Рубеж - [9]

Нечаев молчал. Он хотел было рассказать о намерении Жогина изменить устройство прибора наведения, но решил, что сейчас не стоит подливать масла в огонь. Да и не было у него уверенности, что идея эта у Жогина окончательно отстоялась. Он мог ведь еще в чем-то усомниться, а то и вовсе охладеть к своему замыслу.

Нечаев обернулся к женщинам, которые, как ему показалось, загрустили в одиночестве, шутливо сказал:

— Все, больше не будем о ракетчиках! Хватит!

— Почему хватит? — неожиданно возразила Ольга Борисовна. — А может, я тоже хочу покритиковать их.

Нечаев снисходительно улыбнулся, как бы говоря: ну-ну, отведи душу. Но тут же лицо его снова сделалось серьезным, потому что Ольга Борисовна принялась вдруг обвинять Жогина в равнодушии к культурному отдыху солдат, к их участию в читательских диспутах. Нечаев попробовал остановить ее:

— Зачем же сгущать краски? Поговорила бы сама с ним...

— А то я не говорила. Специально в штаб к нему ходила.

— Вот это интересно. И что же он вам ответил? — спросил Мельников.

— Принял меня, посочувствовал — и больше ничего. Говорит, время сейчас трудное, не до диспутов. Пришлось извиниться за причиненное беспокойство. — Ольга Борисовна нахмурилась, маленький носик ее досадливо наморщился. — Мне, Сергей Иванович, жаль Машкина и Ячменева, которые сами хотят в литературных диспутах участвовать. И такие у них суждения интересные. Будете в библиотеке — загляните в книгу отзывов. Не пожалеете.

— Загляну обязательно, — пообещал Мельников и спросил Нечаева: — А на это что вы скажете, Геннадий Максимович?

— Чего же тут толковать? На бедного Макара все шишки посыпались.

— Это майор-то Жогин бедный Макар? — засмеялся Мельников и покачал головой. — Ну нет, он сам любому шишек наставит. Уверяю вас.

4

В эту ночь Мельниковы долго не спали, ожидали телефонного звонка от Павлова. У Натальи Мироновны время от времени покалывало сердце, и она, не в силах унять боль, то откидывала одеяло, то снова натягивала на плечи. Сергей Иванович молчал, делал вид, что ничего этого не замечает. А когда жена, подняв над подушкой голову, потянулась за таблеткой, не вытерпел, сказал:

— Может, вызвать «скорую»?

— Не выдумывай, — отмахнулась Наталья Мироновна. — Спи лучше, тебе завтра на службу.

— Да какой уж тут сон! — Мельников закинул руки за голову.

Наталья Мироновна повернула к нему освещенное тусклым ночником лицо и долго смотрела, прежде чем спросить:

— О чем ты сейчас думаешь, Сережа?

Они были связаны давнишним уговором отвечать в таких случаях правду, ничего не сочиняя.

— Я вспомнил твои дальневосточные похождения, — ответил Мельников. Заметив, что жена не отводит от него пристального взгляда, повторил: — Верно, то ледовое происшествие.

Он в самом деле только что вспомнил, как однажды — было это на Дальнем Востоке — жена, позвонив ему из больницы, срочно улетала в далекую рыболовецкую артель. А потом ему сообщили пограничники, что льдину с рыбаками и не успевшим взлететь самолетом оторвало от берега и угнало в океан. Лишь в конце дня военный катер сумел отыскать льдину и уже ночью подтянул ее к берегу.

— А чего ты вдруг ударился в воспоминания? — настороженно спросила Наталья Мироновна. — Может, хочешь оправдать этим Володю?

— Нет, я просто подумал, что у него твой характер.

— Значит, мой? — сказала она обидчиво. — А ты, выходит, ни при чем? Тогда вспомни, как отправил меня с Дальнего Востока в Москву и велел ожидать твоего приезда, а сам вместо Москвы оказался бог знает где, в степи. Что, молчишь?

— Молчу, Наташа, молчу. — Мельников в знак капитуляции поднял руки. — Давай поделим Володин характер пополам и будем спать. Хорошо?

— Ты еще можешь шутить?

Павлов позвонил после двенадцати ночи. Он сообщил Сергею Ивановичу, что Володя с группой врачей уже вылетел во Вьетнам для доставки в разрушенные войной районы медицинского оборудования и организации медпунктов для населения. Когда же трубку взяла Наталья Мироновна, Павлов объяснил все гораздо подробнее, стараясь всячески подбодрить ее и так настроить, чтобы она не сердилась на сына за его самовольное решение.

— Да где уж тут сердиться, — тяжело вздохнула Наталья Мироновна. — Но ведь там такая тяжелая война, Кирилл Макарович!

— Верно, война нелегкая, — сказал Павлов. — Особенно женщинам и детям тяжело там. Помочь им нужно. Так что у Володи вашего очень благородная миссия.

— Ой, боюсь я за него, Кирилл Макарович, очень боюсь, — призналась Наталья Мироновна. — А кроме всего, там ведь тяжелый климат. Сгубит он Володю, сгубит.

— Юг, он лечит, я слышал... — не очень уверенно утешал Павлов. — Там никакие болезни не приживаются.

— Если бы так! Но ведь юг югу рознь... Вьетнам, в моем представлении, — это сплошные огонь и страдания.

— Обождите, обождите, Наталья Мироновна, мы еще к сыну в гости проводим вас, — пообещал Павлов.

— Ой, Кирилл Макарович, кажется, полетела бы хоть сейчас. Честное слово!

Мельников, внимательно следивший за разговором жены, с радостью подумал: «Нашел все же Павлов ключик к материнскому сердцу. Нашел». И когда Наталья Мироновна, положив трубку, отошла от телефона, сказал:

— Вот видишь, все и прояснилось.