Роза ветров - [120]
Он обвел взглядом каюту и оценивающе покачал головой.
— Умеете жить… Не то, что наш брат из кубрика. Там и крысам не больно-то сладко.
— Ешь, — сказал Невельской, тяжело глядя Завьялову в серую переносицу.
Жадно черпая дрожащей рукой суп из корабельной миски, тот наконец объявил, что гроза всего Приамурья приходится ему родным братом и что беглые, которых перебил на Котельном озере Юшин, явились на Камчатку по его приказу.
— Я ему весточку с полгода назад к Амуру отправил… Вот и прислал братка помощь… А ты всех сгубил.
— Хочешь сказать, они за тобой приходили?
Невельской, взволнованный этой невероятной удачей, старался не подать виду, чтоб ее не спугнуть, и оттого говорил излишне пренебрежительно.
— Как есть, ваше благородие. — Завьялов шумно втягивал суп через край тарелки, отложив от слабости ложку в сторону.
— Почему они не ушли, когда поняли, что их обнаружили?
— А куда им идти? К братке без меня возвращаться — верная смерть. Он, говорят, и со своими лютует. Так что лучше уж на Камчатке… Шанс какой-никакой. Пересидели бы, да потом к алеутам дальше на острова подались. Видать, ваше благородие, ты не такой страшный, как Демид.
— Демид? Кто это?
— Братка мой. Которого все Гурьевым кличут. Только не Гурьев он по фамилии. Завьялов такой же, как и я. Гурьевым не знаю с чего назвался.
Невельской встал со стула и начал нервно расхаживать по каюте. Новость была настолько сильна и ошеломительна, что на минуту он напрочь забыл о своих попытках казаться незаинтересованным.
— Как же ты можешь быть уверен, что этот Гурьев — твой брат?
— Рассказывают о нем много. Среди штрафных в Петропавловске, да бывших каторжных он уж навроде Ильи Муромца. Разве что песни про него еще не поют. Вот я послушал их, послушал, да и скумекал, кто всем лихим народом там, на Амуре, заправляет. Уж больно судьба его на братнюю оказалась похожей.
— А если ты ошибся?
— С чего бы он тогда по одному от меня слову людей своих на верную смерть послал? Нет, ваше благородие, ты меня не собьешь. Гурьев этот — он брат мой единокровный Демид Завьялов и есть. И раз уж ты людишек его сгубил, то теперь сам к нему меня и доставишь. На своем вот на этом вот корабле. Да к тому же под надлежащей охраной.
— Да-а? — иронично протянул Невельской, вспомнив о необходимости притворства. — А может, мне лучше боцмана послушать? И высадить тебя где-нибудь на Курилах? Будешь там камнями питаться.
— Тоже можно, — согласился сытый уже и довольный Завьялов. — Только тогда ни тебе, ни команде твоей из тех мест по Амуру возврата не будет. Сгинете там, как вас и не было. Братка мой в тех краях — за царя и за Бога. Мимо него не то что корабль — щепка чужая не проплывет. Никакие твои пушечки не спасут. А со мной у тебя шанс какой-никакой появляется. Может, и не тронет тебя Демид.
Завьялов торговался с командиром «Байкала», предлагая себя как залог безопасности, однако для Невельского этот аспект не обладал первостепенным значением. Гораздо важнее в его глазах была появившаяся теперь ниточка к вожаку беглых. И если Завьялов на самом деле был братом Гурьева, то Невельской мог разыграть эту карту в качестве козыря для решительного успеха всей экспедиции. Лучше каторжников устье Амура могли знать одни только гиляки.
— Ты зла на меня не держи, — сказал командир своему бывшему матросу. — Не знал я, что так далеко тебя зашлют.
— Бог простит, ваше благородие. Хотя, может, оно и к лучшему. Не думал, что с братом свижусь на этом свете. Много он всякого наворотил.
Несмотря на просьбы Завьялова включить его в команду и допустить до корабельных работ, Невельской распорядился до поры держать его под замком.
— Пожалеем потом, что на остров не высадили, — вздохнул боцман Иванов, толкая пленника к выходу из каюты. — Ох, пожалеем!
2 глава
Утро прохода через четвертый Курильский пролив после целой недели туманов и пасмурной погоды выдалось на удивление ясным. 7 июня 1849 года «Байкал» при полном парусном вооружении вышел в Охотское море. На солнце транспорт сиял как лебедь, соперничая белизной с редкими облаками. Пользуясь хорошей погодой, отличной видимостью и твердой уверенностью в местоположении, Невельской отдал приказ определиться по пеленгам. Тщательно проверенные в Петропавловске корабельные хронометры подтвердили точку, где в этот момент находился «Байкал». Теперь у штурманов имелись, по крайней мере, исходные координаты, на которые можно было с уверенностью положиться. В дальнейшем уповать оставалось на старую и, возможно, не самую надежную карту, составленную по давней описи Крузенштерна.
— Девятнадцатый век на дворе, — ворчал помощник штурмана подпоручик Попов, как бы ненароком останавливаясь рядом с командиром на палубе. — А у нас карта, едва ли не на коленке нарисованная. У англичан, небось, все уже тут в малейших деталях изучено. Надо было в Лондоне их карты закупить.
Невельской на эти слова даже не повернулся, продолжая разглядывать в бинокль Курильские острова. Однако спина его ясно дала понять подпоручику, что безопаснее будет на эту тему более не распространяться.
В последующие четыре дня горизонт оставался чистым, и определенные по хронометрам вечером 11 июня широта и долгота указали, что до сахалинского берега оставалось 35 миль.
«Сегодня проснулся оттого, что за стеной играли на фортепиано. Там живет старушка, которая дает уроки. Играли дерьмово, но мне понравилось. Решил научиться. Завтра начну. Теннисом заниматься больше не буду…».
…Забайкалье накануне Хиросимы и Нагасаки. Маленькая деревня, форпост на восточных рубежах России. Десятилетние голодные нахалята играют в войнушку и мечтают стать героями.Военнопленные японцы добывают руду и умирают без видимых причин. Врач Хиротаро день за днем наблюдает за мутациями степных трав, он один знает тайну этих рудников. Ему никто не верит. Настало время призвать Степных богов, которые видят все и которые древнее войн.
«Вся водка в холодильник не поместилась. Сначала пробовал ее ставить, потом укладывал одну на одну. Бутылки лежали внутри, как прозрачные рыбы. Затаились и перестали позвякивать. Но штук десять все еще оставалось. Давно надо было сказать матери, чтобы забрала этот холодильник себе. Издевательство надо мной и над соседским мальчишкой. Каждый раз плачет за стенкой, когда этот урод ночью врубается на полную мощь. И водка моя никогда в него вся не входит. Маленький, блин…».
Когда всемирно известный скандальный режиссер Филиппов решает вернуться из Европы на родину, в далекий северный город, он и не подозревает, что на уютном «Боинге» летит прямиком в катастрофу: в городе начались веерные отключения электричества и отопления. Люди гибнут от страшного холода, а те, кому удается выжить, делают это любой ценой. Изнеженному, потерявшему смысл жизни Филе приходится в срочном порядке пересмотреть свои взгляды на жизнь и совершить подвиг, на который ни он, ни кто-либо вокруг уже и не рассчитывал…
«Человек не должен забивать себе голову всякой ерундой. Моя жена мне это без конца повторяет. Зовут Ленка, возраст – 34, глаза карие, любит эклеры, итальянскую сборную по футболу и деньги. Ни разу мне не изменяла. Во всяком случае, не говорила об этом. Кто его знает, о чем они там молчат. Я бы ее убил сразу на месте. Но так, вообще, нормально вроде живем. Иногда прикольно даже бывает. В деньги верит, как в Бога. Не забивай, говорит, себе голову всякой ерундой. Интересно, чем ее тогда забивать?..».
Печальна судьба русского интеллигента – особенно если фамилия его Койфман и он профессор филологии, разменявший свой шестой десяток лет в пору первых финансовых пирамид, ваучеров и Лёни Голубкова. Молодая жена, его же бывшая студентка, больше не хочет быть рядом ни в радости, ни тем более в горе. А в болезни профессор оказывается нужным только старым проверенным друзьям и никому больше.Как же жить после всего этого? В чем найти радость и утешение?Роман Андрея Геласимова «Рахиль» – это трогательная, полная самоиронии и нежности история про обаятельного неудачника с большим и верным сердцем, песнь песней во славу человеческой доброты, бескорыстной и беззащитной.
«Существует предание, что якобы незадолго до Октябрьской революции в Москве, вернее, в ближнем Подмосковье, в селе Измайлове, объявился молоденький юродивый Христа ради, который называл себя Студентом Прохладных Вод».
«Тут-то племяннице Вере и пришла в голову остроумная мысль вполне национального образца, которая не пришла бы ни в какую голову, кроме русской, а именно: решено было, что Ольга просидит какое-то время в платяном шкафу, подаренном ей на двадцатилетие ее сценической деятельности, пока недоразумение не развеется…».
А вы когда-нибудь слышали о северокорейских белых собаках Пхунсанкэ? Или о том, как устроен северокорейский общепит и что там подают? А о том, каков быт простых северокорейских товарищей? Действия разворачиваются на северо-востоке Северной Кореи в приморском городе Расон. В книге рассказывается о том, как страна "переживала" отголоски мировой пандемии, откуда в Расоне появились россияне и о взгляде дальневосточницы, прожившей почти три года в Северной Корее, на эту страну изнутри.
Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.