Рота почетного караула - [25]

Они молча пошли вдоль прямого, похожего на огромную аллею проспекта — на тротуаре лежал опавший яблоневый цвет, его, наверное, не успевали подметать дворники. Цвет был густой, пушистый и такой свежий и белый, что от него, казалось, веяло острым холодком первого снега. «Как хорошо тут! — думал Андрей. — Лишь бы она не спросила…»

— Мы идем на мое любимое место, — проговорила Настя. — Вы лес любите?

Он не понял, почему она спросила именно о лесе. Может быть, потому, что в это время они проходили мимо молодых, с зеленоватыми стволами, уже подстриженных тополей, сладко пахнувших первой листвой. У тротуара стояла шеренга голубых елей, таких нарядно-торжественных, словно они сами только что притопали сюда из-под Кремлевской стены.

— Вот мы и пришли, — сказала наконец Настя.

Прямо перед Андреем из темно-зеленого, островерхого хоровода елей устремилось к небу, ввинчиваясь в синеву шпилем, знакомое и непривычно близко увиденное здание. Квадратики бесчисленных окон, уменьшаясь, убегали вверх, как точки на светящейся рекламе.

— Узнаете? — загадочно спросила Настя.

— Университет!

— А вот и не угадали, — засмеялась она. — Это же настоящий орган! Правда? Вот те колонны, карнизы, как трубы… разных регистров. А музыку слышите? — Настя приложила палец к губам, помолчала и, не выдержав, рассмеялась: — Вот вам моя тайна. Правда, интересно? Только отсюда, с этого места, можно увидеть университет вот таким…

По аллее из незнакомых, южных, похожих на кипарисы деревьев они вышли к гранитному парапету, возле которого толпилось множество людей, наверное приехавших сюда на автобусах, что с распахнутыми дверцами поджидали рядом.

— Смотрите, — проговорила Настя, отступив, пропуская его вперед, как бы на лучшее место.

Внизу, за сбегающими с крутого обрыва липами, макушки которых густо обволокло зеленым дымом листвы, голубела, чешуйчато поблескивала в привольном изгибе Москва-река. Она была здесь широкой, берега перехватил легкий, воздушный полумесяц моста.

Деревья ветвились свободно, не по-городскому, многие из них были уже старыми, но даже самые высокие покачивали верхушками далеко-далеко внизу. От деревьев, от реки Андрей перевел взгляд дальше, и ему почудилось, что он слышит музыку. Как в огромной чаше, окаймленной лентой реки, тысячами, а может быть, миллионами окон сверкал на солнце город. Как будто звездное небо упало и вдребезги разбилось о дома. И Андрей с Настей стояли не на смотровой площадке, а на крыле гигантского самолета, что упруго парил над великим городом.

Над Москвой великой, златоглавою,

Над стеной кремлевской белокаменной…

Из-за дальних лесов, из-за синих гор,

По тесовым кровелькам играючи,

Тучки серые разгоняючи,

Заря алая подымается;

Разметала кудри золотистые,

Умывается снегами рассыпчатыми,

Как красавица, глядя в зеркальце,

В небо чистое смотрит, улыбается.

В сизой дымке Андрей едва различил маковку колокольни.

— А это правда, будто фашисты хотели затопить Москву? — спросила Настя.

Андрей ничего об этом не знал, и сам вопрос показался ему нелепым: как это можно — затопить такой огромный город? Это же целое море воды надо… И зачем?

— Представляете? — не дождавшись ответа, зябко передернула плечами Настя. — Только бы маковка торчала… Жуть… И весь Кремль под водой…

— А я там присягу принимал…

— Где — там? — не поняла Настя.

— Возле Вечного огня…

Настя резко повернулась, в глазах восхищенно зароились знакомые золотые веснушки.

— В самом деле? У могилы Неизвестного солдата? Ваша рота? Вы стояли там на посту?

— Два раза, — почему-то соврал Андрей. — У нас по очереди…

— Как здорово! — прошептала Настя восторженно. — Вы даже не представляете, как это здорово…

«Сейчас спросит, — смутился Андрей, — о том солдате, а мне совершенно нечего сказать».

— Поехали! — вдруг сказала Настя, схватив его за руку. — Поехали немедленно, тут недалеко. Вы очень нужны одному человеку…

Андрей ничего не понимал. Кому, для чего он понадобился? На гранитном, пригретом солнцем парапете снова встал между ними кто-то третий, и Андрей увидел размытое, словно за мокрым, перевитым струями дождя окном, лицо солдата, чью фотографию держала тогда у груди Настя.

…Они вышли из троллейбуса на Мосфильмовской, и Настя повела Андрея по тропке напрямик — через палисадник, заросший акациями, через детскую площадку с разноцветными скворечнями домиков. Минут через пять они очутились возле длинного, как барак, дома.

Настя уверенно нажала на кнопку звонка и, не услышав ответа, достала из сумки ключ, открыла дверь.

— Вот моя деревня, вот мой дом родной! — весело продекламировала она, пропуская Андрея вперед, и он сразу же споткнулся о приступок — в коридоре, пахнущем свежевымытыми полами, было сумрачно.

«Коммуналка», — сразу определил Андрей, проходя мимо кухни: вдоль стены теснились три стола, накрытые клеенками и газетами. И чистота в коридоре была коммунальная, подчеркнуто оберегаемая и поддерживаемая, возле каждой двери пестрели разнокалиберные тапочки.

Настя бегло на них взглянула и по ей только известным признакам определила, что тот, к кому они пришли, должен вот-вот вернуться.

— Подождем, не под дождем! — улыбнулась она извинительно и, пригласив Андрея на кухню, смахнула тряпкой с табурета, усадила возле стола, накрытого новой, еще не запятнанной клеенкой с желтыми ромашками.