Розы в снегу - [7]
В полдень слегла Анна. Два часа спустя — Вероника. Катарина металась от одной кровати к другой. Опять позвали сестру Магдалену. Стоя у изголовья Маргарете, она печально покачала головой.
Маргарете начала кашлять кровью. Монахини отнесли ее в маленькую комнатку — там в камине был разожжен огонь. Позвали священника. Маргарете вся горела. Патер Бернар причастил ее. Проснувшись утром, Катарина услышала шепот девочек:
— Маргарете умерла.
Сестры надели на покойную белое платье, а Катарина принесла несколько астр, еще цветших у монастырской стены. Из них она сплела венок и сунула его под сложенные на груди руки подруги.
Два работника отнесли усопшую в церковь, и хор монахинь затянул заупокойную мессу:
— De necessitatibus meis eripe me, domine… От страстей моих избави меня, Господи, призри на несчастье и горе мое…
В промерзшей земле рядом с могилой Маргарете монастырские работники выдолбили еще пять могил.
Прошла зима. Теперь на холмах цвели ландыши, теплый ветер веял над Божией пашней, и птицы насвистывали свои весенние песни.
Во время поста монашенки не пели песен. Меж тем на деревьях налились почки. На Пасху повсюду проклюнулась молодая зелень, и школьницы вместе с монахинями, готовясь к празднику Пятидесятницы[6], украшали зелеными веточками церковь и алтари.
Сестра Аделаида надзирала за девочками. После ужина она подозвала Катарину.
— Пойдем-ка в пошивочную за новой одеждой.
Пока монахиня подбирала ей платье, девочка недоуменно оглядела себя с ног до головы и наконец спросила:
— Для чего оно мне? Старое-то я не порвала?
Сестра Аделаида метнула на воспитанницу подозрительный взгляд:
— Не порвала, просто оно тебе уже мало. И смотри, не испачкай постель. Вот тебе несколько чистых тряпок, подложи под себя. Если замараешь, постирай…
Катарина взяла тряпки и показала их Эльзе:
— Объясни, зачем мне класть поверх простыни тряпки?
— Чтобы постель не испачкать.
— Я же не ребенок, постель не пачкаю.
— С женщинами это тоже происходит, — ответила Эльза.
Вечером, раздевшись в темноте и аккуратно сложив рядом с кроватью новое платье и передник, Катарина ощупала себя и испугалась: она округлилась.
— Эльза…
— Что?
— Эльза, ты тоже потолстела?
— С чего это ты взяла?
— Ну я хочу сказать — грудь стала больше?
— Конечно, это приходит с возрастом.
— Но только у женщин?
— Да, только у женщин.
Эльза громко зевнула и повернулась на другой бок. Катарина в замешательстве уставилась в темноту. Она подумала о Деве Марии и тут внезапно вспомнила одно изображение Пречистой — там, дома, в деревенской церкви, рядом с имением отца.
Святое Дитя лежало на руках Матери и пило молоко из ее груди.
Катарина хотела было спросить подружку, пользовалась ли Дева Мария чистыми постельными тряпочками, но Эльза уже мирно посапывала во сне…
Ночью Катарине приснилась Элизабет. Как и Богоматерь, она держала ребенка у груди и выглядела очень счастливой.
Утром, на молитве, девочка украдкой глянула на статую Мадонны, но обратиться к Деве Марии с вопросом, мучавшим ее ночью, не осмелилась.
Катарина протянула золотую нить сквозь ткань и приготовилась сделать следующий стежок. Она сидела на скамье рядом с Авэ и Анной и вышивала покров для алтаря. На противоположном конце помещения склонились над простенькой вышивкой сестра Аделаида и младшие девочки.
— Ты уже слышала о сестре Гертруде?
— Что именно?
— Ей запретили вести уроки.
Катарина так и подскочила.
— Почему?
— Такое ей наказание.
— Откуда ты знаешь?
— Работайте молча! — прикрикнула на девочек наставница.
Подружки склонили головы над вышивкой. Однако новые стежки Катарине не давались. Она с завистью смотрела на ловкие руки Авэ, которые двигались быстро и точно. Собственные пальцы казались ей неуклюжими, слишком толстыми для такой тонкой нити. Катарина уронила иглу на колени и посмотрела в окно. Ах, если бы можно было пойти в сад! Но за окном нудно моросил дождь. Капли ударялись о камень подоконника и со звоном разбивались, падая вовнутрь. Промозглый воздух заставлял Катарину зябко ежиться, а ведь на дворе стояло лето — приближалась жатва.
Сестра Аделаида подошла взглянуть на работу старших девочек. Катарина поспешно схватила иголку, сжала губы и взялась за вышивку.
— Слишком длинные стежки, да и промежутки между ними великоваты! Делай стежки поменьше! Конечно, на это тратишь больше времени. У тебя нет терпения, Катарина.
«Если бы светило солнышко, — думала меж тем девочка, — я могла бы пропалывать грядки».
— Это святая работа, — объяснила сестра Аделаида трем старшим воспитанницам. — За нее надо браться с молитвой и псалмами.
«Psalite domino — qui ascendit super caelos caelorum…»
«Пойте псалмы Господу,
К небесам небес восходящему…»
И Анна послушно продолжила:
— …Ad orientem, alleluja….От Него же начало быть. Аллилуйя.
Когда сестра Аделаида вернулась на свое место, Анна спросила:
— Быть может, сестра Гертруда проявила непослушание?..
— Я такого и представить не могу, — прошептала Авэ.
— Псалмы можно петь и громче! — крикнула им сестра Аделаида.
«Ascendit deus in jubilatione…»
«Вознесся Он в славе Своей, при звуке труб и орудий музыкальных…»
— Ей запрещено покидать монастырь и приказано выполнять самую грязную работу.
В 1-й том Собрания сочинений Ванды Василевской вошли её первые произведения — повесть «Облик дня», отразившая беспросветное существование трудящихся в буржуазной Польше и высокое мужество, проявляемое рабочими в борьбе против эксплуатации, и роман «Родина», рассказывающий историю жизни батрака Кржисяка, жизни, в которой всё подавлено борьбой с голодом и холодом, бесправным трудом на помещика.Содержание:Е. Усиевич. Ванда Василевская. (Критико-биографический очерк).Облик дня. (Повесть).Родина. (Роман).
В 7 том вошли два романа: «Неоконченный портрет» — о жизни и деятельности тридцать второго президента США Франклина Д. Рузвельта и «Нюрнбергские призраки», рассказывающий о главарях фашистской Германии, пытающихся сохранить остатки партийного аппарата нацистов в первые месяцы капитуляции…
«Тысячи лет знаменитейшие, малоизвестные и совсем безымянные философы самых разных направлений и школ ломают свои мудрые головы над вечно влекущим вопросом: что есть на земле человек?Одни, добросовестно принимая это двуногое существо за вершину творения, обнаруживают в нем светочь разума, сосуд благородства, средоточие как мелких, будничных, повседневных, так и высших, возвышенных добродетелей, каких не встречается и не может встретиться в обездушенном, бездуховном царстве природы, и с таким утверждением можно было бы согласиться, если бы не оставалось несколько непонятным, из каких мутных источников проистекают бесчеловечные пытки, костры инквизиции, избиения невинных младенцев, истребления целых народов, городов и цивилизаций, ныне погребенных под зыбучими песками безводных пустынь или под запорошенными пеплом обломками собственных башен и стен…».
В чём причины нелюбви к Россиии западноевропейского этносообщества, включающего его продукты в Северной Америке, Австралии и пр? Причём неприятие это отнюдь не началось с СССР – но имеет тысячелетние корни. И дело конечно не в одном, обычном для любого этноса, национализме – к народам, например, Финляндии, Венгрии или прибалтийских государств отношение куда как более терпимое. Может быть дело в несносном (для иных) менталитете российских ( в основе русских) – но, допустим, индусы не столь категоричны.
Тяжкие испытания выпали на долю героев повести, но такой насыщенной грандиозными событиями жизни можно только позавидовать.Василий, родившийся в пригороде тихого Чернигова перед Первой мировой, знать не знал, что успеет и царя-батюшку повидать, и на «золотом троне» с батькой Махно посидеть. Никогда и в голову не могло ему прийти, что будет он по навету арестован как враг народа и член банды, терроризировавшей многострадальное мирное население. Будет осужден балаганным судом и поедет на многие годы «осваивать» колымские просторы.
В книгу русского поэта Павла Винтмана (1918–1942), жизнь которого оборвала война, вошли стихотворения, свидетельствующие о его активной гражданской позиции, мужественные и драматические, нередко преисполненные предчувствием гибели, а также письма с войны и воспоминания о поэте.