Рубеж надежности - [16]

Сотрудники отдела говорили мне, что спорить с ним — пустое. Познания у него широчайшие, физическая интуиция сильная, схватывает все на лету. Ты только начнешь объяснять — он уж понял. Если предложение дельное — принял. И никогда не забудет поставить твою подпись. Если «бездельное» — даже спорить не станет: «У вас все? Делайте вот так». С ним непросто работать. Но сколько раз уже бывало: пройдет время — и все видят, что он был прав.

— Кто-то еще сомневается, — сказал мне его учитель академик М. А. Лаврентьев, — а у Богдана уже работает установка.

Полдня я провел в отделе, листая папку, в которой собраны письма о знаменитой «гидропушке». Тут я буду краток: о ней уже писалось не раз. Напомню лишь, что пушка эта стреляет водой, мощность струи измеряется тысячами, а в последних моделях и десятками тысяч атмосфер — вода пробивает металл и гранит. И вот передо мною письма, идущие к Войцеховскому со всех концов страны. Из Якутии спрашивают, нельзя ли пушку применить для добычи алмазов. Из Магнитогорска: нельзя ли водой разбивать доменные шлаки?.. Из Средней Азии: дайте ваше изобретение для проходки тоннеля… Для разрушения северных льдов — запрос Арктического института…

Я вошел в лабораторию, которая в сущности была небольшим заводским цехом. С утра ученые отлаживали новую модель гидропушки «ИВ-5», что-то у них не ладилось, и потому были они озабочены и молчаливы. Вместе с ними работали гости — горняки, прибывшие сюда из Донбасса и из Кузбасса, — вскоре им предстояло испытывать чудо-машину на своих шахтах. Наконец раздалась команда: «От пушки!», все отступили, «пушкарь» дернул трос, раздался оглушительный выстрел, струя ударила в мишень, и веселый дождь окропил людей. Все повеселели, задвигались. Я нашел глазами Войцеховского: кажется, он улыбался.

И вновь я подивился ему. Самый молчаливый и нелюдимый — он постоянно в окружении людей. Самый ярый мечтатель — и такая деловитость в реализации фантазий. Самый, казалось бы, оторванный от житейских дел — и теснейшая связь с практикой. Вот его жизнь. Судите сами, бедна ли она.

БОЮСЬ все же, что вы ответите: бедна. Да, конечно, жизнь моего героя заполнена, насыщена. Да, у него не бывает пустых часов и бесцельных дней, он не скучает, не ведает ленивого «куда-бы-себя-деть». Все это так. Но то, что человек постоянно занят, еще не значит, что он интересно живет. Ведь он, кроме «своей физики», ничего не видит. В кино не ходит, на стадионе не бывает, музыку даже слушать не желает. Экая узость! — скажете вы… Что ж, отвечу я, Бетховен тоже был узкий специалист.

Это не просто шутка. Вот доля правды, заключенная в ней: мы исстари привыкли прощать «узость» людям искусства. Мы почитаем их преданность делу и в тех случаях, очень нередких, когда ничем, кроме этого своего прямого дела, они не заняты. Но мы еще не научились уважать «узость» людей науки. И они, как и в средние века, кажутся нам чудаками, оторванными от жизни. Между тем и наука нынче не та, и место в жизни человечества она занимает иное.

А главное, и в том и в другом случае это вовсе не узость. Есть другое, более подходящее слово — одержимость. Лишите такого Войцеховского возможности работать — воевать с очевидностями, ставить опыты, копаться замасленными руками в деталях машин, вручать свои открытия обществу, — и выйдет неудачник, которому никакие развлечения не скрасят жизни.

Когда я узнаю о человеке, который годами собирал оловянных солдатиков, — у меня к нему теплое чувство. Это очень хорошо, что вместо того, чтобы пить горькую или стяжать, он предался благородной страсти коллекционера. Но вслед за тем приходит другая мысль: а чем он занимался в свободное от собирания оловянных солдатиков время?.. Когда я читаю, что в группе альпинистов были академик И. Тамм, фрезеровщик А. Андреев, конструктор Б. Шляпцев — это вызывает глубокое уважение. Потому что горы штурмовали академик, фрезеровщик, конструктор. Все же человек интересен для нас прежде всего в главном деле своей жизни.

…Может быть, сейчас в Золотой долине уже вечер. Богдан Вячеславович пришел домой. И играет с детьми, их у него четверо. А может, вышел из дома, слушает свою излюбленную таежную тишину, в которой, как сказал он мне, «думается легко»… Кто узнает, какие симфонии звучат в этой голове, когда приходит мысль, когда он нащупает ее и поймет, что нашел. Какие картины проносятся перед его взором, когда он видит будущее гидропушки — в темной шахте, в желтых песках, в белизне северных льдов, — он ведь непременно видит все это!

Мир его глубок. И от того — богат. Вникните в эту глубину — от первой гипотезы до осуществления в металле, от сложнейших экспериментальных установок до простых машин. Год назад Войцеховский построил «снегоход» — странную машину, которая ползала по окрестным оврагам, теперь он занялся какой-то особенной «пневмосеялкой» и даже посадил для пробы на участке зерно, — вот его способ отвлечения, его отдых.

И хотя я все же не решусь назвать моего героя «гармонически развитой личностью», в том смысле, в каком мы привыкли понимать эти слова, главная, определяющая черта его — одержимость, — даже одна она проектирует его в будущее.