Российские оригиналы - [14]

А Глюкин и Дашенька наслаждались взаимопониманием. Они eрничали с утра до ночи, издеваясь над газетами, над телевизором, над окружающими людьми, над самими собой — даже в самые интимные моменты, что, однако, придавало этим моментам особую остроту.

Безоблачно прошeл год.

И вот Дашенька сказала Глюкину:

— Что-то тяжело в брюхе. То ли съела лишнего, то ли забеременела.

— Рассосeтся, — успокоил Глюкин. — Да, кстати, анекдот. Пришла женщина аборт делать, а гинеколог пьян в стельку. И вот лезет он…

— Прекрати! — вдруг не захотела соответствовать Дашенька.

— Ты хочешь, чтобы одним узником соцлагеря стало больше? — спросил Глюкин.

— Я хочу ребeнка. От тебя, — сказала Дашенька.

Она сказала это серьeзно и страстно — и Глюкин понял, что обманулся в ней.

— Ты изуродовал меня, — сказала Дашенька.

— Да? Что-то незаметно! — сказал Глюкин.

— Ты меня уничтожил и убил.

— Не знал, что у трупов бывает превосходный цвет лица. Но кто докажет, что я убил? Есть свидетели?

— Есть! — явилась мамаша. Глюкин даже вздрогнул, он забыл о еe существовании.

— Сейчас пойду и подам заявление в милицию по поводу изнасилования моей дочери. Или ты на ней женишься!

Этот буквальный язык махрового быта, не признающего не то что eрничества, но даже намeка на какую-либо иронию, Глюкина насмешил. Он удалился.

А мама Дашеньки, не шутя, взяла да и подала, в самом деле, заявление.

Глюкин не верил. Он пел песенку: «А мы по тундре, вдоль широкой дороги…».

Вдруг — повестка, допросы, протоколы. Глюкин посмеивался, Глюкин иронизировал, Глюкин eрничал напропалую.

Вдруг — суд! Мама Дашеньки и двое старух-соседок дают показания. Потерпевшая, то есть Дашенька, прямо не обвиняет, но на вопросы прокурора кивает головой.

Глюкин — не верит.

Не может этого быть! — думает он.

Ему предоставляют слово.

Он чувствует, что происходит что-то невероятное, что-то опасное для него. Но из eрнической гордости продолжает шутить. Тем более, что в зале суда — публика.

— Я согласен, что это было изнасилование, — говорит он. — Но изнасилование по любви и взаимному согласию.

— Прошу суд зафиксировать, что обвиняемый сознался! — тут же вскакивает прокурор.

В этот момент Дашенька опомнилась, вскрикнула, протянула руку в сторону Глюкина… И упала в обморок.

— Всюду жизнь! — воскликнул Глюкин, войдя в тюремную камеру и первым делом заметив на стене таракана. И придавил его. Таракан же был прикормленный, принадлежал матeрому рецидивисту…

Дальнейшая судьба Ильи Фeдоровича Глюкина — туманна.

Много позже сын его, Роберт, рассказал мне, что отец повесился где-то в закутке тюремного производственного цеха. Вместо посмертной записки на груди его была наклейка с какого-то ящика, с рисунками: рюмочка, зонтик, стрелки, с надписями: «Верх», «Осторожно!» и «Не кантовать!»…

Дашенька же заболела странной болезнью: она не переносит юмора ни в каком виде. Если случайно услышит анекдот, у неe начинаются судороги. Боится включать телевизор, радио и читать что-либо. Она читает лишь сухие географические книги и туристические справочники. Она мечтает найти страну, где люди лишены чувства юмора, и переехать туда.

Беременность же еe, кстати, кончилась выкидышем.

…И всe же, всe же, всe же! — судьба Илья Фeдоровича — исключение, большинство eрников отличаются как раз удачливостью в жизни и вообще хорошим здоровьем. Да и eрником-то Илья Фeдорович, пожалуй, настоящим не был. Но очень хотел. Это его и сгубило.

Ж. ЖЛОБ

Жлоб, в сущности, частный случай Вахлака. Но среди Вахлаков попадается, как я уже отмечал, немало людей добродушных, несмотря на грубость свою, неуклюжесть и неотeсанность. Среди них даже есть люди, радеющие об общественном благе!

Жлоб же почитает пупом земли одного только себя — и делает это не только открыто, как и довольно простодушный Вахлак, но и нагло, с вызовом. Жлоб часто слаб умом и силeн телом — но это не закон. Жлобы встречаются и средь хилых интеллектуалов, и средь интеллектуальных здоровяков.

Кажется, зачем мне частный случай брать? Но я ведь больше интересуюсь типами уходящими, оригиналами сегодняшнего дня. А жлоб, очень надеюсь в своeм безумном прекраснодушии, именно — преходящая фигура.

У жлоба в жизни две задачи: сделать свою жизнь хорошей, невзирая на средства достижения этой цели, а других людей научить, как нужно жить, — в выборе средств тоже не стесняясь.

Быть на самом верху он не любит, потому что это опасно, а у жлоба звериное чувство опасности. Он любит быть — рядом. Он любит действовать от имени авторитета другого имени, понимая, что у него самого имени никакого нет, да оно ему и без надобности: имя не сахар, с ним чаю не попьeшь!

Он любит хапнуть из-под руки другого, из-под мышки, из-за плеча, — но действует при этом напролом. Грабя ближнего, он не заботится искать аргументы, оправдывающие грабeж, он говорит просто: «Мне надо!» — и очень удивляется, если кто-то этот аргумент считает недостаточным.

Жлоб любит иметь друзей, хотя не верит в дружбу, полагая, что любой продаст его в любое время, дали бы только подходящую цену. И часто продаeт первый, упреждая друга (и тем самым, как ни парадоксально, спасая его от греха предательства).