Рожденная огнем - [14]

Никогда не забуду, как в ночь Хеллоуина смотрела с колокольни на город и вдруг прожекторы погасли. Тогда полностью пропало электричество, город погрузился во тьму — моргнул, как умирающий, в последний раз открывший глаза, — и я наблюдала, как мой любимый дом становится частью Темной Зоны. Ощущалось это так, словно часть моей души ампутируют. Всякий раз, когда Бэрронс устраивал разгром в магазине — вначале, когда я на месяц исчезла с В’лейном, потом когда убила Бэрронса и он решил, что я трахаюсь с Дэрроком, — я не находила себе места, пока не приводила все в порядок. Я не могла видеть мой дом в руинах.

Господи, что-то я сегодня не в настроении. Невидимая, одинокая, с призраками, которые меня преследуют (но хотя бы не сидят больше на крыше!), я не могла отправиться убивать Фей. «Синсар Дабх» не провоцировала меня, а бездействие и отсутствие цели всегда были моей ахиллесовой пятой.

Глазурью на ядовитом тортике стала иллюзия моей мертвой сестры, и больше всего на свете мне хотелось засадить этим тортом в потолок и уйти прочь. К несчастью, куда бы я ни пошла, я окажусь в том же месте, откуда сбежала. И с того же торта будет капать крем на мою голову. Потому что сбежать я хотела от самой себя.

Встреча с иллюзией Алины потрясла меня до глубины души. У меня был секрет, о котором я никому не говорила, который закопала так глубоко, что даже себе не признавалась, пока меня внезапно, как сегодня, не тыкали в него носом. Видение подошло к нему слишком близко, раскрыло во всей ужасной правде, вывернуло мой мозг так, что едва не свело с ума. Быть видимой — как доказательство моей проблемы. Или нет. Или может быть.

Присяжных все еще не было. В этом и состояла суть проблемы: мои присяжные — та часть меня, которая выносила суждения и определяла решения, — находились в длительном отпуске. Гораздо дольше, чем я пробыла невидимкой. С той ночи, как мы отнесли «Синсар Дабх» в аббатство, чтобы заново запечатать. С той ночи я не была самой собой. И не знаю, стану ли когда-нибудь снова.

Я поймала себя на том, что вздыхаю, и, прервав вздох на полпути, натужно улыбнулась. Главное — отношение. Всегда можно найти светлый момент или парочку: я могла зажечь газовый камин, высохнуть, бросить книгу на подушку, растянуться на диване под моим любимым пледом и погрузиться в чтение, зная, что Бэрронс вернулся и рано или поздно придет ко мне, а мой разум вскоре будет полностью занят тем, как бы не дать им заставить меня открыть «Синсар Дабх», одновременно обдумывая другой способ избавиться от черных дыр.

Легкий вздох удовольствия слегка ослабил тревожный узел в моем животе. Дом. Книги. Скоро вернется Бэрронс. Этого достаточно, чтобы продержаться. А я могла лишь проживать один момент за другим. Делать в эти моменты максимум. Притворяться, что вкладываю все силы в жизнь, хоть я не уверена, что когда-нибудь смогу во что-то полностью погрузиться.

Я отперла магазин и собиралась шагнуть внутрь, как вдруг заметила у двери промокший листок «Дублин Дэйли». Толкнув дверь ботинком, я наклонилась, чтобы его поднять. В этот момент в меня попала первая пуля.

Глава 5 И шагая по грани безысходности, она смеялась: «Я потеряла контроль…»

[9]

По правде говоря, я тогда не поняла, что в меня попала пуля.

Почувствовала только, что руку вдруг обожгло чертовской болью, и мне показалось, что я услышала выстрел. Забавно, как мозг порой не может сложить два и два с той скоростью, которой от него ожидаешь.

Неожиданные атаки сопровождаются своего рода оцепенением от неверия, мгновением паралича. Я застыла, и этого времени оказалось достаточно для второй пули. Правда, я уже поднималась, развернувшись боком к двери, так что пуля всего лишь вскользь прошлась по лопатке, хотя могла попасть в легкое или сердце. Прежде чем я успела закрыть дверь, третья пуля угодила мне в бедро. Я услышала треск автоматной очереди и как пули ударяются об арку. В тот же миг смертоносный веер разнес стекло двери и оба фонаря у входа. Над моей головой взорвался чудесный витраж. Антикварные стекла высоких окон осыпали меня серебром и осколками. Я ушла в подобие переката, закрывая голову и вытянув раненую руку, чтобы понимать, когда заканчивается очередной кувырок, и вздрогнула от боли.

Кто в меня стрелял?

Нет. Стоп. Как в меня могли стрелять? Я же невидимая!

Разве нет?

Времени для проверки не осталось.

Раздались мужские крики, шаги, грохот, снова свист пуль.

Я забилась за книжный шкаф, лихорадочно соображая, что же мне теперь делать.

Побежать в жилую часть?

Нет, к черту. Оттуда тоже доносились шаги и голоса.

Я оказалась в западне. По всей видимости, они прятались в тени, окружали магазин, пока я, никем не замеченная, шагала к нему. Я же не обращала внимания на людей. Я так привыкла к своей невидимости, что вообще мало на что обращала внимание.

Я подцепила ногой лестницу на роликах слева от меня, подтащила, взобралась наверх, пнула ее в сторону и, перелетев по воздуху оставшиеся четыре фута, оказалась на высоком и широком книжном стеллаже.

Распластавшись на животе, я посмотрела на руку.

Все еще невидима.

Тогда как они в меня целились? И почему? Кто знал, что я невидимка? У кого могла быть причина