Розовый костюм - [8]
Глава 2
Розовый для Индии – что для нас темно-синий.
Диана Вриланд
На самом деле костюм был не совсем розовый; он был малиновый. Именно так обозначила этот оттенок Шанель, а следом за ней так его стала называть и Супруга П. Но в «Chez Ninon» все продолжали называть его «розовым». Розовый. Розовый. Розовый.
Это слово Шанель раздражало. Да и, по правде говоря, в просьбе этих американцев все ее раздражало.
Телеграмма пришла на адрес ее парижского офиса – улица Камбон, 31, – уже под конец дня. Шанель в это время была на шестом этаже в личном ателье; она стояла на коленях, и с ее шеи свисали на черной бархотке знаменитые золотые ножнички. Она выравнивала по подолу юбку из шерстяного крепа, надетую на тощую, словно недокормленную, манекенщицу. Ассистент Шанель, одетый в черный кашемировый свитер с высоким горлом, что в такой теплый день, да еще и в жарко натопленной комнате представлялось несколько избыточным, еще раз прочел хозяйке телеграмму от «Chez Ninon». Шанель вздыхала, качала головой, но так и не сказала ни слова в ответ.
– Поднимите руки, – велела она манекенщице. – Хорошо. Опустите. Хорошо. Снова поднимите.
Стены мастерской практически состояли из зеркал, так что Шанель было отлично видно, как черная шерстяная ткань реагирует на движения и как она смотрится на свету. Манекенщица поднимала и опускала руки уже, по крайней мере, час, а может, и больше, но Шанель все не унималась: ей нужно было, чтобы пройма жакета сидела идеально.
– Так, еще разок…
Манекенщица с трудом сдерживала слезы.
Шанель было семьдесят восемь лет – и она по-прежнему работала с прежней отдачей. В своем ателье она выглядела и абсолютно современной, и одновременно очень старой. Одета она была как обычно – в костюм и черную испанскую шляпу наподобие тех, что носят пастухи близ Севильи, с тульей, похожей на слоеный пирожок. Костюм тоже был старый – она носила его почти каждый день, – так что часть пуговиц на нем оторвалась и была заменена булавками. Жакет почти протерся на локтях и под мышками, но Шанель все равно очень любила этот костюм. Он был сшит из «фирменной», скрепленной ее подписью ткани цвета экрю за номером H1804 «Линтон Твидз». Пятьдесят процентов шерсти, пятьдесят процентов мохера. Эта чудесная смесь создавала эффект переплетения двух, чуть разнящихся по тону нитей. Но краска была одной и той же. Весь фокус заключался в том, что разные нити по-разному впитывали краску, а потому мохер казался чуть темнее чистой шерсти – и в итоге ткань выглядела как меланж двух оттенков белого. Это была та самая стильная утонченность, которую Шанель просто обожала. Ну и, естественно, на ней, как всегда, были жемчужные бусы. Ниток жемчуга на шее висело так много, что они не просто удлиняли шею, но делали ее немного похожей на страусиную.
Главная модель этого года – «маленький черный костюм» – сводила Шанель с ума.
– И еще разок, – скомандовала она манекенщице.
Девушка снова подняла над головой дрожащие руки. В комнате было слишком жарко. Ассистент Шанель, которому все это здорово наскучило, рассматривал себя в бесчисленных зеркалах. На носу у него сидело пенсне в золотой оправе, которое несколько уравновешивало острые углы, из которых, казалось, только и состояла его физиономия, однако никакого практического применения это пенсне не имело. И никого не интересовало, что ассистенту невыносимо жарко – он все равно обязан был стоять, обливаясь потом, возле Мадемуазель и ждать ее ответа – столько, сколько потребуется. Он осторожно держал телеграмму двумя пальцами, отнеся ее подальше от собственного тела и словно опасаясь, что и эта бумажка промокнет насквозь, как его свитер.
Мастер, осуществлявший примерку и тоже с головы до ног одетый в черное, подавал Шанель одну булавку за другой. Он тоже весь взмок и был страшно бледен. Но Шанель, похоже, не замечала, что для кого-то подобная духота может быть мучительной. Сама она всегда мерзла, и жарко натопленная комната была для нее в самый раз. Субтильную манекенщицу буквально поглотил огромный кусок черной шерстяной ткани, в который она была завернута. Ткань почти сливалась с ее черными волосами, и на этом фоне как-то особенно тревожно выделялись потрясающе красивые зеленые глаза девушки. В данный момент Шанель драпировала плотную ткань вокруг ее хрупкого тела, создавая невероятный объемный воротник, напоминавший капюшон монашеской сутаны. Шерстяная ткань делала стоявшую в комнате жару просто невыносимой, но никто не предложил бледной манекенщице стакан воды или несколько минут отдыха, чтобы она могла присесть и хоть немного прийти в себя. Монашеский клобук никак не желал сидеть как следует, да и в проймах жакет по-прежнему немного морщил. Когда Шанель в очередной раз перекалывала булавки, ее руки слегка дрожали.
– Еще раз. Руки прямо вверх. И держите так.
Это платье должно было стать «маленьким черным платьем» этого года – «LBD»[18], как говорила Шанель и как все называли его с 1926 года, когда она заявила, что черный цвет хорош не только для служителей церкви, служанок и монахинь. Впрочем, новая модель даже после бесчисленных примерок, сделанных за последние четыре дня, все еще представлялась Шанель далекой от совершенства.
Огюст Эскофье был истинным французом, поэтому он превратил кухню в мастерскую художника, вдохнул в поварское дело поэзию и страсть. «Совершенство вкуса» — вот та вершина, которую он смог покорить, точно алхимик, смешивая ингредиенты, пробуя самые неожиданные сочетания продуктов.Внешне далеко не мужественный, весьма субтильный, даже хрупкий, он покорял женские сердца страстностью, романтикой, умением увидеть необычное в самых обычных вещах.Его любовницей была сама Сара Бернар, но сердце его разрывалось между чувством к этой великой актрисе и к своей жене, Дельфине.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Светлая и задумчивая книга новелл. Каждая страница – как осенний лист. Яркие, живые образы открывают читателю трепетную суть человеческой души…«…Мир неожиданно подарил новые краски, незнакомые ощущения. Извилистые улочки, кривоколенные переулки старой Москвы закружили, заплутали, захороводили в этой Осени. Зашуршали выщербленные тротуары порыжевшей листвой. Парки чистыми блокнотами распахнули свои объятия. Падающие листья смешались с исписанными листами…»Кулаков Владимир Александрович – жонглёр, заслуженный артист России.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.
У Лейлы умерла мама. Ситуация сама по себе тяжелая, но осложняется еще и тем, что Лейла – человек с особенностями. Ей трудно общаться с людьми, выражать эмоции. Оказавшись один на один с пугающим миром, она все глубже уходит в себя, пока не находит выход – выход в Интернет.«Красная таблетка», онлайн-клуб для любителей философии, привлекает ее. Она быстро находит друзей и знакомится с харизматичным Адрианом, который предлагает ей рисковое дело – помочь женщине, желающей покончить с собой, уйти на тот свет.
Показания к применению: эта книга – средство против мировой скорби, против уныния, отупения, бесчувствия, невежества, мизантропии, против воспроизведения речевого сора и против метеочувствительности.Способ применения: читать.Дозировка: если книготорговец не порекомендует иного, то ежедневно от трех до тридцати коротких историй перед сном и по пробуждении. При зимней депрессии – от тридцати до ста историй. По окончании начать сначала.Побочные эффекты: «Рычащие птицы» в целом хорошо переносимы. В отдельных случаях: растяжение смеховых мышц и увлажнение глаз, иногда резкие вскрики в метро.
Жизнь скромной и тихой Джин – примерной жены Глена Тейлора – изменилась в тот день, когда в городе пропала маленькая девочка, а в дверь к супругам постучалась полиция. Ее идеального мужа обвинили в похищении. Конечно же, это ошибка, Глен и мухи не обидит. Так она и говорила всем вокруг.А теперь муж мертв, можно уже не таиться. Столько людей хотят услышать правду, узнать, что произошло на самом деле и каково это – жить с чудовищем. Слово за несчастной вдовой, которая давно поняла, что может заставить людей поверить во что угодно.