Рождённый в блуде. Жизнь и деяния первого российского царя Ивана Васильевича Грозного - [76]

Примечательно, что слова про «пошлую девицу» написаны по выскобленному месту, то есть первоначальный эпитет, по-видимому, содержал ещё более сочное определение королевы-девственницы. И это после того, как царь искал у неё защиты!

Королева Англии Елизавета I

Случилось сие в начале сентября 1567 года. Тогда Грозный пригласил в Опричный дворец английского посла А. Дженкинсона, которого ночью лично провёл тайными переходами в свои покои. Через посла царь просил Елизавету I предоставить ему в случае нужды убежище в Англии.

«Если кто-нибудь из нас, – писал он королеве, – по несчастью принуждён будет оставить свою землю, то будет иметь право приехать в сторону другого для спасения своей жизни, будет принят с почестями и может жить там без страха и опасности, пока беда минует и Бог переменит дела».

В беседе с послом Грозный настаивал на абсолютной секретности переговоров и скорейшем ответе королевы. Он также просил прислать мастеров для постройки корабля, на котором можно было бы покинуть (через Холмогоры) страну.

Столь же «дипломатичным» (как с английской королевой) был Иван IV с другими государями. Шведскому королю Эрику XIV он грубо намекал на его психическое расстройство, написав в одной из своих грамот «многие бранные и посмеяльные слова на укоризну его безумию». Но вот Эрика XIV свергли (1568) его родные братья Юхан и Карл. Первый из них стал королём Юханом III, и царь не преминул укорить его низким происхождением: «А нам дополна ведомо, что отец твой Густав из Шмалот, да и потому нам ведомо, что вы мужичий род, а не государьский: коли при отце при твоём при Густаве приезжали наши торговые люди с салом и с воском, и отец твой сам в рукавицы нарядяся сала и воску за простого человека вместо опытом пытал и пересматривал на судех и в Выборе для того бывал, а то есть есмя слыхал от своих торговых людей».

Понимая, что его эпистола не вызовет у нового шведского короля тёплых чувств, царь упреждал его: «А если ты, взяв собачий рот, захочешь лаять для забавы, так то твой холопский обычай: тебе это честь, а нам, великим государям, и сноситься с тобой – бесчестие, а лай тебе писать – и того хуже, а перелаиваться с тобой – горше того не бывает на этом свете, а если хочешь перелаиваться, так ты найди себе такого же холопа, какой ты сам холоп, да с ним и перелаивайся».

Король Швеции Эрик XIV

Болезненная щепетильность Ивана ярко проявляется в вопросе о традиционном обращении к коллеге-монарху как к «брату». Датскому королю Фредерику II, явно по царскому наущению, русские послы выговаривали за то, что тот по сложившейся традиции поименовал Ивана «братом своим». По этому же поводу Иван укоряет Сигизмунда II Августа, который провинился в том, что назвал «братом» шведского короля, хотя род Ваза происходит от водовоза. Досталось Сигизмунду II и за то, что он «посаженный государь, а не вотчинный». Его преемнику Стефану Баторию царь также указывал на то, что он как бы не полноценный государь, избранный по «много мятежному человеческому хотению».

Как подросток, который тщится утвердить своё превосходство, выискивая и жестоко высмеивая внешние недостатки своих сверстников, Иван IV дотошно копался в биографиях своих коронованных коллег, расследуя происхождение их власти и границы их полномочий, чтобы, отыскав там изъяны, торжественно выставить их напоказ. Охаивания русским самодержцем избегнули только Максимилиан II (благодаря своему императорскому титулу) и некий правитель Индии. Когда к Грозному попала грамота «индийской земли государя», он оказался в большом затруднении, так как в Москве не знали, «государь ли он или просто урядник».

По замечанию М. Зарезина, автора исследования «Последние Рюриковичи и закат Московской Руси», «заносчивые упрёки Грозного в равной степени адресованы и врагам, и союзникам. На его пренебрежительное отношение к иностранным властителям не влияют подобные пустяки. Царю безразлично, как скажется его заносчивость на отношениях России с зарубежьем; тон его посланий не меняется в зависимости от того, кружит ли ему голову успех или он терпит поражение».

Да, этот зарвавшийся деспот знал только одну укороту – Бога, но в своих деяниях был очень далёк от заповедей, данных людям его Сыном.

Глава VI Восьмой венец

Второе отречение

Современник Ивана IV немецкий авантюрист Генрих Штаден говорил о царе:

– Только он один правит! Всё, что ни прикажет он, – всё исполняется, и всё, что запретит, – действительно остаётся под запретом. Никто ему не перечит: ни духовные, ни миряне.

И вдруг в сокращённом рукописном «Временнике» под 1574 годом появляется такая запись: «Казнил царь на Москве, у Пречистой, на площади в Кремле многих бояр… В то же время произволил царь Иван Васильевич и посадил царём на Москве Симеона Бекбулатовича и царским венцом его венчал. А сам назывался Иваном Московским и вышел из города, жил на Петровке. Весь свой чин царский отдал Симеону, а сам ездил просто, как боярин, в оглоблях. И как приедет к царю Симеону, ссаживается от царёва места далеко, вместе с боярами».

До нашего времени дошло несколько грамот Ивана Грозного, обращённых к этой подставной фигуре. Самая любопытная из них относится к 30 октября 1575 года: «Великому князю Симеону Бекбулатовичу всеа Русии сю челобитную подал князь Иван Васильевич Московский и дети его, князь Иван и князь Фёдор Ивановичи Московские». А в челобитной пишет: «И как, государь, переберём людишка, и мы к тебе, ко государю, их списки принесём, и от того времени без твоего, государева, ведома ни одного человека не возьмём. А которых людишок приимем, и ты б, государь, милость показал, вотчинишок у их отнимать не велел, а ис поместишок их им хлебишко и денжка и всякое их рухлядишко велел отдати…»