Rrzepraszam. Варшавская история - [22]
Найти повод, чтобы отозвать, – раз плюнуть.
На заседании парткома секретарь предложил утвердить характеристики тем, кто покидал польские пенаты.
Рутинное дело. Утверждали списком: характеристики были стандартными.
Глеб сам начертал оду себе, любимому, и доставил мне. Я подписал и отвез на Бельведерскую.
Секретарь парткома скучно перечислял фамилии. Когда добрался до
Глебовой, вскинул голову генерал в штатском.
Шеф инспекции – в молодости его посылали “нелегалом” в Штаты, он был на связи с супругами Розенберг, казненными за шпионаж, – обычно молчал, а тут вдруг заговорил:
– Хотелось бы послушать.
Секретарь растерялся.
– У вас что, – спросил генерал, – ее нет?
– Почему же, – почти обиделся секретарь и полез в папку.
Одна фраза повторялась – из характеристики в характеристику – как индульгенция.
“ИДЕОЛОГИЧЕСКИ ВЫДЕРЖАН, МОРАЛЬНО УСТОЙЧИВ”.
Услышав ее, генерал сказал:
– Я возражаю.
– Как? – испугался секретарь.
– Потому что это – неправда.
Члены переглянулись.
– Товарищ и не выдержан, и не устойчив.
Я напрягся.
– Что же делать? – Секретарь был растерян.
– Написать правду.
Дальше молчать было невозможно.
– Разрешите? – Я с трудом подбирал слова. – Возможно, Глеб
Алексеевич иногда… Но, поймите, это опытнейший журналист, автор нескольких книг. Если мы это запишем…
– Товарищ Друзенко. – Генерал смотрел не мигая. – Вы хотите, чтобы я отложил в сторону дела и занялся сбором доказательств, что Долгушин изрядно выпивает? А неразборчивые связи? Напомнить про библиотекаршу из Торуни?
– Итак, – встрепенулся секретарь, – характеристику подправляем. Нет возражений?
Возражений не было.
В Торунь мы ездили вчетвером. И с Эльжбетой, библиотекаршей Общества дружбы, был не Глеб.
Отвлекающее застолье, бородатые анекдоты, танцы до упаду…
Неимущие активисты Общества выставили домашнее вино, мы – водку.
Я танцевал с Эльжбетой, изображая роковое танго.
Она смеялась.
Не умолкала, пока бродили по городу Коперника.
В номере пожалел, что не осталось спиртного.
Вспоминал Окуджаву.
Как гладят, глядя в потолок,
Стыдясь себя…
Почему-то заговорил о Ровно.
Она оторопела:
– Ты украинец? О господи!
Рыдания, торопливые сборы…
Я ловил машину, а она, словно боясь не успеть, рассказывала.
В 1944-м их деревню под Жешувом вырезали бендеровцы.
Чудом спасшуюся, ее увезли в детский дом под Торунем…
Глеба проводили так, как будто ничего не случилось. Шумно, пафосно, слезливо.
Так и не поговорили…
Сижу без связи.
Но, как говорили беспартийные большевики, безвыходных положений не бывает.
Репортажи вожу тассовцам. Они перегоняют их по телетайпам в свою штаб-квартиру у Никитских ворот. Туда приезжает наш курьер и отвозит на Пушкинскую.
Собираем материал не поодиночке – гуртом. Западные коллеги с нами не ездят. У них свои источники. А мы грузимся в автобус и – в школу.
Там теперь – казарма и штаб.
В классных комнатах, коридорах, спортзале – солдатские койки в два ряда. В одном из классов разместился командир. На доске – карта Варшавы.
Как мог, описал эту картину. В редакции добавили. Через абзац -
“контрреволюция не прошла”, “армия с народом”…
Говорят, интернированных тоже разместили в школах. Но те классы не показывают.
Звонила Гражина. В истерике. Куда отвезли Яна, она не знает. Просит помочь. А что я могу?
Слухи – ужасные. Что держат на морозе. Не кормят. Пытают…
Судя по тому, что вышедшие потом на свободу об этих ужасах не вспоминали, слухи были преувеличены.
Позвонил Петрович, сообщил, что напечатали мой репортаж.
Странно. Я вроде не передавал.
Поехал в “Межкнигу”. Купил газету.
Точно. На пятой полосе. “Верность идеалам”. Подпись – “А. Друзенко, соб. корр. „Известий””. Сплошная трескотня.
Но я же этого не писал!
Наконец-то Москва на проводе. Звонкий голос Веры:
– Как ты?
– Соскучился.
Соединила с Ермоловичем. Хотел поскандалить, но уже перегорел.
Позвонил в Ровно.
Отец дудит в свою дуду:
– Когда ты оттуда уедешь?
О судьбе Валенсы молчат.
Но слухи гуляют. Якобы содержат под Варшавой, в пансионате. Условия
– комфортные. Регулярно предлагают коньяк, водку, виски – отказывается. Просят подписать бумажку, самую нейтральную, – не подписывает, дурачком прикидывается.
“Мне, – объясняет, – моя Данута всегда говорила, что я не такой умный, чтоб бумажки подписывать. Привезите моих советников. Я с ними посоветуюсь. А потом, может, и подпишу…”
Умер Гомулка.
Из похорон решили сделать демонстрацию. Показать мощь партийных рядов.
Не получилось.
Подполье, как и предсказывал Петрович, возглавил Буяк.
Все говорят о возможной забастовке.
Подпольное радио сообщило дату – 10 ноября.
На рассвете я объехал несколько заводов. С забастовкой у подпольщиков не вышло.
Вернулся в корпункт и сочинил репортаж. Через абзац – категорический рефрен.
…Наконец Москва.
Тороплю Веру, та – артачится:
– Может, не стоит?
– Как? Это же ждут!
– Да не нужно это, Толя, никому.
– Почему?
– Брежнев умер.
Я понимаю, что репортаж пойдет в корзину. И все-таки решаю диктовать.
Вера хихикает, когда я в очередной раз выдаю рефрен:
“ЭТО БЫЛ ОБЫЧНЫЙ ДЕНЬ”.
Главный чекист, сменивший героя Малой земли, показывал, что мести страну будет по-новому.
– В бане теперь не попаришься, – делился по телефону Олежка.
В основе первого романа лежит неожиданный вопрос: что же это за мир, где могильщик кончает с собой? Читатель следует за молодым рассказчиком, который хранит страшную тайну португальских колониальных войн в Африке. Молодой человек живет в португальской глубинке, такой же как везде, но теперь он может общаться с остальным миром через интернет. И он отправляется в очень личное, жестокое и комическое путешествие по невероятной с точки зрения статистики и психологии загадке Европы: уровню самоубийств в крупнейшем южном регионе Португалии, Алентежу.
Роман греческого писателя Андреаса Франгяса написан в 1962 году. В нем рассказывается о поколении борцов «Сопротивления» в послевоенный период Греции. Поражение подорвало их надежду на новую справедливую жизнь в близком будущем. В обстановке окружающей их враждебности они мучительно пытаются найти самих себя, внять голосу своей совести и следовать в жизни своим прежним идеалам.
Повествование ведёт некий Леви — уроженец г. Ленинграда, проживающий в еврейском гетто Антверпена. У шамеша синагоги «Ван ден Нест» Леви спрашивает о возможности остановиться на «пару дней» у семьи его новоявленного зятя, чтобы поближе познакомиться с жизнью английских евреев. Гуляя по улицам Манчестера «еврейского» и Манчестера «светского», в его памяти и воображении всплывают воспоминания, связанные с Ленинским районом города Ленинграда, на одной из улиц которого в квартирах домов скрывается отдельный, особенный роман, зачастую переполненный болью и безнадёжностью.
Роман «Площадь» выдающегося южнокорейского писателя посвящен драматическому периоду в корейской истории. Герои романа участвует в событиях, углубляющих разделение родины, осознает трагичность своего положения, выбирает третий путь. Но это не становится выходом из духовного тупика. Первое издание на русском языке.
О чем моя книга? О жизни, о рыбалке, немного о приключениях, о дорогах, которых нет у вас, которые я проехал за рулем сам, о друзьях-товарищах, о пережитых когда-то острых приключениях, когда проходил по лезвию, про то, что есть у многих в жизни – у меня это было иногда очень и очень острым, на грани фола. Книга скорее к приключениям относится, хотя, я думаю, и к прозе; наверное, будет и о чем поразмышлять, кто-то, может, и поспорит; я писал так, как чувствую жизнь сам, кроме меня ее ни прожить, ни осмыслить никто не сможет так, как я.
Новая история о любви и взрослении от автора "Встретимся на Плутоне". Мишель отправляется к бабушке в Кострому, чтобы пережить развод родителей. Девочка хочет, чтобы все наладилось, но узнает страшную тайну: папа всегда хотел мальчика и вообще сомневается, родная ли она ему? Героиня знакомится с местными ребятами и влюбляется в друга детства. Но Илья, похоже, жаждет заставить ревновать бывшую, используя Мишель. Девочка заново открывает для себя Кострому и сталкивается с первыми разочарованиями.