Российские самодержцы. Екатерина II. Иван Грозный - [10]

Хотя Екатерина не воспринимала его как возможного любовника, поскольку считала слишком старым (он был ее ровесником), но в качестве видного актера при ее восхождении на трон он был для нее необходим. Разумовский уже позаботился о том, чтобы к этому моменту был отпечатан манифест. Поскольку Екатерина не хотела довольствоваться ролью регентши при своем сыне, в манифесте, опережая события, говорилось, что ее верноподданные уже принесли ей клятву верности как «императрице и самодержице всея Руси». Так и должно было теперь произойти.

Сам Разумовский вместе со своим полком с этого и начал, радостно поддержанный полковым духовенством. Все последующее происходило само собой, на удивление быстро, гладко и без всякого сопротивления, переходило из одной казармы в другую, где разыгрывалось то же действо, сопровождаемое большим шумом. Затем оно, все более разрастаясь, перекинулось на улицы города. «В подлинном неистовстве» (dans une fureur de joie), как выразилась Екатерина, к шествию присоединялись кавалергарды, офицеры и солдаты линейных полков, все больше духовенства. Лишь несколько офицеров и немецкий пастор евангелистской общины попытались напомнить о присяге, данной императору, и задержать шествие, но были быстро сметены толпой. Некоторых из них схватили. Взрыв радости был подкреплен также тем, что утром ликующему народу начали бесплатно раздавать водку. Уже в 9 часов утра Екатерина в сопровождении группы офицеров прибыла в переполненный Казанский собор. Высшее руководство последовало примеру полкового клира, и под ликующий звон колоколов церковь благословила вновь провозглашенную императрицу как самодержицу Екатерину П. В заключение собравшиеся в Зимнем дворце высшие сановники империи, которые находились в Петербурге, члены Сената и Святейшего синода, придворные чины и генералы принесли присягу императрице.

Одновременно везде был объявлен манифест, пришедшийся весьма кстати. Уже к 10 часам утра церемония восшествия Екатерины на престол была завершена.

Однако этим дело не кончилось. Низложение Петра III, которое первоначально планировалось как первый акт драмы, должно было стать вторым актом.

Очень вероятно, что многие подданные Екатерины, принося ей присягу, считали, что ее супруга нет в живых. Никто ни о чем не спрашивал. В манифесте о нем не было ни слова. Екатерина лишь заявила в весьма туманной формулировке, что «Мы были вынуждены, в конце концов, прибегнуть к Господу и его справедливости и, исполняя общее и нелицемерное желание всех подданных, взойти на Наш верховный русский императорский трон».

Как в ходе систематической и тайной подготовки к восхождению на трон, так и во время самой акции Екатерина не выпускала из рук бразды правления. «В патриотической приспособляемости» (Флейшхакер) она очень быстро сориентировалась в новой ситуации и избежала опасности стать марионеткой в руках своих приверженцев или жертвой обстоятельств.

В мемуарах Екатерина назвала себя «настоящим верным рыцарем со скорее мужской, чем женской душой». Свои мужские качества она доказала в день путча. Бесстрашно, осмотрительно, мужественно и решительно она шла к цели, ясно и четко все рассчитав, и смогла противостоять искушению отдаться волнению и триумфу момента. В это суматошное утро она разослала во все стороны собственноручно написанные указания и тем самым, кстати, вовремя завоевала на свою сторону крепость Кронштадт — обстоятельство, которое сыграло решающую роль в низложении Петра. Отдав соответствующие распоряжения губернатору Риги, она помешала своему супругу начать контракцию из Лифляндии. Наконец, она лично добилась низложения своего супруга.

Уже вечером того же дня в форме полковника и со шпагой в руке она скакала на белой лошади во главе гвардейцев в «поход на Петергоф», как она высокопарно выразилась. Там она предполагала застать «бывшего императора». Рядом с ней скакала, сияя красотой, прелестная и юная княгиня Екатерина Романовна Дашкова, которой только что исполнилось 19 лет и которая не отходила от нее ни на шаг, так что ее присутствие придало предприятию характер «настоящей дамской революции» (Ключевский).

Петру III лишь во второй половине этого дня стало известно о перевороте в Петербурге. В его свите находилось множестве высших вельмож империи, таких как канцлер Воронцов, вице-канцлер Голицын и фельдмаршал Мюнних; как обычно при нем находился и прусский посланник барон фон дер Гольц. Когда принялись обсуждать ответные меры, 79-летний Мюнних предложил 34-летнему русскому императору, особенно гордому своим званием прусского генерала, немедленно отправляться в Петербург, выступить перед войсками и перед народом и настаивать на своих неоспоримых правах. Однако для этого Петр III был слишком труслив; он думал только о своей личной безопасности. После безуспешной попытки найти защиту в крепости Кронштадт, уже перешедшей на сторону Екатерины, он отказался даже от бегства через Лифляндию в Пруссию, что советовал ему Гольц. В полуобморочном состоянии и, как передают, почти неспособный говорить, он возвратился в Ораниенбаум.

«Поход на Петергоф» обеспечил Екатерине не военный, а скорее моральный триумф. Высшие сановники империи один за другим покидали стенающего императора под предлогом лично выяснить положение дел в Петербурге. Так у Екатерины появились сначала канцлер, затем вице-канцлер, множество сенаторов и генералов и присягнули ей. Своему супругу новая императрица послала собственноручно написанный акт об отречении, который он должен был переписать и поставить свою подпись. Он немедленно это сделал. Сановные фразы этого акта гласят: «За короткое время моего самодержавного правления… я понял его тяжесть и груз, которые непосильны для меня… Этим я торжественно объявляю без ненависти и без принуждения не только Российской империи, но и всему миру, что я отказываюсь от правления Российской империей до конца моих дней. Пока я жив, я не хочу править Российской империей ни как самодержец, ни в какой-либо иной форме и никогда и ни с чьей помощью не буду этого добиваться. В этом я искренне и без лицемерия клянусь перед Богом и всем миром».