Роузуотер - [42]

Бола?..

Можно.

Хотя она так же доступна, как любой простой человек на улице, я все равно должен спросить разрешения. Она хочет, чтобы я это сделал, может, даже нуждается в этом. Из уважения я использую свой настоящий я-образ, не грифона.

Ее разум – разлагающийся храм. Пол из гниющего мяса, колонны сочатся слюной, слизью и гноем. Окна впускают желтушный свет: солнце, профильтрованное через желчь. Стекла сделаны из толченых почечных камней. Нет ни сидений, ни скамей, но несколько опухолевидных наростов принимают облик стульев. Они бугристые, но со впадинами, в которые может сесть человек. Алтаря нет, но на полу сидят две фигуры. Одна из них – я-образ Болы, какой она была в двадцать с небольшим. Позади нее сидит на корточках высокий худой мужчина, в котором я узнаю Доминика. Я вижу только верхнюю часть его головы, но его глаза следят за мной, недобро поблескивая. Его руки сжимают ее плечи. Рот Болы чуть приоткрыт, как будто она не успевает дышать с нужной скоростью, но я вижу, что ее грудь поднимается и опускается медленно.

Хватка Доминика – полная противоположность объятиям любимого.

– Доминик, верно? – спрашиваю я.

Он не отвечает, но продолжает следить, как я приближаюсь. Податливый мясной пол нервирует меня, но я заталкиваю любые признаки слабости подальше. Останавливаюсь перед ними, потом обхожу вокруг и понимаю, почему он не говорит. Его рот впился в ее спину, зубы погрузились в мускулы. Кровь медленно стекает вниз. Не знаю, что это значит, но для Болы – явно ничего хорошего.

– Отпусти ее, – говорю я.

Он не отвечает. И не двигается, хотя не сводит с меня глаз.

Я с силой бью его в висок. Его челюсти разжимаются, и Бола падает на пол. Он скалится и вскакивает, поворачиваясь ко мне. Его рот, нос и подбородок перепачканы кровью и соплями. Он похож на дикаря, но по сути остается человеком.

– Бола, воспоминание это, фантазия или вымысел, но оно зашло слишком далеко. Думаю, мне придется…

Делай, что должен, – отвечает она.

Доминик теряет ко мне интерес и возвращается к Боле. У нее на спине рана, соответствующая его зубам, но не верная анатомически. В ней пульсирует кровеносный сосуд, который я не опознаю, но через него утекает жизненная сила Болы или ее эквивалент в этом месте.

Я превращаюсь в грифона и погружаю клюв в шею Доминика. Хватаю его за бока передними лапами и взмахиваю крыльями. Мы взлетаем, Доминик пытается вырваться, истекая не кровью, но сукровицей. Я пинаю его задними лапами, разрывая плоть когтями. Взмываю под крышу храма, и роняю его, и ныряю следом, держась на растоянии тридцати сантиметров. Когда Доминик ударяется об пол, снова поднимаю его, но разворачиваю лицом к себе. На этот раз я рву когтями его живот и грудь. С хлюпаньем вываливаются органы. Он перестает биться и замирает. Его глаза гаснут.

Я ненадолго зависаю в воздухе, потом открываю глаза и возвращаюсь в комнату Болы. Она, кажется, уснула.

Спасибо… Так устала…

Отдыхай. Я выйду сам.

Аминат ждет меня.

– Что ты сделал? – спрашивает она.

– Что-то вроде экзорцизма, – говорю я.

– Она была одержима?

– Нет, она запуталась в собственных воспоминаниях. Что-то вроде мысленной петли, из которой не могла выбраться. Я разорвал петлю.

– Теперь ей станет лучше?

– Она вообще не должна была заболеть физически. Это никак не связано. – Я вспоминаю храм из гниющего мяса. – Не должно быть связано.

Что-то во всем этом меня беспокоит, но я не могу уловить что. Я устал, я сам только что из больницы. Прошу Аминат высадить меня у дома. Звоню Феми Алаагомеджи, но она не отвечает.

– Я проведаю тебя после работы, – говорит Аминат.

– Я не знаю, чем ты зарабатываешь на жизнь, – говорю я.

– Работаю с наркотиками, – отвечает она, поднимает руки, растопыривает пальцы и трясет ими, что должно внушать ужас. Целует меня и уезжает.

Моя квартира кажется заброшенной.

– Вторжения?

Пятисекундная задержка, и квартира отвечает:

– Не было.

– Сообщения?

– Не было.

– Музыка. Отис Реддинг.

Я раздеваюсь, ложусь на пол – только на минутку, но засыпаю.

Глава четырнадцатая. Неизвестное местоположение: 2055

Когда я волнуюсь, мой дар становится непредсказуемым.

Вертолет уносит меня от Лагоса и доставляет на военную базу, но я понятия не имею, где она. Это не беда, поскольку я – искатель. Я всегда могу найти дорогу домой, но это зависит от расстояния, и потребности в транспорте, и от того, придется ли мне воровать, что кажется вероятным, судя по длительности полета.

Меня держат в белой комнате без окон, под вооруженной охраной. Меня не кормили, и, по моим прикидкам, я провел здесь уже семь часов. Эта психопатка и ее охранник-качок со мной не летели, а похожие на роботов военные, приставленные ко мне, не разговаривают, как бы я к ним ни подкатывал.

– Так это Сорок пятый отдел? – говорю я. – Ух ты. Светло тут.

Кажется, охранник чуть шелохнулся. Кажется, его глаза сузились, а может быть, мне показалось. В любом случае это уже какая-то реакция.

– Знаешь, я очень хочу есть. Очень. Умираю с голода. Я очень, очень хотел бы перекусить. Как насчет этого, боец?

Охранник не движется.

– Ты знаешь, что твой желудок пустеет в промежутке между девяноста и ста восьмьюдесятью минутами после приема пищи? Это правда. Это факт. – Я отталкиваюсь и качаюсь на стуле, пока он не встает на две ножки. – Я, видимо, из тех, у кого девяносто минут, потому что… ох! Живот никак не перестанет урчать. Может, потому что я завтракал пивом. Ты как думаешь?