Рой - [114]
— Вот и хорошо, — вслух подумал он. — И концы в воду… Тимофей, братка, встречай.
Привстав на дрожащих ногах, Иона прыгнул в «окно», ушел с головой, но руки сами вцепились в какое-то бревно и вырвали тело на воздух. Еловый крепежник под грузом потонул, Иону понесло под плотный бревенчатый край «окна». Он успел развернуться к нему лицом, схватился руками, однако ноги уже завело под лес и тянуло самого.
И только сейчас он ощутил холод весенней воды, увидел тот берег, что недавно покинул, — крышу домика и антенну Кати Белошвейки, свет невидимого за берегом солнца. Вмиг отрезвев, он забарахтался и полез на спасительные бревна, которые тонули под ним и совсем не держали тяжести тела. Как назло, рядом не было ни единого толстого дерева, к тому же намокший пиджак и жилет стесняли движения. Замерев на мгновение, он резко свел плечи и ощутил, как ткань расползлась на спине и враз, освободила руки…
Он плохо помнил, сколько времени пробивался к берегу: молотил воду кулаками, карабкался по бревнам, дважды пытался встать на ноги, выбрав деревья потолще, и дважды уходил с головой в чернеющую пучину. И все это словно на одном дыхании, на одном порыве.
Когда он наконец выбрался на берег и упал на откос — понял, что оказался на другой стороне: в окнах Запани уже горел далекий свет, лес на воде растворился в сумерках, и слышалось лишь его глухое шевеление.
Иона потрогал гудящий от напряжения трос, приложил к нему ухо: так слушали в детстве, когда становилось неинтересно рисковать и бегать по бревнам. Озноб колол спину, деревенил мышцы, чакали зубы. Он разделся, выкрутил одежду, снова натянул на себя, однако тепла не прибавилось, наоборот, стало холоднее, колотило так, что дергалась голова. Тогда он поднялся на берег, на тот самый зеленевший при дневном свете, а теперь темный угор, и стал бегать вокруг железобетонного мертвяка…
26
Дети знали и понимали все, может быть, чуть больше, чем окружавшие их взрослые. Они почти не плакали, за исключением поскребышка. Однако стали какие-то тихие, и если играли в свои детские игры, то негромко, без шалости, и все время старались держаться кучкой. А когда случалось, что кто-нибудь исчезал из виду, всего лишь на минуту, все бросались искать его, найдя, брали терявшегося за руку и долго не отпускали. Они играли во дворе, на крыше сарая, в непаханом еще огороде; играли в догонялки, в классики, в чехарду, но только не в прятки, потому что старшенькая запретила, и никто с ней не спорил, хотя раньше играть любили. Голящий должен был оставаться один, а им в это время хотелось быть всем вместе. Да и страшно было оставаться одному. Поиграв, они бежали в избу — глянуть на младшенькую, которая не слезала с бабкиных рук, и потом снова возвращались на улицу. В избе было неуютно и больно: бабушка в окружении соседок и подруг без конца выла.
— Ой, сиротинушки мои горемышные! Ой, да на кого вас батюшко с матушкой-то покинули! Ой, да что они наде-елали-и…
Младшенькая подтягивала ей и жалобила бабку еще больше. Сбежавшиеся с округи старушонки хлюпали носами, морщили и так морщинистые лица и, когда жалость перехлестывала через край, причитали все, хором. Дети слышали это и уходили подальше, в конец огорода, где по залогам рос прошлогодний паслен, достоявший до весны. Девчонки рвали ягодки, делили их на всех поровну и ели.
— Баба воет, — говорила Дарьюшка. — Папка плиедет — плотокол составит. Я маленькая — не вою, она болсая — воет.
— Папка не приедет, — серьезно говорила старшенькая. — И мамка не приедет. Их браконьеры убили.
— А баба сказала, они на небо улетели, — грустно промолвила вторая по счету, Анечка. — Потому что они ангелы безгрешные.
— Ангелов не бывает, — сказала старшенькая. — Все это бабушкины сказки. Нам в школе говорили.
— Ну тогда они стали крылатые и просто улетели, — нашлась Анечка. — И теперь их браконьеры ни за что, ни за что не найдут.
— У меня все сопли текут, текут, — пожаловалась Наташа. — Ессе замуз не возьмут. Нос какой-то худылявый.
Если мимо их двора проезжала машина или проходили люди, они, где бы ни находились, бежали к воротам, висли на заборе и смотрели сквозь щели. А когда над головой пролетали птицы или самолеты, они задирали головенки и тоже смотрели за ними. Дарьюшка каждый раз падала на попку и махала ручкой:
— Ой, голова клузитца! Не могу плям…
Заварзин, послушав причитания сватьи, выбрал подходящую минуту, когда дети были на улице, и попросил, чтобы она не плакала и упаси бог не называла девчонок сиротками. Сватья обиделась и даже заругалась на Василия Тимофеевича, дескать, сам слезинки не прольешь и мне запрещаешь. Я по зятю плачу, по доченьке своей, а ты ходишь — дундук дундуком, и будто сына тебе не жалко, детей — сирот круглых. Он попытался втолковать сватье, что сейчас слезами горю не поможешь, что надо думать, как дальше жить, как детей поднимать. И если все сейчас в рев ударятся, то кто же за ребятишками станет смотреть? Похоже, сватья в тот раз ничего не поняла…
Василий Тимофеевич подогнал к воротам большой грузовик, выпрыгнул из кабины и сразу попал в руки девчонкам. Они ухватились за руки, за полы пиджака; старшая повисла на шее, уцепившись сзади, а Дарьюшка протянула руки:
Десятый век. Древняя Русь накануне исторического выбора: хранить верность языческим богам или принять христианство. В центре остросюжетного повествования судьба великого князя Святослава, своими победами над хазарами, греками и печенегами прославившего и приумножившего Русскую землю.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Французская романистка Карин Тюиль, выпустившая более десяти успешных книг, стала по-настоящему знаменитой с выходом в 2019 году романа «Дела человеческие», в центре которого громкий судебный процесс об изнасиловании и «серой зоне» согласия. На наших глазах расстается блестящая парижская пара – популярный телеведущий, любимец публики Жан Фарель и его жена Клер, известная журналистка, отстаивающая права женщин. Надлом происходит и в другой семье: лицейский преподаватель Адам Визман теряет голову от любви к Клер, отвечающей ему взаимностью.
Селеста Барбер – актриса и комик из Австралии. Несколько лет назад она начала публиковать в своем инстаграм-аккаунте пародии на инста-див и фешен-съемки, где девушки с идеальными телами сидят в претенциозных позах, артистично изгибаются или непринужденно пьют утренний смузи в одном белье. Нужно сказать, что Селеста родила двоих детей и размер ее одежды совсем не S. За восемнадцать месяцев количество ее подписчиков выросло до 3 миллионов. Она стала живым воплощением той женской части инстаграма, что наблюдает за глянцевыми картинками со смесью скепсиса, зависти и восхищения, – то есть большинства женщин, у которых слишком много забот, чтобы с непринужденным видом жевать лист органического салата или медитировать на морском побережье с укладкой и макияжем.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.