Розмысл царя Иоанна Грозного - [83]

Василий не имел никакого представления о дороге. Харцыз же ухмылялся хвастливо и уверенно шел вперед.

– Что поле, милок, что море – едина стать. Нету тебе ни кургана ни дерева, и вехи не видно. – И поводил ноздрями, обнюхивая воздух. – Токмо ни к чему нам приметы те. Были бы солнце да ветер, да звезды ночные.

Продвигаться с каждым днем становилось труднее. Кони путались в буйной траве, точно в тенетах. Солнце закрасило лица и обнаженные груди бронзовыми узорами и жгло головы раскаленными иглами.

– Плювию бы, – вздыхал Выводков, изнемогая от невыносимой жары. – То ли у нас на Москве. Абие тебе и тучка в небе, а и плювией покропит людишек впору!

И с затаенной надеждой оглядывал стеклянный небосвод.

– Наносит! – крикнул он как-то товарищу, мирно похрапывавшему под арбой.

Харцыз сонно потянулся, припал ухом к земле и вдруг привскочил.

– Лихо идет!

Розмысл весело потирал руки. С восхода, заслоняя солнце, на поле двигалась огромная туча. Встревоженный воздух наливался живым, странным гулом. Кони испуганно прядали и рвались с места.

Туча росла, заволакивала небосвод и, казалось, краями своими задевала землю.

Харцыз вскочил на коня.

– За мной!

Выводков ничего не понимал и не двигался с места.

– За мной! – зло повторил Харцыз, но сам неожиданно прыгнул в траву.

– Дождались мы с тобой дождичка. Никуда не уйти от него. Чуешь – гудет?

Гулливая туча застыла на мгновение и рухнула наземь непроницаемой серой толщей.

– Кстись! – заревел Выводков, в ужасе закрывая глаза. – Нечистая сила нагрянула!

– Кстись, коли рука без дела болтается. Авось спугнешь ту силу нечистую, – ядовито усмехнулся Харцыз и сплюнул сквозь зубы. – По-вашему, по-московскому, – то нечистая сила, а по-нашему оно – саранча.

Выводков завороженно уставился в поле.

Какой-то сказочный чародей с сухим шелестом то и дело взмахивал серыми рукавами, и тотчас же на месте, где только что расстилался кудрявый ковер травы, ложилась голая степь.

К полудню Дикое поле являло собой выжженную солнцем пустыню. На многие версты вокруг не осталось ни былинки, ни признака какой бы то ни было жизни.

– Скачем? – предложил наконец розмысл и приготовился сесть на тарпана.

– Поскачешь! – махнул рукой Харцыз и попробовал разбухшие животы коней. – Объелись, горемычные, саранчи, травушку щиплючи.

Кое-как протащившись до вечера, кони отказались двигаться дальше и вскоре пали.

Василий опустился на труп тарпана и так, не шевелясь, просидел до зари, пока насильно его не увел за собой товарищ.

– Чего зря кручиниться? Токмо поклонись мне пониже, нынче же сдобуду тебе аргамака.

– А моего не вернешь…

– Эка, лихо какое! Еще краше из кышла угоню!

И, не понимая тоски Василия, выругался сочной бранью.

* * *

На берегу Днепра бродяги разложили костер и, похлебав горячей воды, улеглись на ночлег.

Дозорные казаки прискакали на огонек.

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, – пробасил с расстановкой один из казаков.

– Аминь! – по-дьячковски, горлом вытянул Харцыз и, крестясь, незаметно подтолкнул локтем розмысла.

– Аминь! – послушно повторил Выводков и в свою очередь перекрестился.

– Добры люди, а либо вороги?

– Мы-то?

Харцыз заливчато рассмеялся и шлепнул изо всех сил казака по животу.

– Ну, ты! Не дюже братайся! – прикрикнули запорожцы. – Перво-наперво выкладывай, по какому делу до нас прикинулись.

Оборвав смех, бродяга поднял торжественно руку.

– А прикинулись к тому, чтобы вкупе с низовым товариством ляхов поганых с татарвой поколачивать, а и московским боярам могилы рыть.

В ладье перевезли бродяг на Хортицкий остров, что против Конских вод у крымских кочевищ.

Запорожцы любопытно обступили прибывших, но не задали им ни одного вопроса.

Харцыз облюбовал стожок сена и, не спрашивая позволения, устроился там с Василием на ночь.

Утром казаки увели гостей на луг.

– Мы накосим травы, а вы, добрые люди, кашу варите, – приказал строго один из запорожцев. – Да чтоб сыра не была, чтоб и не перекипела.

Вскинув на плечи косы, казаки скрылись в траве.

Харцыз хитро прищурился.

– Пробуют паны, какие мы есть с тобой люди.

И, отставив для убедительности указательный палец, что-то зашептал товарищу на ухо.

Налив в котел воды, Выводков развел костер и занялся варкой каши.

Как только пшено поспело, он взобрался на курган и окликнул косарей.

Запорожцы притаились в траве и не отзывались.

– Готова та каша! – надрывался розмысл, сопровождая каждое слово отборной бранью.

– Добре горланит! – перемигивались запорожцы и довольно покручивали свисающие на кадыки пышные кренделя усов.

Охрипший Василий наконец с ожесточением плюнул и вернулся к костру.

– Садись, милок, – пригласил его Харцыз, набивая рот кашей. – Да потчуйся так, чтоб в котле дно видать стало.

Вскоре вернулись казаки.

– Так-то вы хозяев дождались! – набросились они на кашеваров. – Годи ж вам жрать, прорвы не нашего бога!

Харцыз засучил рукава.

– А не обскажешь ли, Васька, куда сих панов черти носили, покель наша каша спела?

Выводков ожесточенно дул на дымящееся вкусно пшено и, обжигаясь, уписывал ложку за ложкой, не обращая никакого внимания на казаков.

– Гладите-ка, паны, как гости с хозяевами кохаются! Так геть же к бисову батьке отсель!