Рождение неолиберальной политики - [161]
Одно из двух, убеждён интервенционист: либо «автоматические силы», либо «сознательное планирование»[891]. Очевидно, он намекает, что полагаться на автоматические процессы — несусветная глупость. Ни один разумный человек не может всерьёз рекомендовать не делать ничего и позволить процессам идти так, как они идут, безо всякого вмешательства со стороны целеустремлённой деятельности. План, уже самим фактом, что он выступает проявлением сознательной деятельности, несравненно лучше отсутствия всякого планирования. Говорят, что смысл laissez faire заключается в следующем: пусть продолжаются несчастья, не пытайтесь улучшить удел человечества разумной деятельностью.
Все эти россказни не выдерживают никакой критики. Доказательство, выдвигаемое в пользу планирования, целиком и полностью выведено из недопустимой интерпретации метафоры. Оно не имеет иного обоснования, помимо смыслового оттенка, содержащегося в термине «автоматический», который обычно применяется в метафорическом смысле для описания рыночного процесса[892]. Автоматический, говорится в «Concise Oxford Dictionary»[893], означает «бессознательный, не наделённый разумом, просто механический». Автоматический, гласит «Webster’s Collegiate Dictionary»[894], «неподвластный волевому контролю… выполняемый без активного обдумывания и без сознательного намерения и направления». Какой триумф для поборников планирования разыграть эту козырную карту!
Но дело в том, что выбор стоит не между мёртвым механизмом или жёстким автоматизмом, с одной стороны, и сознательным планированием — с другой. Альтернатива — не «план или не план». Вопрос в том, кто планирует. Должен ли каждый член общества составлять планы для себя или великодушное государство должно одно составлять планы для всех? Вопрос стоит так: автономная деятельность каждого индивида против исключительной деятельности государства, а не так: автоматизм против сознательной деятельности. Свобода против всемогущества государства.
Laissez faire не означает: пусть действуют бездушные механические силы. Оно означает: пусть каждый индивид выбирает, как он желает участвовать в общественном разделении труда; пусть потребители определяют, что должны производить предприниматели. Планирование означает: пусть одно государство делает выбор и претворяет в жизнь свои решения посредством аппарата сдерживания и принуждения.
В условиях laissez faire, говорит сторонник планирования, производятся не те товары, которые «действительно» нужны людям, а те, от продажи которых ожидается наибольшая отдача. Задача планирования — нацелить производство на удовлетворение «истинных» нужд. Но кто должен решать, каковы «истинные» нужды?
Так, например, профессор Гарольд Ласки, бывший председатель британской лейбористской партии, при планировании инвестиций исходил бы из того, «что сбережения инвесторов принесут большую пользу в жилищном строительстве, чем в строительстве кинотеатров»[895]. Не имеет значения, согласен ли кто-либо с мнением профессора о том, что хорошие дома важнее, чем кинофильмы, или нет. Фактом является то, что потребители, тратя часть своих денег на билеты в кинотеатры, делают другой выбор. Если бы народные массы Великобритании, те же люди, чьи голоса привели лейбористскую партию к власти, перестали ходить в кинотеатры и больше тратили на удобные дома и квартиры, то ориентированные на прибыль предприятия были бы вынуждены больше инвестировать в строительство домов и меньше в производство дорогих кинокартин. Мистер Ласки же стремился пренебречь желаниями потребителей и поставить свою волю выше воли потребителей. Он хотел отменить демократию рынка и установить абсолютное господство производственного царя. Возможно, он считал, что прав с высшей точки зрения и как сверхчеловек призван навязать свои собственные оценки неполноценным народным массам. Но тогда он должен быть достаточно откровенным и открыто сказать об этом.
Все эти неистовые восхваления исключительной роли государства — не что иное, как плохая маскировка самообожествления конкретного интервенциониста. Государство является великим идолом потому, что от него ожидают только того, чего хочет достичь отдельный защитник интервенционизма. Подлинным считается лишь тот план, который полностью одобряется данным конкретным сторонником планирования. Все остальные планы — просто фальшивки. Говоря «план», автор книг о пользе планирования, разумеется, имеет в виду исключительно свой собственный план. Он не учитывает возможность того, что план, осуществляемый государством, может отличаться от его плана. Многочисленные сторонники планирования едины только в отрицании laissez faire, т.е. права индивидов свободно выбирать и действовать. Но они жарко спорят по поводу принятия единого плана. На каждое разоблачение очевидных и неоспоримых пороков интервенционистской политики поборники интервенционизма реагируют одинаково. Эти ошибки, говорят они, были результатом ложного интервенционизма; мы же отстаиваем хороший, а не плохой интервенционизм. И разумеется, хороший интервенционизм является собственной разработкой профессора.
