас чувство ненависти к врагу, а не здравый смысл. «По-своему она права, — подумал он, — слишком много ей пришлось видеть горя».

Виктору не хотелось уходить так просто. Он задержался у двери и посмотрел на Олесю: «А, будь, что будет», — подумал он и вдруг решился:

— Олеся, я могу с вами поговорить?

Она удивленно подняла брови, но ответила без замешательства:

— Попробуйте!

— Проводите меня немного.

Они вышли. Кругом было темно. Только в стороне фронта не угасало зарево. Где-то рядом ступали тяжелые неторопливые шаги патрулей. Виктор никак не мог найти нужное слово.

— Я хочу вам задать честно один вопрос и получить на него честный ответ.

— Вы предупреждаете меня, как будто заранее знаете, что я могу и нечестно ответить. Это несправедливо.

Виктор смутился.

— Так о чем же вы меня хотели спросить, Витя?

Оттого ли, что она впервые назвала его по имени, или еще чего-то, но Виктор решился:

— Почему я вам неприятен? Ваше отношение ко мне настолько плохое… обидно плохое…

— Неправда! — поспешно перебила Олеся и неожиданно замолчала.

Он не мог видеть лица девушки и, может быть, поэтому взял ее руку и сжал.

— Я не буду навязчив, только не отворачивайтесь от меня. А то ведь я черт знает что могу наделать. Вы же знаете, что с первого дня я не могу спокойно слышать ваше имя, не только видеть вас.

Олеся молчала. Она стояла, как ему показалось, бесстрастная и скучающая, а может быть, его порыв вызвал у нее даже усмешку. Виктор резко освободил ее руку и произнес очень сухо:

— Я говорю так первый раз в жизни и, кажется, последний. Желаю удачи. До свидания! — и, круто повернувшись, пошел в темноту.

Он хотел бы остановиться, вернуться, но что-то толкало его все дальше, пока неожиданно не раздался где-то сзади мягкий голос Олеси:

— Витя, куда же вы?

Он сразу остановился, Олеся подошла.

— Не надо сейчас говорить об этом. Там, в Берлине…

— Так он же рядом!

— Все равно! Сейчас не надо.

На секунду девушка прижалась головой к его плечу, порывисто поцеловала в щеку и убежала.

Горячая волна счастья нахлынула так неожиданно, что Виктор чуть не захлебнулся в ней… Долго стоял он, глядя вслед Олесе, скоро скрывшейся в домике.

4

Рассвет застал Родионову в воздухе, на высоте трехсот метров над расположением вражеских войск. На этот раз с ней летела штурман Надя Чесных, строгая и смелая тридцатилетняя женщина.

Дочь и мужа, рабочего металлургического завода, она оставила в тылу и сама, в полном смысле этого слова, удрала на фронт. В своем родном городе работала в аэроклубе. Надя Чесных — первая в полку — получила орден Ленина за образцовое выполнение ответственного задания.

В 1942 году зимой, в качестве связной, она прилетела в партизанский отряд, но в течение двух недель не могла вылететь обратно из-за поломки лыж самолета на плохо укатанной полосе. Пока происходил ремонт лыж, Чесных несколько раз с автоматом в руках принимала участие в партизанских вылазках. В бою с немецкими карателями вражеская пуля ранила ее в плечо. Добравшись до партизанских землянок, она перевязала рану и на следующий день улетела. О ранении так никто и не узнал в отряде, и только у себя в полку она несколько дней пролежала в лазарете.