Рубеж надежности - [18]

— Каким клеймом бьешь?

— Вот… — растерялся он. — Смотрю, лежит на полке.

— «Пятерка»?

— Я собирался отдать. Как раз, думаю…

— Эх, ты!

Главное, был бы пустой мальчишка, так нет — солидный товарищ, капитан в отставке, отец семейства… Пренеприятная история.

Вечером я был в его доме, познакомился с супругой и сыном (старшие двое выросли, отделились, живут далеко), смотрел семейный альбом, вопросы задавал, и постепенно образ похитителя, нарисованный в моем воображении, стушевался. Я представлял себе прожженного дельца, на котором клейма негде ставить, в меру расчетливого, в меру лукавого, сытого, наглого.

Я увидел неудачника.

Ему не везло в жизни. Был в авиации, хорошо летал, войну окончил в 1945 году в Корее. И служба шла вроде неплохо. Так он по-глупому повздорил со своим полковником, и тот невзлюбил его: «Ну ты у меня попомнишь!» Очень долго добивался перевода в другую часть, и опять будто все удалось, его послали на Украину, и он долго ехал туда, а явился по начальству и увидел… своего полковника: того тоже перевели, и в тот же город. Ну, дослужил кое-как, и был обойден в чинах, и комнату получил в сырой развалюхе (так в ней и живет), и уволен был в отставку, когда меньше всего ждал этого и желал.

Тридцать пять лет стукнуло ему, а уже пенсионер, и надо все начинать сызнова. Окончил курсы шоферов, а устроиться почему-то не смог. В институт пошел, и его приняли, но снова посыпалась какая-то ерунда: однокашник один помешал. Чем? А выпивал, и пришлось составить компанию. После он просит: помоги, друг, по начерталке — как откажешь? А свое запустил, а учиться в такие годы тяжко, и здоровье ни к черту. В общем, «психанул» перед самой сессией и бросил. Пошел на «Мегомметр», новый завод, начал землекопом, вышел в сменные мастера, и опять не заладилось. Почему? Так, из-за чепухи… Я съездил на этот завод, мне сказали там, что работник он был толковый, человек незлобивый, но вдруг поскандалил спьяна, хотя пил редко, и заявление об уходе написал из амбиции, думал, его удерживать будут, а директор тут же и подписал, потому что у директора своя амбиция. Пришлось начинать все на другом заводе, и работал неплохо, и снова полнейшая несуразность — клеймо.

Вы скажете, пожалуй, что причины всех этих «зигзагов» коренятся в нем самом, что невезение свое он делает сам, и потому нечего ему на зеркало пенять. И я, понятно, соглашусь с вами, но добавлю, что это и есть классический тип неудачника. Он сам себе злейший враг, человек без стержня, с добрыми порой намерениями, но без упорства, без воли.

Факты все остались, какие были. А что-то переменилось. И я уже не мог судить этого человека с той же строгостью, с какой осудил бы расчетливого хапугу.

Я подумал, что директор завода был прав, когда, издавая приказ, не о проступке думал, а о человеке со всей его путаной судьбой. Потому и фамилию браковщика я счел за лучшее скрыть… Но если прав директор, то рабочие неправы. Выходит, напрасно они возмущались, зря писали в редакцию? Нет, все-таки не зря.

КТО ОНИ, эти люди, которых возмутила кража клейма, которые открыто говорили об этом на собраниях, не боясь вынести сор из избы?

Постепенно я узнавал их. Узнал, что токарь Павел Импулев бегал по этому заводу еще мальцом, и отец его работал здесь, остался в войну, погиб в партизанах, и сын заступил на его место. Откровенно говоря, однажды он чуть было не ушел отсюда на другой завод (там, был слух, платили лучше) и даже взял трудовую книжку в отделе кадров, а после вышел в проходную, понял, что никогда ему не прийти назад, и так ему стало тошно, что он все-таки вернулся в свой цех. Видимо, завод для него не просто источник заработка, а нечто неизмеримо большее.

А Михаил Иванович Кравчук сам партизанил, трижды бежал из плена, был в Бухенвальде, ослеп после войны, и жена бросила его с двумя малышами, он сам вырастил их, и выздоровел, вернулся токарем на завод. И еще мне известно, что однажды, застав сменщика за нехорошим делом (тот «забивал» переточенное отверстие, чтоб не заметили брака), Кравчук сказал ему: «Кому свинью подкладываешь? Брось!»

Знаком мне и этот пожилой, немногословный, скромный человек — электрослесарь Крылов. Он остановил меня дня три назад: «Вы писатель?.. Пойдемте». И повел меня за руку в конец цеха, где огромный продольно-строгальный станок обрабатывал «вон ту загогулину», совсем небольшую деталь. «А берет, между прочим, сорок киловатт!» Сам Крылов на окладе, личной корысти нет у него, а вот привел «писателя» и следил ревниво за блокнотом: все ли я запишу об экономии электроэнергии. Зачем ему это?

Я узнал людей и понял: небезразличие стало их сутью, они уже не могут иначе, и та история, которую мы разбираем сейчас, свидетельствует о личной заинтересованности рабочих в общем деле. К сожалению, не только об этом, но прежде всего — об этом.

Директор завода Виталий Борисович Афанасьев тоже прожил хорошую жизнь. Он опытный инженер, послан был на село и сдал без слова квартиру в Киеве, был секретарем райкома, получил орден за успехи в сельском хозяйстве, но мечтал вернуться в промышленность и через восемь лет добился — пришел на уманский завод. Он многое знает и помнит свой долг.