Рубеж надежности - [15]

Об этом много еще будет написано — о «великом переселении» науки на восток, о поражающем размахе стройки, об уникальных институтах, выросших в тайге, и, главное, о людях, советских интеллигентах, которые без громких фраз перебрались на жительство в Сибирь.

Среди них был Войцеховский.

«Ученый должен быть там, где лучше проблеме», — вот его формула. Честно говоря, в первую зиму проблеме не было лучше. Проблеме было хуже. Временные щитовые дома тонули в сугробах Золотой долины, морозы стояли до 45 градусов, болели дети. Институт гидродинамики («хитрой динамики», как называли рабочие) только еще строился — было не до углубленных научных занятий. И все же «аборигены» любят вспоминать эту первую зимовку, когда возникали обычаи, крепло товарищество и с особенным задором пелся марш новоселов: «Кому наука дорога́, в столице делать нечего!»

Войцеховский стихов и песен не одобрял: отвлекают от дела. Марлену Топчияну, своему ученику, сказал как-то с истинным сокрушением: «Я думал, вы серьезный человек, а вы на гармошке играете». (Марлен играл на аккордеоне.) И не то чтобы он ругал парня, — он его жалел. Сам Войцеховский на «чепуху» времени не тратил, «пробуксовывать» не желал и потому, быть может, даже тут сумел протянуть свою наикратчайшую прямую.

Стоит рассказать об этом поподробнее.

Дело в том, что наука ныне действительно «дорога́». Для исследования необходимы приборы, аппараты, установки, подчас большие и огромные, а в последние годы и гигантские. Войцеховскому в ту первую зиму нужна была кавитационная труба (или лоток) — серьезное сооружение, которое требует много воды, много электроэнергии, стоит миллионы и строится годы. Ни одна живая душа не упрекнула бы моего героя, скажи он, что условий для работы у него нет и, следовательно, работать — изучать обтекание моделей потоком воды — он не может. Это было очевидно.

Войцеховский перешагнул через очевидность. Кто сказал, что поверхность воды всегда и всюду должна быть горизонтальной? И что поток должен непременно… течь? Пусть вода неподвижно стоит в лотке. А мы его согнем колесом, колесо повесим на вертикальной оси, раскрутим, центробежная сила прижмет воду к стенке — вот вам и поток, в который можно ставить неподвижную модель. По этому поводу слесарь Виктор Хорьков, который делал установку, сказал:

— Додумался человек воду стоймя поставить!

Очень трудно в наш век придумать новое — слишком многое уже известно. Ты только приступаешь к делу, ты ничего еще толком не решил, но уже есть, обступила тебя тьма тьмущая рекомендаций, полезных сведений, готовых рецептов — очевидностей. Они вкрадчиво внимательны к нам. Стократ проверены. И наступают не беспорядочной толпой, но стройными рядами с развернутыми знаменами, на которых написаны имена наук. А главное, они — все эти ходячие мнения, прописные истины, общие места — очень удобны и всегда под рукой… Право же, трудно устоять перед таким натиском. Тем более что в большинстве случаев очевидности и впрямь верны, справедливы — очевидны!

Каждый выбирается из этих пут по-своему.

Войцеховский, приступая к новому делу, старается «не знать» того, что добыто предшественниками. Такова его метода. Он не спешит в библиотеку. Неделю, две недели, месяц он думает. Сам думает, отбросив житейскую мудрость слабых: «И до нас жили люди не глупее нас». Потом, когда придет решение, он сядет за книги. Тут уж, будьте уверены, он все прочтет, что надо прочесть. Но в начале пути он строптиво шагает один.

Можно спорить, верна ли эта метода и всегда ли годна, — Войцеховскому она явно на пользу. Знатоки (поверим им) отмечают неизменную оригинальность его решений, изящество экспериментов, новизну идей. Он полон идей. Удивительна, скажем, его установка для получения «стационарной детонации». Сам этот термин, предложенный Войцеховским, звучит диковато: все равно что «постоянный взрыв». Но он на самом деле ухитрился поймать детонационную волну, остановил ее и загнал в кольцо, где «взрыв» и бегает, пока подается горючая смесь… Впрочем, я не стану углубляться в суть научных трудов Войцеховского — это за пределами моей темы.

— Вот противоречие, — сказал он. — Чтобы быстрее двигать идеи, нужен большой коллектив. А чем больше народу, тем труднее выдавать идеи: все время берут административные дела. Выход? Набрать дельных людей.

При мне он вел беседу с конструктором, который пришел поступать на работу. Вначале шли обычные вопросы: где учился конструктор, что окончил, где работал, что делал. Потом вдруг, мучительно конфузясь и пряча глаза, Войцеховский предложил ему задачу по физике, поручил некий расчет. И седой инженер долго пыхтел, двигал линейкой, выписывал формулы — вышел настоящий экзамен. Наконец Войцеховский решил:

— Считать вы умеете. Будете теперь делать: сконструируете, соберете, отладите. Срок — месяц.

— Круто! — удивился инженер.

— Сосчитать все можно, — сказал Войцеховский. — Полет на Марс, небось, сосчитан. А вы слетайте.

Неожиданный человек. Мне кажется, он видит себя ловким хозяйственником, тертым администратором, эдаким оборотистым мужиком. И горд этим. Вот ведь удалось ему выбить ассигнования. Вот в других институтах жалуются, что трудно избавиться от бездельников. А он, пожалуйста, — избавляется. Как? Увольняет. И все? Все. И жалоб не пишут? Войцеховский несколько даже удивлен последним вопросом: конечно, не пишут. И я вижу, что никакой он не тертый и дипломатии не обучен. Просто он всегда верен себе, и сама прямота его, преданность делу вызывают у всех ответное уважение.