– Воды нет? – дурачился я.
Работавших за рубежами пропагандистов собрали в Москве.
Новиков звонил, кричал, загадочно советовал:
– Ты готовься! Чтоб как пионер, понимаешь?
Появившись в редакции, я отправился к Алексееву.
Осунувшийся, бледный, тот не видел меня и не слышал.
Перед самой кончиной Брежнев успел одарить Звездой шефа телевидения
– в связи с его семидесятилетием.
На вахту заступил Андропов, и 70 стукнуло Алексееву. Ему дали орден
Ленина.
Что-то это значило!
Алексеев встал, лунатиком прошелся взад-вперед и произнес:
– Пора уходить.
“Глупая ситуация, – маялся я. – Не говорить же: ни в коем случае!
Сказать: давно пора? Тоже вроде…”
– Успехов, – протянул салообразную ладонь Алексеев.
На совещании первому дали слово собкору “Правды” в Америке.
Я вздрогнул, услышав: “Приготовиться товарищу Друзенко”.
Вышел на трибуну.
Зал смотрел оценивающе. Ну, что скажет этот “поляк”? Какова – при новом Хозяине – граница допустимой откровенности?
Я взял быка за рога:
– Мы терпим в Польше поражение и пытаемся замолчать события, хотя это – наивно. Народ не зря частушку сочинил: “Есть забава на Руси – ночью слушать Би-би-си”.
Зал загудел.
В президиуме улыбавшийся секретарь ЦК наклонился к председателю КГБ.
Тот кивал.
Шутка прошла. Ее сочли согласованной, и как я ни божился…
А Петр Федорович Алексеев вздыхал не зря: его отправили на пенсию.
В газету вернулся Лев Николаевич Толкунов.
Через месяц он позвонил в Варшаву и весело прокричал:
– Анатолий Иванович, вы по Москве не соскучились?
Время собирать кадры…
То, что происходило в Польше, мы называли контрреволюцией. И наводили тень на плетень.
Это была революция. Да, с поддержкой Запада, но главной движущей силой был народ. Поляки хотели жить по-своему.
Парадокс: военное положение, введенное для защиты социализма, привело к победе капитализма. Все по той же причине: этого хотел народ. Но сначала надо было упредить гражданскую войну.
Революцию просто ОТЛОЖИЛИ. Так шахматисты откладывают недоигранную партию.
Вскоре интернированных освободили, противники не взобрались на баррикады, а сели за “круглый стол”.
Так закончилась первая “бархатная” революция.
Потом они прошлись по Восточной Европе, упразднив лагерь социализма, а теперь шагают по бывшим союзным республикам.
Одна – с ликованием пронеслась по проспекту Руставели, другая отбушевала на Майдане Незалежности, третья отметилась погромами в
Бишкеке.
Кто-то будет следующим. Если захочет народ…
А все началось с того, что летом 1980 года на Гданьской судоверфи уволили крановщицу Валентинович.
Или – еще раньше?
И самое последнее.
Прожитые в Польше годы были для меня счастливыми. Несмотря на то что в душе осталось чувство вины и стыда.
Отсюда – название этих записок.
* Прошу прощения (польск.).
