Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 3 - [64]

Билет брала, каждую минуту выстукало сердце, — наружу билось. Денег на билет в обрез — двенадцать копеек на дорожный харч.

В важности минут последних не могла Наташа оставаться босой: ототкнула клёпушек от лукошка, достала деревенские коты, обулась.

Длинный звонок мелкими колечками рассыпался по платформе, ворвался в серую людскую одинаковость. И в общей схожести нашлось различие и людям и вещам. И уж ходу только в одну дверь — все туда.

В опустевшем зале на полу мусор многочасового ожиданья, яичная скорлупа, остатки сухой воблы, приплеванные кончики кручёнок и клёпушек, от Наташиного лукошка оброненный. Незакрученный второпях кран у жбанчика «Кипяченая вода» цедит тонкую струйку, растекается по полу грязным ручейком.

Остановился, уперся локтем в нетерпеливой, горячей дрожи, чтоб опять хватать, отхватывать локтями поля, леса, реки к городам, к каменным вокзалам, где почтительно стихал долгими стоянками.

…Ржаное поле, бор, бабочки куриные в бору, деревня, грязные соломенные крыши, кучи навозные, и свою бабью хлипкость час назад осмеяла захмелевшей кровью.

Словно и не она, не Наташа, смотрит из вагонного окна последний раз на близкие места. Да неужто это она еще вчера низилась младшей снохой в мужниной семье?

На задах станционных где-то пели девки, станционные поденщины:

Не дай бог любить вокзальных

мастеров грязных, засаленных…

По-деревенски, тягучей медью долго звенел последний звук, высился, слабел: а-а-а…

В городе другие песни ждут, другие голоса. Там стук колес, грохот, ляск. Куется в этих стуках крепкая воля, и сердце в городах бьется горячей и проворней, и песни звонче и бодрей.

И пусть не видно неба, и трава наглухо забита камнем. Что дороже, если мерить?

К этому у каждого своя мерка. Приметила Миная на платформе.

Прогуливается с кнутиком за спиной — коротконогий от низко свисших соплей портошных, никого не встретил — промотался зря.

Крикнула Минаю с озорством:

— Дядя Минай, передай Ляксею — супруга, мол, низко кланяется.

Ищет Минай, откуда голос, — не найдет.

Уплывает Наташин смех в дружном говоре колес.

«Эх, ну, будь, что будет — не пропаду».

Полнится мощью чугунной машины, о Николае думает с легкостью:

«Все они, дьяволы, „холостые“ — холеры на них нет».

Елена Сергеева

Ф. Малов Наше время в народном песенном творчестве

Едва-едва зарозовела февральская революция, уже частушка определяет ее решающее значение:

Хорошо траву косить,

Которая коситца.

Больше старому не быть

И не воротитца.

Дальше Октябрь. Организация Советской власти:

До чево дожили мы,

Люди деревенские.

Будут ладить нашу жись

Комитеты сельские.

Нас обманывали долго,

Но проснулись теперь мы:

Разогнали баров к чорту, —

Сами заправители.

На первое время в новом деле без ошибок не обойтись. Кулаки, пользуясь случаем, проникали в Советы. Тогда беднякам было туго. Прижимали и издевались, как могли, чтобы доказать — вот, мол, власть ваша, так и красуйтесь ею. Народ это приписывал вине комитетов:

Вы, советы-комитеты,

Вы чего наделали, —

Хлеб, картошку отобрали,

Саботажку сделали.

Но на ошибках учатся. Выходит, нужно выбирать в советы осмотрительнее:

Ой, ты, брюхо-брюшенько,

Брюшенько порожнее.

В комитеты выбирать

Надо осторожнее.

От смекалки недалеко до дела:

Было, было завчера

Целое собранье, —

Протурили мужики

Кровопийцев с бранью.

После правильных выборов дело совсем не то:

Все тетери полетели,

Тетерята крякали.

Мужики повеселели,

Кулаки заплакали.

Наконец, правим сами. Только начали налаживать жизнь, — белые банды тесным кольцом окружают Республику. С энтузиазмом и решительностью откликается деревня на последнюю расправу с угнетателями:

Товарищи, дружно, дружно

За Советску власть пойдем.

Мы буржуев перережем,

Мы буржуев перебьем.

Молодежь деревни давно готова. Ждет только призыва:

Скоро-скоро, мой товарищ,

В Красну армию пойдем,

Вместо милочек винтовочки

К белой груди мы прижмем.

Звание красноармейца почетно в деревне:

На горе стоит скамейка,

Под горой скамеечка.

Мой-то мил красноармеец,

Я — красноармеечка.

Мо-ет мил красноармеец.

Загорелое лицо.

Навалился на винтовочку,

Читает письмецо.

Кулаки полагают, что Советской власти наступает конец:

Я на бочке сижу,

А под бочкой пышка.

Скоро белые придут —

Комиссарам крышка.

Кроме сочувствия белым, кулаки всячески поощряют дезертирство:

Дезертиры, пей, гуляй,

Зеленой лес не забывай.

Зеленой лес забудете,

В саботажке будете.

Бедняцкая деревня ненавидит дезертиров:

На мне кофта красная,

Вышиты подолы.

Коммунисты — молодцы,

Дезертиры — воры.

Охотно откликнулся народ и в шутливом тоне воспел Советскую власть:

Деревенский председатель

На совет веревки вьет.

Ленин лыки зачинает,

Троцкий лапотки плетет.

Красная армия побеждает:

Поглядите-ка, подружки,

Это што там деется —

Красна армия дерется,

Красный флаг алеется.

Красна армия такая,

Никому пощады нет, —

Врангеля давно не стало,

Колчака в помине нет.

Партия и комсомол фронт за фронтом развертывают культурно-просветительное дело. Первой, как и везде, откликается молодежь. Старики упираются. Но на них мало смотрят:

Старики вы, старики,

Старые вы черти,

Полезайте на полати,

Дожидайтесь смерти.

Ученье стоит на первом плане, иногда откладывают женитьбу:

Тятя с мамой старики,