Розмысл царя Иоанна Грозного - [40]

Ему ответили земным поклоном.

– Приходи… Сдожидаться будем, Васенок…

Они поспешили уйти, чтобы скрыть от самих себя так не знакомые им, впервые за все годы холопьи, навернувшиеся на глаза слезы.

Теряя надежду вовремя подоспеть, Василий на брюхе крался к потайному ходу. У реки он задержался немного и, убедившись, что никто не следит за ним, юркнул в черную пасть подземелья.

– Кто? – разорвалось неожиданно над самым ухом.

Взвизгнул оскорд.

Сильная рука вцепилась в горло рубленника.

– Пусти!

– Да никак ты, Василий?

– Тешата!

Казначей сдавил друга в крепких объятиях.

– Порешил аз перво-наперво, чтоб, значит, с голоду нам не помереть, казну унести. А Клашу с протчими оставил сдожидаться у той землянки, что на серединном ходу.

Они обменялись короткими указаниями и разошлись.

Стрельцы ворвались в землянки.

Никогда не слыхал еще лес таких стенаний и криков людей.

Озверевшие дьяк и староста рубили всех, кто подворачивался под руку. На деревьях, истекая кровью, бились в предсмертных судорогах повешенные.

Выводков увел уцелевших в один из рукавов подземелья и пронзительно свистнул.

Стрельцы прислушались.

– Никак еще гомонят?

Свист повторился.

– За мной! – крикнул стрелецкий голова и двинулся к рукаву.

Впереди побежали губной староста и дьяк.

Едва отряд скрылся в серединной норе, рубленник метнулся к своим:

– Вали! Подкинь им землицы!

О подволоку подземелья глухо застучались оскорды. Огромные комья земли росли с угрожающей быстротой и забивали проход.

– Наддай! Понатужься маненько!

Громовой раскат сотряс черную мглу. И тотчас же из глубины донеслись смертельные крики о помощи.

Серединная нора рухнула, похоронив в себе стрелецкий отряд.

Василий увел остатки общины к выходу.

– Не бывать бы погибели, – гневно потряс он кулаками, когда беглые выбрались, наконец, в овраг, – ежели бы при мне пожаловали стрельцы.

И в немногих словах рассказал, как доставали рубленники через Поярка зелейную казну и как вделывал он ее хитроумно в стены лисьего рукава.

Близился вечер. Передохнувшие общинники приготовились в путь.

– А казначей? – напомнила едва державшаяся на ногах Клаша.

Выводков безнадежно махнул рукой:

– Ежели досель не зрим его, тут и весь сказ. Не иначе – сбег, леший, да с тою казною!

Среди ночи Клаша взмолила об отдыхе. Извивающуюся от невыносимых болей в пояснице и стонов, ее унесли поглубже в чащу и скрыли в берлоге.

Вскоре лес огласился мяукающим, жалобным писком.

То подал о себе весточку первенец Выводкова.

Часть вторая

Глава первая

Василий заволочил оконце и запер дверь.

– Почнем? – обратился он к нетерпеливо дожидавшемуся ребенку.

Голые ручонки сорвали со стены рогожу.

Зажженная лучина облила клеть сочным клюквенным настоем.

Разодрав рот до ушей, мальчик уставился зачарованно в роспись.

– А вечор, тятенька, сдается, не было головы у зверя того? – выдохнул он, наконец, приходя немного в себя.

Рубленник таинственно подмигнул:

– Еще, Ивашенька, тако поглазеешь дивное диво…

Он привлек к себе сына, любовно потрепал по щеке и взял из его ручонки остро отточенный уголек.

– Низ мы с тобою, сынок, замалюем, а площадь – вот эдак, под самый тын наведем.

Ивашка высунул язык и, прищурившись, с видом знатока оглядел набросок усадьбы.

– Давеча ты мудрил, тятенька, понизу тесаный камень пустить. Не краше ли быть по сему?

– Тако и будет. Низ каменный, а верх – кирпичной.

Выводков печально склонил набок голову.

– Было это годков за десять… Ставил аз подземелье в лесной деревеньке.

От напряжения лоб его избороздился глубокими лучиками, а глаза пытливо забегали по подволоке, точно искали там утерянную мысль.

– Из умишка вон! Не припомню, како лазейки свести для зелейной казны.

Ивашка свысока посмотрел на отца.

– Ты не кручинься – роби. А тамо надумаем. Не бывало того, чтобы мы с тобой не надумали!

И, неожиданно стихнув, приложил ухо к двери.

На дворе чуть подвывал осенний ветер. У крыльца перешептывались лужи, тревожимые мелким дождем.

Обиженно надув рубиновым колечком губы, мальчик часто задвигал ушами.

– Сызнов мать зря посулила…

И ткнулся в кулачки влажнеющими глазами.

– Почитай, с Богородицына дня сидит за холстами в подклете боярском, а к нам и не любо ей.

Рубленник усадил ребенка к себе на колени и пригорюнился.

– Будет, Ивашенька, срок, – заживем и мы.

Он заглушил тяжелый вздох и глухо прибавил:

– Ежели б не изловил нас в те поры отказчик боярина Сабурова-Замятни, хаживали бы мы ныне с волжскою вольницей.

Не раз слышал Ивашка рассказы родителей о жизни беглых и не мог понять, почему не возвращаются они в лес, а остаются в кабале у боярина.

– Ты бы, тятенька, безо сроку! – прильнул он кудрявой головкой к руке отца. – Ночью бы – шасть – и убегли.

– А мать? – сокрушенно напомнил Василий.

– И мать таким же ладком. Содеяли бы мы с тобой подземелье под самый подклет под ее, да и ямой той уволокли бы в леса.

Он удивленно передернул плечиками.

– Невдомек мне, на кой ляд князь мать в подклете томит? Кая ему в том корысть – не уразумею.

Выводков приложил палец к губам:

– Домолвишься до лиха! Сказывал аз тебе, беспамятной: по то и томит, чтобы мы с тобой не убегли!

Нагоревший конец лучины беспомощно повис, раздвоив тупым жалом шершавый язык огонька.