Розетта - [16]

— Воры! Ecoutez-moi![10] Воры! — кричал генерал. Внезапно он и некоторые его офицеры, несмотря на предостерегающие восклицания французских ученых, стоящих рядом, начали рвать циновку, в которую было бережно завернуто их сокровище. И пока англичане застыли в недоумении, французы успели порвать циновку и принялись раздирать яркую египетскую ткань, которая обнаружилась под ней. Обуреваемые яростью, французы изо всех сил толкнули плиту и опрокинули ее на каменный пол. Послышался глухой удар, и во все стороны брызнули каменные осколки.

— Вы только посмотрите! — сердито воскликнул английский офицер. — Это неслыханно! Вы повредили этот ценный памятник древности сильнее, чем его повредило время.

— Bon![11] — сказал французский генерал. — Он попадет в руки самой невежественной расы в мире — nation boutiquiers, нации лавочников! Какой им прок от него? Вы жили здесь, как мы? Изучали эти памятники годами, как мы? Non![12] Пускай лучше они сломаются. Потому что их заберут дикари!

Рука британского капитана дрожала на рукояти шпаги все время, пока он был вынужден выслушивать эти оскорбления.

Огромный камень безмолвно лежал на земле, храня свои секреты. На нем действительно были повреждения, но в основном они были получены задолго до настоящих событий. Несколько кусочков откололось по бокам, и сверху был отломан внушительный кусок.

В этот момент подошли заляпанные грязью английские солдаты. Человек двадцать из них вошли внутрь и, повинуясь четким приказам капитана, начали выносить камень, чтобы погрузить на одну из телег. Теперь можно было заметить, что камень покрыт странными значками, на некоторых надписях виднелись небольшие пятна чернил, словно кто-то пытался снять с них копию. Казалось, что французский генерал вот-вот расплачется. Прочие французы хмуро молчали. Остальные английские солдаты занялись погрузкой оставшихся раритетов. Внезапно на пол упал ящик с мумией и разлетелся на куски. Саван — они успели заметить, что это был именно саван, — превратился в пыль на их глазах, а часть черепа откатилась в угол склада, слегка стукнулась о стену и замерла. На какое-то мгновение в воздухе повисла тишина. Все они были военными и видели сотни мертвецов. Но здесь перед ними предстало реальное подтверждение слов прах к праху.

Наконец английские матросы вернулись к погрузке. Вид у них стал еще более мрачным. Они наполнили телеги тем, на что указал капитан. Французский генерал вместе со своими офицерами снова начал жаловаться. Один из французских ученых неохотно описал древности, другой, высокий мужчина со скорбным выражением на лице, без особого желания, но аккуратно завернул для защиты от дождя самый большой камень в египетскую ткань. «Vous faites l’idiot, Pierre!»[13] — насмешливо заметил один из французов. Высокий мужчина согласно кивнул головой. Камень противостоял воздействию стихий две тысячи лет, так какая ему польза от куска египетской ткани теперь?

Крики и проклятия французов сопровождали процессию из телег и солдат, пока она не скрылась в темноте, хлюпая по грязи. Самые яростные проклятия раздавались из-за потери французами величайшего сокровища — разбитого камня, который мог открыть миру великий секрет.

Глава шестая

Это был довольно скромный обед.

Герцог Хоуксфилд, советник Его Величества Короля Георга III, гостил у своих родственников на Беркли-сквер. Он хотел первым услышать от своего племянника о разгроме французов в Египте.

Герцог и герцогиня Торренс, давнишние члены лучшего лондонского общества, редко появлялись в своем великолепном доме на Беркли-сквер, с тех пор как герцогиня, одно время могущественная и очень влиятельная лондонская светская львица, стала, как говорили за некоторыми обеденными столами, сама не своя. Или, как выражались в уединении своей спальни те, кто в свое время посещал ее, совершенно спятила.

Но сегодня вечером в честь герцога Хоуксфилда, знаменитого брата герцогини, собралось все семейство Торренсов: герцог и герцогиня, их сын Уильям, маркиз Оллсуотер, дочери — леди Шарлотта, Амелия и Эмма, — которые вследствие замужества носили огромное количество запутанных титулов, и младшая дочь леди Доротея (которую все называли Долли). Они обедали по меньшей мере с тридцатью гостями: суп, le turbot à l’anglaise avec la sauce anguille; le sauté de faisons aux truffes[14]. Были куплены несколько черепах, а также телятина, язык, гусятина и, конечно же, английский ростбиф и много свинины. За этой закуской следовали фруктовые пироги и сливовый пудинг. Слуги в париках, более замысловатых, чем у леди и джентльменов, сидевших в зале, суетились вокруг огромного стола с закусками, передавая блюда и наливая вино. Разговоры довольно часто прерывались на долгое время, потому что гостям не терпелось отведать всего того, что было расставлено на столе. На вино хозяева не поскупились. Поэтому к тому времени как начали подавать фруктовые пироги, завязалась бурная беседа о судьбе юной принцессы Шарлотты, чьи родители — принц и принцесса Уэльские — жили (что ни для кого не было тайной) раздельно, а бедная маленькая принцесса — в своем собственном имении. В какой-то момент в зале очутился любимый павлин Долли. Ее сестры начали вопить, а перья в их волосах (весьма вероятно, что это были павлиньи перья) заколыхались. Долли пришлось увести павлина, и она строго отчитала его по пути. За столом на леди Доротею частенько (очень осторожно) поглядывали. Но теперь, когда все справились с серьезным делом поглощения пищи, стол частично очистили от блюд и тарелок и снова стали подавать вино, все внимание присутствующих, включая дам, пожелавших остаться, обратилось на племянника герцога Хоуксфилда Уильяма, маркиза Оллсуотера, который совсем недавно вернулся из Средиземного моря после поражения французов в славной битве при Абукире.