Россия за рубежом - [66]

Я полагаю, что благодаря этим особенностям произведения, написанные людьми, долгое время находившимися в изоляции от жизни в Советском Союзе и от действительности, окружавшей их за границей, читаются с неизменным интересом. Другие писатели, последователи той же традиции, оставили нам незабываемые юмористические, подчас едко сатирические зарисовки жизни в эмиграции. В их числе следует назвать Дона Аминадо, Тэффи и А. Даманскую. Несмотря на то, что эти писатели не принимали участия в новаторских экспериментах позднего Серебряного века (Ремизов опять-таки составляет здесь исключение) или начала 20-х гг. и не привнесли в эстетическом отношении в русскую литературу ничего нового, их романы и рассказы представляют собой захватывающие произведения и прекрасные образцы, свидетельствующие о тех высотах, которых достигла русская проза в прошлом. На них не оказали заметного воздействия зарубежные литературы, их не поглотила литературная среда тех стран, где они проживали, великие фигуры современной западной прозы — Джойс, Пруст, Т. Манн — никак на них не повлияли. Этим, быть может, объясняется, почему их переводили гораздо меньше, чем можно было ожидать. Даже присуждение Бунину Нобелевской премии не способствовало заметному росту числа переводов и изданий их сочинений на иностранных языках.

От более молодого поколения писателей-эмигрантов трудно было ожидать, что они повторят опыт своих старших коллег и пойдут по их стопам. Их не только отличал иной опыт жизни в дореволюционной России, восприятия революции и гражданской войны — волей-неволей они глубоко погружались в атмосферу зарубежных стран. Они оказались более восприимчивыми к новым тенденциям, обозначившимся как в советской, так и в западной литературе. Насколько я могу судить, особый вклад авторов молодого поколения заключался не столько в стилевых новациях и экспериментах, сколько в выборе тем и способе их раскрытия. В области языка и стиля они оставались прямыми продолжателями традиций классической русской прозы XIX в. Вместе с тем они отошли от узкого понимания натурализма, все чаще делая акцент на психологии отдельной личности, ее реакции на чуждое и необычное окружение. Более важно, пожалуй, что они обнаружили большой интерес к таким проявлениям человеческой психики, которые не могут быть объяснены со строго материалистических, натуралистических и рационалистических позиций. Они испытывали влияние Пруста и Кафки и ощущали, быть может, даже более сильно, чем старшее поколение, воздействие духовных исканий авангардистов и модернистов 10 —20-х гг. Молодые прозаики, чей дебют состоялся в эмиграции, например Сирин (В. Набоков), Ю. Фельзен, Б. Поплавский и В. Яновский, в той или иной мере, более или менее последовательно придерживались этой ориентации. Принимали их по-разному. Многих узнали и оценили лишь после второй мировой войны, иногда они вообще с самого начала печатались на иностранном языке. Завершая разговор о прозе, следует сказать, что писатели-эмигранты старшего поколения продолжали писать в традиционной манере и, после того как в 30-е гг. социалистический реализм был официально объявлен методом советской литературы, их произведения все больше отличались от литературной продукции Советской России. В еще большей степени это может быть отнесено к писателям более молодого поколения. Это обстоятельство осложнило положение молодых литераторов: им трудно было найти свой путь, добиться признания в обеих Россиях. В то же время, однако, предпринятые ими новаторские шаги, признание ими современной зарубежной литературы и отдаление от советских коллег оказали влияние на постсталинское поколение диссидентов и писателей-авангардистов в Советском Союзе⁹.

Ситуация в поэзии была сложнее, и описать ее не столь легко. Взаимоотношения эмигрантской поэзии и поэзии советской также представляются менее однозначными, чем это было в случае с прозой. Серебряный век, как уже упоминалось выше, оказался переломным этапом в развитии русской поэзии. Его новаторство расчистило дорогу для таких еще более смелых течений, как футуризм. Из старшего поколения признанных лидеров символизма в изгнании оказались Вяч. Иванов, 3. Гиппиус и К. Бальмонт. Несмотря на то, что они продолжали писать стихи, центр их интересов сместился в другую плоскость, или же просто вдохновение оставило их. Новые стихи, написанные В. Ивановым в 20 —30-е гг. в Италии, были опубликованы лишь в конце 30-х гг., а некоторые даже после второй мировой войны. В целом же он отдалился от Русского Зарубежья, эта изоляция была связана с его переходом в католицизм.

Наиболее известной поэтической школой накануне революции и в самые первые годы существования советского режима был акмеизм. Некоторые представители этого течения — Г. Иванов, В. Ходасевич, И. Одоевцева — в конце концов оказались в Русском Зарубежье. К их числу можно причислить и молодого Сирина. Их творческие достижения в изгнании носили более скромный, менее новаторский характер, чем то, что было создано на родине, но их присутствие в Русском Зарубежье имело большое значение, их имена появлялись на страницах большинства эмигрантских изданий — альманахов, журналов, газет. Они поддерживали связь с представителями модернистского авангарда в Советской России. Маяковский и Есенин представлялись чересчур политизированными, пропагандистскими и резкими, но О. Мандельштам, А. Ахматова, Н. Гумилев и Б. Пастернак писали стихи, которые высоко ценились в Русском Зарубежье, даже если они не всегда встречали полное понимание