Рубеж - [3]

— Ну, если глину правильно подготовить, из нее очень неплохие ноги получатся для любого колосса.

— Наверное, так, не разбираюсь в глине, но я разбираюсь в танках. И я знаю!.. — генерал Гепнер сделал очень значительную паузу и глазами посверкал. — Что если после удара нашей авиации и высадки десанта против моих жестянок останется хоть десятая часть ваших монстров Т-34 и KB, всей моей танковой группе, как у вас говорят — крышка! Лобовой бой с ними — смерть для нас! Передо мной не колосс на глиняных ногах, а сильнейшая армия мира с лучшими в мире танками!.. — выкриком прозвучало, и Гепнер сам удивился своему выкрику.

И тут же остыв, добавил почти спокойно:

— И единственное, что обеспечит успех — внезапность. Перебить моими жестянками глиняные ноги, обходя скопления русских броневых монстров. Если десант их захватит, я с удовольствием выкину свои жестянки и въеду в Москву на Т-34, — и после паузы, отведя взгляд от полковника в сторону границы, угрюмо добавил: — А вообще мне тревожно... хотя храп спящих, согласно разведке, должен быть здесь слышен. И погода даже более чудная, чем в моей Баварии.

Ртищев еще более угрюмо ответил:

— Всем тревожно перед вторжением в Россию. И погода здесь меняется резче, чем в Баварии, — и далее тоном, которым не говорят с начальствующим генералом, спросил: — И почему это, герр генерал, вы назвали этих броневых монстров, как вы изволили выразиться, — моими, употребив термин «ваших»?!

— Успокойтесь, полковник, — с ироничным вздохом сказал Гепнер, снова глядя в глаза Ртищеву. — Увы, — ваших! Все ваши терзания на вашем лице терзаются, не спрячешь. «Как волка не корми...» — сами учили, уж простите. И я вас вполне понимаю и больше этой темы не касаюсь. И, закрывая тему, скажу вот что: если мне последует приказ, идущий вразрез с вашими рекомендациями, я забуду про них и буду выполнять приказ.

Друг против друга стояли два солдата-одногодка, не один год уже знавшие друг друга. И только вот сейчас между ними возник, вспыхнул вопрос, который не мог не вспыхнуть, обязан был разрешиться и обречен был остаться не разрешенным. Взгляд на взгляд, глаза на глаза, ствол на ствол, «Мосин» против «Шмайсера», и никогда им, обнявшись ствол к стволу, не смотреть в одну сторону...

— Эрик! Против любого государства, любой власти, которой властвуют на русской земле можно воевать, но нельзя воевать с русским народом, это обречено для всех.

— А ты на меня глазами не сверкай! Цитирую твое недавнее определение, почти дословно: «Россия без Христа есть укреплагерь вооруженных разбойников, а русский без Христа — чудище облое». Так? Подтверждаешь?!

— Так. Подтверждаю. Но по моим данным, жив еще мой поп полковой. И, значит, на его защиту встанет то самое воинство небесное. Это войско всех святых, в Русской земле просиявших. Сегодня, кстати, их день. А во главе их — Полководец, стоящий всех маршалов мира вместе взятых — это Царица Небесная, заступница Российская. Прошу прощения за срыв, герр генерал.

— Да все в порядке. Однако... поп полковой... Что, из-за одного попа, не известно живого или нет, войско встанет? Ну, все святые в вашей земле просиявшие, ну ладно, они, вроде ваши домашние, но с чего вы решили, полковник, — Гепнер вновь был невозмутим и корректен, — что, как вы Ее назвали, Царица Небесная, что Она уж прямо так только «за вас»?

— Это не я решил, — Ртищев вдруг широко, по-детски и неожиданно для самого себя улыбнулся. — Это Она Сама так решила.

— И чем же Она руководствовалась в Своем выборе?

— А разве можно с таким вопросом приступать к Матери Христовой?

— Ну, чем же вы заслужили такое Ее покровительство?

— Да ничем мы его не заслужили! Нету никаких заслуг перед небесами и быть не может! Все только по милости свыше. А милость — по молитве, — при последнем слове будто слегка задохнулся Ртищев, — которой у нас нет!.. Так вот, по хилой молитве нашей... нет!..

— Спокойно, полковник...

— Не перебивай, Эрик!.. прошу прощения, герр генерал... Нет, по молитве одного человека, Царя нашего, — с жутким надрывом прозвучало и кулаки сами собой сжались у полковника Ртищева, — тогда, в эти дни шестнадцатого, мы разгромили вас...

— Ну, в общем-то, потрепали нас тогда сильно, — генерал Гепнер взглядом ушел в себя, вспоминая. — Мою батарею отправили на юг для затыкания дыры, которую мы так и не заткнули. Было... Но, извините, удар наносил ваш конкретный Юго-Западный фронт, конкретной артиллерией, кавалерией...

Яростно перебил Ртищев:

— Удар наносило воинство Всех святых, в земле Российской просиявших! Во главе с Ней! Именно в тот момент, когда образ Ее, икону Владимирскую, по приказу Царя повезли на фронт. Из десяти ваших винтовочных выстрелов семь — осечки, а у наших — незаряженные стреляют! Все ваше трехкратное превосходство в тяжелых орудиях — одним залпом в ноль сведено! Наших атакующих пули не берут, а ваши!.. тевтоны!.. от нашего крика уже в обморок падают! И все это только Она!..

— Спокойно, полковник. Вы в самом деле верите, что именно так было дело? — напряженно думая, Гепнер смотрел в глаза Ртищеву.

— Теперь — да! — отчеканил тот с таким надрывом, что Гепнер переспросил удивленно: