Рубежи - [116]

Истребитель вернулся, лихо промчался над аэродромом (круг почета, как бы…) и приземлился на полосу. Половинкин видел, как из кабины вылез Орлов, как он улыбнулся технику и вразвалку зашагал к командному пункту. Чему улыбается этот юнец? Этого тоже Половинкин не понимает… Полет, в стратосфере над безжизненной тундрой, вспотевшее лицо и красные от перегрузок в воздухе глаза… Немного удовольствия, а вот он рад, этот начинающий летчик. Фанатики…

Половинкин внезапно остановил Орлова окриком, так просто, без нужды, повинуясь скорее долгу.

— Как работала матчасть?

— Отлично, товарищ инженер!

— Цель перехватил?

— Порядок! Сейчас пленку посмотрим. Разрешите идти?

— Пожалуйста.

Орлов зашагал дальше, почти бегом. Половинкин оставался на стоянке до конца рабочего дня. На КП ему больше не хотелось.

…Несколько дней было тихо. В жизни Астахова за это время произошло еще событие: на его имя неожиданно пришла посылка. В маленькой коробочке из-под духов — золотые часы с надписью на крышке:

«За мужество, волю и храбрость от Военного Совета Западного фронта Фомину Д. З.»

Вместе с часами несколько строчек на обычном листке из ученической тетради:

«Мой молодой друг! Они будут напоминать обо мне. Часы будут жить! Последний раз жму твою руку. Спасибо за жизнь, которую ты сохранил мне в годы войны. Будь таким, каким был всегда. Прощай!»

Кто выполнил последнюю волю Фомина? Таня? Федор? В конце концов это неважно. Вот он — подарок Фомина в руке Астахова, последняя весть от друга, а все остальное для Николая сейчас потеряло всякое значение. Николай испытал то же, что в войну, когда терял лучших друзей, только тогда слез не было…

Астахов шел по поселку, чувствуя потребность быть одному. Сравнительно теплый вечер, без ветра и стужи. На небе светлые, спокойные полосы потухшего сияния. Дома поселка как бы потонули в снегу; освещенные окна бросали свет на искристый снег, оживляя улицу. Встречались люди, в одиночку и группами, спешившие в клуб. Там музыка, танцы… После отъезда Полины он еще не был в клубе… Астахов как бы перелистывает страницы своей жизни, вспоминая все, что связывало его с Фоминым. Чувство большой дружбы к нему Николай хранил в кристальной чистоте. Может быть, в последние послевоенные годы он невольно в мыслях разменивался на мелочи, принимая второстепенное в жизни за что-то очень важное, может быть, но он никогда не забывает о главном и всегда помнил о нем, о Фомине. Таня? Она ничего не меняла в их отношениях друг к другу, скорее наоборот, подчеркивала, сама того не зная, силу их дружбы… Потом мелькнула обидная мысль: почему Таня не сделала всего, чтобы сохранить мужа? Зачем ей нужно было идти в гражданскую авиацию? Думая так, он пытался уверить себя, что им руководит чувство справедливости. В записке к нему Фомин ни словом не обмолвился о ней.

Позже, в общежитии, он снова перечитал письмо Федора и иначе подумал о Тане: трудно ей. Даже Полина, не зная Тани, говорила об этом. Тогда он думал, что это идет не от сердца… Он ошибался. Женское сердце более чутко к несчастью других. Таня для Полины стала не соперницей, а женщиной, потерявшей любимого человека, одинокой и глубоко несчастной. А Полина?.. Зачем она уехала так внезапно? Проверить себя, его? Она даже не говорила, что будет матерью. Почему? Астахов не мог понять этого, но то, что Полина, уезжая, все же сообщила об этом в записке, успокаивало Николая. Значит, между ними уже не только любовь и не просто любовь, а есть — будет тот маленький человечек, само существование которого вносит совершенно новое в их отношения, он создает семью.

…Эти дни Астахов много работал, занимался с людьми, испытывал желание беспокойной деятельности. После занятий с летчиками он ходил в казармы солдат, рассказывал о жизни, о войне, о полетах. Часто находился вместе с Орловым. Астахов был доволен, видя, как изменился Орлов, который перестал щеголять пошловатой развязностью в разговорах, готовился к полетам, к поручениям с особой тщательностью. Астахов не выпускал его из-под своего влияния.

Однажды утром они выехали на аэродром в дежурный домик.

Скрытое за краем земли солнце еще не показывается над горизонтом, но небо над землей уже по-дневному светло. Рваные облака несутся с большой скоростью. Воздух влажный, но прозрачный. Ветер порывистый, неровный. Вершины белых сопок, окрашенные мягким светом, прикрыли горизонт.

В дежурном домике тепло, уютно, только что принесли свежие газеты с транспортного самолета. На второй странице «Комсомольской правды» карикатура на стильно одетого парня с наглыми глазами и выхоленным лицом, неприятным и глуповатым. Тут же статья о поведении и нравах некоторой части «ресторанной» молодежи. Вспомнили Михалкова и его басни. Орлов говорил, глядя на рисунок:

— На север бы его, в этих брючках…

Телефонный звонок прервал слова Орлова. Астахов снял трубку. Звонил Пакевин:

— Вот что, Николай Павлович, звонили нам из колхоза… просили товарища послать к ним, из фронтовиков. Очень просили. Никогда не видели боевого летчика… Выбор пал на тебя, Николай Павлович. Утром упряжка оленей будет ждать у клуба. Довезет до колхоза. Поговори с народом. Вспомни войну, расскажи об авиации. Как думаешь, а?