Ровесники: сборник содружества писателей революции «Перевал». Сборник № 3 - [65]

Ну, кака политика.

Молодого не женили,

Так теперь возьмите-ка.

Становится необходимостью самим вступать в партию:

С неба звездочка упала,

С высоты на самый низ.

Мой товарищ агитатор,

Я — партийный коммунист.

Записался в комсомол,

Партию могучую;

Запишись и ты, милая,

В темноте не мучайся.

Деревенская девушка отвечает:

Надо, надо, девушка,

Надо измениться:

Крест на шее не носить,

Богу не молиться.

Комсомольца полюбила,

Сразу изменилася, —

Все иконы порубила,

Разу не молилася.

Хоть убейте, любить буду

Комсомольца Ванюшку,

Из-за старого порядку

Не бывать расстанюшке.

Раз так, то венчание церковное к чорту:

Девушки, в великий пост,

В великое говеньице,

Мы с милёнком обвенчались

У своей мякинницы.

Обвенчались без попа

По любви с милёнком,

За венчанье поп дерет

Свиньей либо теленком.

Попам абсолютно нет ходу:

У попа-то рукава-то —

Ай, да батюшки,

Ширина-то, долина-то —

Ай, да матушки.

Пьяный поп селом идет,

Спотыкается,

Самогон из кринки пьет,

Матюгается.

Попы — преступники и обманщики:

У Николы колоколы,

А у Спаса чугуны.

У Николы попы воры,

А у Спаса колдуны.

Вера в каких-то невидимых богов заразительно-смешна и пустая выдумка:

Богородица — красавица,

Никола — молодец.

Богородица — капуста,

А Никола — огурец.

Все святые — все босые,

Что святой, то и босой,

Што попы их не обуют —

Чай, ведь холодно зимой.

От переполоха боги растерялись, суются всюду:

Бога отдали в солдаты,

А Николу — в пастухи.

Пресвятую богородицу

Сослали в рудники.

Раздувайся, сарафан,

За околицею,

Загулял святой Касьян

С богородицею.

Для более сознательных просто необходимо покончить с богом:

Загуляла, завила

С осени метелица.

Не нужна нам старина —

С богом канителиться.

Новая экономическая политика как нельзя благоприятна для деревни. Всё и всюду появилось. В товарах недостатку нет. Только закупай:

Говорили мужики,

Что нет ни соли, ни муки.

Новая политика —

Хоть возам берите-ка.

Доступен и долгожданный для деревни чай, сахар, ситцы:

Накупила, набрала

Чаю-сахару,

Заварила самовар —

Пью да ахаю.

Думала, не нашивать

Кофточки сатиновой,

А купила сразу пять

Да платок фланелевый.

Возрождаются промыслы и заработки. Одно за другим восстанавливаются разрушенные фабрики, предприятия, заводы:

Зашумела фабрика,

Налажена по-новому,

Наряжусь, как барыня,

Понравлюсь чернобровому.

Лесопилочка была

Вся изломанная,

А теперь уделали, —

Работает, как новая.

С заработком и достаток. Лапти можно опять забросить в угол:

Заработала калоши

Да с оборкой сарафан.

Не кори меня, Алеша,

Не надсмеивайсь, Иван.

Прошло черное, кошмарное старое. В свободное время и на отдыхе раздумаются и сопоставляют прошлое и настоящее:

Живем, живем, не маемся,

Над старым насмехаемся.

А теперя, што за жись, —

Свобода, дольше продержись.

Из этого краткого очерка, в котором представлен самый отсталый и глухой край — Ветлужский, можно видеть, как изменилось настроение деревни. Это сквозит в каждой частушке. И это — большая радость.

Федор Малов

М. Светлов Ночные встречи. — Стихи

Памяти Николая Кузнецова

I

Хриплый, придушенный стон часов

Заставил открыть глаза.

Было двенадцать. Улицу сон

Ночным нападеньем взял.

Зорким дозором скрестив пути,

Мгла заняла углы,

И даже фонарь не мог спастись

От черных гусениц мглы.

Оделся. Вышел один в тишине

Послушать башенный бой,

Тотчас же ночь потянулась ко мне

Колькиной мертвой рукой.

А я не знал — протянуть ли свою?

(Я ведь Кольку любил.)

Думал недолго. Свернул на юг

И руку в карман вложил.

Так я шел час, два,

Три, четыре, пять —

Пока усталая голова

К руке склонилась опять.

И только хотел я назад свернуть,

Притти и лечь в постель

Как вором ночным прорезав путь,

Ко мне подошла тень.

Я не дрогнул. Я знаю: давно

В Москве привидений нет.

И я сказал, улыбаясь в ночь:

— Милый, денег нет.

Ты знаешь, после дней борьбы

Трудно поэтам жить,

И шелест денег я забыл,

И что на них можно купить.

Смотри, на мне уже нет лица,

Остался один аппетит,

И щеки мои, как два рубца,

И голод в них зашит.

Она мне ответила — эта тень —

Под ровный башенный бой:

— Время — не то, и люди — не те,

Но ты — остался собой.

Ты все еще носишь в своих глазах

Вспышки прошлых дней,

Когда в крадущихся степях

Шел под командой моей.

Степь казалась еще темней

От темных конских голов,

И даже десяток гнилушек-пней

Казался сотней врагов.

В такие минуты руки мглы

Воспоминания вяжут в узлы

И бросают их на пути,

Чтоб лошади легче было итти.

А лошади — знаешь ты — все равно,

Где свет горит, и где темно,

В такие минуты лошадь — и та,

Словно сгущенная темнота.

Не знаешь: где — фронт, где — тыл,

Бьется ночи пульс.

Чувствуешь — движешься, чувствуешь — ты

Хозяин своих пуль.

Время не то пошло теперь,

Прямо шагать нельзя,

И для того, чтоб открыть дверь,

Надо пропуск взять.

Нынче не то, что у нас в степи —

Вольно нельзя жить…

Строится дом, и каждый кирпич

Хочет тебя убить.

И ты с опаской обходишь дом,

И руку вложил в карман,

Где голодающим зверьком

Дремлет твой наган.

Она повторила — эта тень —

Под ровный башенный бой:

— Время — не то, и люди — не те,

Но ты остался собой.

Не как пуля, как свеча,

Будешь тихо тлеть.

И я сказал: — У меня печаль,

У меня товарищ в петле.

Ты знаешь: к обществу мертвецов

Я давно привык,

Но синим знаменем лицо

Выбросило язык.

И часто я гляжу на себя,

И руки берет дрожь,

Что больше всех из наших ребят