Рота почетного караула - [27]
— А я вот все думаю, — убежденно, словно боясь, что ему не поверят, проговорил Кузьмич, — я думаю, уж не мой ли Колюшка там лежит… А, солдат?
Андрей растерянно молчал. «Что сказать? Неужели этот старик…»
— Там неизвестный, — пробормотал Андрей. — Неизвестно… Понимаете, неизвестно кто…
Глаза Кузьмича подернулись холодноватым отчуждением.
— Как это неизвестно? — незнакомо-скрипучим голосом отозвался он. — Это вам неизвестно… А нам известно все!
— Я не знаю… Что я? — пожал плечами Андрей, повернувшись к Насте и ища у нее сочувствия.
— И напрасно не знаете! Надо бы знать! — раздраженно подхватил Кузьмич. — Надо бы знать, товарищ рядовой роты почетного караула, по какому случаю и возле кого стоите на часах! А вы небось красуетесь, любуетесь собой, своими этими, как их… аксельбантами…
— Кузьмич! — с укором перебила Настя.
— Я семьдесят лет Кузьмич, — тотчас сердито отозвался он. И, уже не скрывая неприязни, с усмешкой кивнул в сторону Андрея: — И этот… гусар обещал помочь?
Андрей залился краской.
Чувство стыда, обиды, злости переполнило его. Андрей словно бы потерял дар речи, а когда обрел способность говорить, не нашел подходящих слов.
— Как вы смеете?! — запинаясь, выкрикнул он. — И вообще!.. Еще неизвестно, где ваш!.. Он же без вести!..
Брошенные в горячке эти последние фразы уже было не вернуть, хотя Андрей тут же пожалел о сказанном…
Настя стояла бледная. Она в растерянности переводила взгляд с одного на другого.
— Вот так, спасибо, объяснили, дети мои!.. — нервно засмеялся старик и, схватившись за грудь, закашлявшись так, что на землистом лбу его проступили синие жилы, вышел из кухни.
— Ну зачем вы? — рассерженно прошептала Настя. — Сейчас опять вызывать «неотложку»… А он так хотел вас видеть!..
Андрей, не проронив ни слова, надвинул фуражку и, не попрощавшись, выскользнул за дверь.
12
От сизого, мелкого дождя, что нудно сеялся по плацу, как нарочно, заряжаясь с утра, набухала шинель, сырой холодной тяжестью наливались сапоги. Но распорядка дня никто не менял, занятия продолжались, рота готовилась к встрече нового именитого гостя. Глядя на мокрые листья клена, прилипшие к асфальту оранжевыми кляксами, Андрей с тоской вспоминал солнечный, удивительно прозрачный в голубизне майский день, когда в парке культуры встретил Настю. Из промозглого, серого дня осени все это казалось похожим на сон — и лавочка возле пруда, где они тогда на минутку присели, и сумеречная кухонька на Мосфильмовской, и чашка чаю на клеенке в желтую ромашку. Вслед за этим всплыло сердитое, раздраженное лицо Кузьмича, пронизывающий его взгляд сквозь толстые стекла очков, и снова отдавался в ушах его хрипловатый, надрывистый голос.
После глупой, досадной ссоры Андрей с неделю Насте не звонил. Но что-то словно застряло в душе комом, хотелось с кем-то поделиться, он не выдержал, рассказал все Матюшину. Почему Матюшину? Почему не Патешонкову, с которым теперь даже сигареты делили пополам? Да нет же, он не был откровенным с сержантом, просто так спросил: «Мог ли быть тем самым стариком, прорвавшим оцепление на улице Горького, когда хоронили Неизвестного, старик, с которым познакомила меня Настя?»
— Вряд ли, — сказал Матюшин и тут же поправился: — А впрочем, чего не может быть… Вот уже сколько лет подряд перед Девятым мая в роту приходит неизвестно от кого денежный перевод с просьбой купить цветы и возложить к могиле Неизвестного солдата. Ты Настю не проморгай, — похлопал он по плечу. — Такие девчата даже в Москве на дороге не валяются.
Андрей позвонил Насте в пятницу и на втором гудке, словно она ждала, услышал ее голос.
— Я слушаю… — настороженно, как бы угадав, кто звонит, произнесла она, и тут же, как только Андрей назвал себя, голос в трубке увял.
— Я очень хочу тебя видеть! — чуть ли не крикнул Андрей, боясь, что она вот-вот положит трубку.
— Зачем? — спросил голос однотонно, равнодушно.
И Андрей осекся, замолчал.
— Не звони, — проговорила она, и частая, прощальная морзянка гудков запульсировала в трубке.
«Не буду больше звонить. В самом деле, зачем? — злился Андрей. — И надо было ввязаться этому старику! Другие, как люди, запросто знакомятся с девчонками — и, никаких тебе обязательств».
Но после отбоя, едва Андрей смежил веки, она опять выплывала из голубого, солнечного того дня, брала его под руку и садилась с ним на лавочку. Зажмурившись крепче, он видел ее глаза с золотыми крапинками и губы, чуть тронутые смущением.
В следующую пятницу он позвонил снова, но телефон ответил редкими, отозвавшимися эхом безлюдности гудками. Потом две недели подряд отменяли увольнение, а дни продолжали маршировать своим стремительным, безостановочным маршем, и Андрей не заметил, как почернели стволами и ветвями сбросившие листья тополя, как всю роту облачили в шинели и на плацу прибавилось работы дневальным — командир не позволял упасть на асфальт даже листику.
Накануне очередного увольнения в город, не дождавшись, когда офицеры отправятся домой, он вошел к командиру роты и попросил разрешения позвонить.
— Кому? — настороженно спросил майор.
— Девушке, — признался Андрей.
Командир на секунду смешался, удивленно пожал плечами и подвинул ближе к Андрею аппарат.
