Рождение Мары - [46]

– Лучше останься здесь, – раздался за спиной голос Брин.

– Что?! – Мара сглотнула накопившуюся слюну.

– Посмотри, сколько народу. Там будет шумно и тесно. В такой толпе легко подбросить что-то в еду.

– Но я есть хочу… И тефтельки…

– Не переживай, я все тебе принесу. Сиди здесь, у всех на виду, и не двигайся с места.

Мара смирилась. Трибуны опустели. Одними из последних уходили Сара Уортингтон и Рашми Тхакур с родителями. Обе семьи вели себя как послы на приеме. Мара окинула взглядом английского лорда: безупречный белоснежный воротничок, прическа волосок к волоску, темно-синий джемпер без единой складки и выправка, словно у него внутри шпага, а не позвоночник. Все это вызывало бы восхищение, если бы не высокомерно изогнутая верхняя губа, как у Сары. Его жена казалась служанкой рядом с ними: тонкие волосы, закрученные в маленький пучок, скромные жемчужные сережки и длинный серый кардиган. Ее плечи все время были чуть приподняты, будто она, извиняясь, хотела вжать в них голову.

– Ты уже посмотрела свои подарки, дорогая? – заискивающе обратилась она к дочери.

– Там все по списку? – осведомилась Сара.

– Разумеется.

– Тогда все в порядке.

– Лора, не приставай к ней с этой ерундой, – раздраженно сказал сэр Уортингтон. – Она бы сообщила, если бы что-то было не так. Верно, дорогая?

– Да, папочка, – Сара взяла отца под руку и в этот момент заметила Мару.

– Что ты сидишь? Решила отказаться от еды? – Английская Барби саркастично изогнула бровь. – Правильно, давно пора.

– И тебе счастливого солнцестояния, – процедила Мара.

– Кто это, милая? Мне кажется, ты была груба… – начала было леди Уортингтон.

– Сколько раз я просил тебя не делать ребенку замечания на публике! – осадил ее муж, и пара двинулась к главному зданию.

Рашми тоже одарила Мару презрительным взглядом, но промолчала и пошла следом за Уортингтонами. Ее родители были одеты нарочито богато. В ушах элегантной миссис Тхакур поблескивали крупные сапфиры, лицо демонстрировало долгую и упорную косметическую борьбу со старением, а мистер Тхакур с густой щеткой усов на верхней губе и в больших затемненных очках был облачен в рубашку, сплошь покрытую золотой вышивкой. Пожалуй, на одну эту рубашку можно было бы безбедно прожить жизнь в домике у океана. Мара не представляла себе, как чета Тхакур собирается здесь обедать, – ведь посуда в столовой не сделана из чистого золота.

Вскоре Мара осталась на трибунах совсем одна. Солнце скрылось, на траве валялись скомканные фантики и пара пустых бутылок, очарование праздника куда-то делось. Одна из гирлянд разорвалась от колыхания веток и теперь одиноко трепетала на ветру, как хвост бумажного змея. Маре стало зябко, она скрестила руки на груди, чтобы немного согреться. Шведское лето жарой не баловало.

Ей все казалось, что она ощущает на себе чей-то взгляд, но, сколько девочка ни оглядывалась, никого не заметила. Еще до тошноты прокручивала в голове предстоящий разговор с Коркмазом, думала, как вести себя, что сказать, если он и правда ее отец. А вдруг он будет отпираться? А вдруг вообще умер? А если Селия достала неправильный номер? Мара мечтала покончить уже со всей этой неизвестностью и была готова плюнуть на все и в одиночку позвонить ему, но, к счастью, появилась Брин с подносом.

Вместо сочных горячих тефтелек исландка принесла тушеную рыбу и горстку зеленых шариков.

– Брюссельская капуста, мы ее всегда готовим, – гордо сообщила Брин. – Прямо как дома! Попробуй, очень полезно.

– Любимое блюдо Брин, – пояснила ее мама. – Мы специально заказали пароварку и теперь готовим, как ей нравится.

– Да, спасибо, Брин, – проворчала Сигрун.

– Я читала одного исследователя, – начала Брин. – Да ты ешь, ешь! Так вот, он говорит, что еда, приготовленная на пару…

Мара вяло ковыряла вилкой рыбу, от которой несло водорослями, пропуская мимо ушей поучительные сентенции Брин.

– Она такая умница, – Эйрун заправила младшей дочери прядь волос за ухо. – В четыре года она могла наизусть перечислить все кости человека на латыни.

Мара вежливо улыбнулась. Конечно, если есть такую дрянь, то с тоски еще не то выучишь наизусть.

После обеда выступали первокурсники, демонстрируя обычные человеческие таланты. В их числе был и Нанду: он исполнил на удивление приятную песню под гитару.

Позже начались выступления зимних. Они устроили номера в духе игры в наперстки: надо было угадывать человека. Например, на поле выходили сразу четыре одинаковые девушки, и зрителям следовало выяснить, кто из них в собственном теле. Восторга эти номера у Мары не вызвали. Она не до конца привыкла к перевоплощениям зимних, и смена лиц до сих пор казалась ей жутковатой. Тем более свое шоу зимние сопроводили мистической музыкой и горящими факелами.

Близость огня нервировала Мару. Теперь ее терзала мысль о том, что Вукович может отравить ее в любой момент и, что еще хуже, в любом облике. Под конец шоу Мара с недоверием взирала на каждого, кто сидел рядом. Откуда ей знать, что Брин, ее мама или вообще любой из зрителей – это не Вукович? Ведь сама хорватка на поле не появлялась с самого обеда.

В какой-то момент Маре даже почудилось, что под капюшоном одного из выступающих мелькнули глаза хорватки, но разве учителя могли участвовать в представлении? Девочка напряженно всматривалась в мельтешение лиц: зимние танцевали в одинаковых шелковых плащах, чтобы запутать публику. Но вот они выстроились в ряд, и Кевин предложил добровольцу из публики отгадать, которая из девушек – настоящая. Вызвался достопочтенный Корнелис ван дер Вауде, отец Иды, по слухам художник и знаменитый коллекционер живописи. Однако наметанный глаз искусствоведа его подвел: он промахнулся. Зимние перевоплотились, и искомая девушка оказалась с другой стороны. Вукович среди них не было вовсе.