Рождение Зверя - [11]

Ральф оглянулся на спящего Риу — не безопаснее ли оставить его здесь, не втягивать в свои дела? Ведь после того, что выяснилось сегодня, чужестранец сразу превращался в очень неудобного и даже опасного попутчика… Ральфу по-прежнему с трудом верилось в могущество кандианских слуг Нечистого, но он решил на всякий случай ничем не пренебрегать.

Главная проблема заключалась в том, что мальчик не умел закрывать свое сознание. После недолгого размышления Ральф подтянул к себе сумку, достал оттуда медальон, открыл его и, чтобы лучше видеть, придвинулся еще ближе к огню.

— Так, отключаем маяк… хорошо… Теперь полная блокировка… — бормотал Ральф вполголоса, быстро производя какие-то манипуляции внутри медальона.

— Все… — Он щелкнул крышкой. — Теперь только разбудить Риу, и…

От мысли, что через несколько минут придется выйти в ночной Тайг, Ральф невольно поежился. Он еще не забыл, как совсем недавно выскочил вслед за Риу. Но тогда все получилось внезапно, и Ральф был не совсем в себе — сейчас же предстояло сделать это осознанно. Сказать, что они с Риу подвергались опасности — значило не сказать ничего. Но если остаться в пещерке — они обречены тем более. Теперь уже Ральф в этом не сомневался: мысль о реальной угрозе разбудила его окончательно и вернула ему былую чуткость.

За ним следили. Следили аккуратно и издали, под защитой ментального барьера, и даже не пытались проникнуть в сознание, видимо, боясь вспугнуть. Но Ральф не был бы Ральфом, если бы не чувствовал, что этот барьер, во-первых, нагнетался специальным прибором: разницу между искусственной и естественной защитой разведчик ощущал столь же явственно, как между свежим ветром и спертым воздухом закрытого помещения.

Во-вторых, барьер мог удерживать мысли, но не эмоции: нетерпение, любопытство… страх просачивались, несмотря ни на что, воздействуя на каждую клеточку, может быть, и неразумного, но зато бдительного и чуткого тела.

Неизвестный наблюдатель — пока он был один — не рисковал вторгаться в мысли Ральфа, но как только подоспеет подмога: двое или трое таких же вот адептов, они, наверняка, попытаются взломать защиту Ральфа. А это уже и вовсе не входило в его планы. Нет, только бежать: насколько можно было судить, снаружи его сейчас никто не поджидал, поэтому шанс еще оставался.

Ральф снова повернулся к спящему Риу. Стоит только закрыть его сознание — и где-то там, в темноте, сразу произойдет смятение. Если же просто уйти, они, конечно, ничего не заметят, но тогда неизвестно, что будет с мальчиком? Вдруг разъяренные неудачей преследователи сгоряча выместят досаду на нем? С другой стороны, попадись они вместе, может быть гораздо хуже…

«Черт… хотя… пусть сначала поймают…» — в глазах Ральфа — впервые за последние несколько часов — снова появились озорные огоньки.

Еще раз взвесив все «за» и «против», он осторожно надел на шею Риу медальон и собирался уже тронуть спящего юношу за плечо, как вдруг отдернул руку…

* * *

Осторожные шаги в коридоре стихли, немного не дотянув до ее спальни. Как и вчера. Как и позавчера, поза-позавчера… как уже больше года…

Затем негромко хлопнула соседняя дверь. Амалия медленно выпустила затаенное было дыхание. Ей было и обидно, и в то же время вздохнула она с немалым облегчением.

Женщина и сама не понимала себя. Шестнадцать лет прожила она с человеком, который ей очень нравился, но которого она не любила. Хотя нет — любила, но как-то не так. Амалия знала, что значит любить «так». С мужем было хорошо, уютно, спокойно. Слишком спокойно. Впрочем, ей это нравилось, более того: она даже этим гордилась, правда, всегда мечтала о чем-то другом. «Другое» подразумевало серьезные изменения в жизни, которых Амалии не хотелось. Только мечтам разве прикажешь?

Мечты Амалии имели одну странную особенность: они обычно исполнялись… Когда пришло время, исполнилась и эта. Тогда в парке отцветали каштаны…

Спать совсем не хотелось. Откинув одеяло, женщина встала с постели и подошла к окну. Старый парк, с некоторого расстояния более напоминавший лес, уже буквально наступал на еще более старый замок. Весной, когда распускались и цвели каштаны, их ветви полностью заслоняли окна. Но разве поднимется у кого рука на живые деревья? Неизвестно, как их семена попали на этот возникший после катастрофы Остров. Неизвестно, каким образом им удалось, не изменившись, в точности сохранить облик своих прародителей, но раскидистые гиганты, которые шумели сейчас в старом фамильном парке, ничем не отличались от тех, что росли пять тысяч лет назад.

Каждую весну распускались крупные желто-коричневые почки, из которых тянулись тоненькие веточки. Стоя у окна, Амалия могла часами любоваться маленькими, похожими на опущенные вееры, листиками. Каждая веточка заканчивалась крохотным «деревцем» с мохнатым стебельком и «ветками-кулачками». Когда «деревце» вырастало в несколько раз, «кулачки» начинали распускаться и превращались в сотни белых цветков с желтыми пятнышками внутри; листья-вееры становились огромными, они поднимались и расправлялись, напоминая теперь, скорее, опахала. Но это было еще не все: спустя дня три желтые пятнышки на лепестках краснели, и полностью распустившиеся «елочки» цветов издали казались розовыми и пушистыми.