Россия за рубежом - [61]

Яркой отличительной чертой Серебряного века, так же, как прежде, в 1830 —1840-е гг. века Золотого, было пробуждение острого интереса к проблемам духовного, религиозного и философского характера. В противоположность позитивизму конца XIX в. ренессанс философии был явно отмечен расцветом идеализма и метафизики. Более того, следует отметить, что в течение первых полутора десятилетий XX в. философия превратилась в сугубо самостоятельную научную дисциплину. К вопросам, связанным с возрождением духовности и религиозных запросов, мы обратимся в следующей главе. Здесь же я позволю себе сказать несколько слов о ренессансе философии.

Начало его было заложено в трудах В. Соловьева, чьи взгляды оказали влияние на таких мыслителей, как П. Новгородцев, С. Булгаков, Н. Лосский, Н. Бердяев и, в несколько меньшей степени,

С. Франк. Большинство этих философов были по приказу Ленина высланы из страны в 1922 г. За границей они возобновили свою работу, публикуя статьи и книги в эмигрантских издательствах. Философское обновление происходило в рамках двух взаимосвязанных идейных направлений — идеалистической метафизики и индивидуалистической психологии или философской антропологии. Оба направления уходили корнями в онтологию, основанную на признании экзистенциальной и исторической автономии человеческого духа как творения Бога, обладающей лишь той степенью свободы, которую Бог предоставляет своим созданиям. Не удивительно, что это философское течение смыкалось с религиозным экзистенциализмом Кьеркегора. Оно помогло поддерживать исконно присущий русской философии преимущественный интерес к реальным экономическим и политическим проблемам, вместе с тем оно подготовляло реорганизацию или возрождение общества и его институтов в духе гуманности и духовной свободы для свободного творческого развития по воле Бога.

Бердяев, самый широко читаемый философ Русского Зарубежья, чьи труды были переведены на все основные западные языки, исходил в своей трактовке этой основной посылки из суждения о неограниченной свободе воли. Рассуждения Бердяева привели его к категорическому неприятию как буржуазного материализма, так и большевистского атеизма. В то же время он обвинял позитивистски настроенную интеллигенцию в том, что ее неразборчивость в средствах, использовавшихся ради достижения благой цели, в конце концов привела к революции. Признавая за собой эту вину или этот недостаток, интеллигенция, в том числе и эмигрантская, должна была принять то, что делается большевиками, пусть в крайней и искаженной форме, для разрушения буржуазного материализма, т. е. для решения той задачи, с которой сама она не сумела совладать. В 30-е и особенно в 40-е гг. русский национализм Бердяева обусловил его терпимость по отношению к сталинской России. Эта странная позиция не способствовала росту его популярности в некоторых эмигрантских кругах, однако его влияние от этого практически не пострадало. Он жил в материальном достатке, его труды издавались и неизменно находили широкий отклик и у иностранного читателя, благодаря его обширным связям в зарубежных интеллектуальных кругах. Его друг и некогда коллега Лев Шестов являлся наиболее ярким последователем учения Кьеркегора об экзистенциальном предназначении Человека, — предназначении, которое, как он полагал, нашло самое отчетливое воплощение в сомнениях Паскаля относительно существования Бога. Это привело Шестова к осуждению склонности людей надеяться на разум, как не просто ограничивающей наше естество, но и антидуховной по своей природе. Хотя его сочинения изобилуют повторами и неясностями, они встретили отклик у интеллектуалов Русского Зарубежья и даже, благодаря его

лекциям и публикациям в зарубежных журналах, пользовались известностью в Германии и во Франции.

Н. Лосский и С. Франк в межвоенный период оказывали меньшее воздействие на Русское Зарубежье и на философию Запада. Франк сосредоточил свое внимание на проблемах социальной этики, косвенным образом затрагивая также политическую философскую антропологию, которую он трактовал с христианских и идеалистических позиций. Лосский развивал эпистемологию и философскую антропологию со строго индивидуалистических позиций. Никто из них не пользовался большим влиянием также потому, что они жили в относительной изоляции, один — в Праге, другой — в Берлине. Вместе с тем Лосский не был кабинетным мыслителем и много сил отдавал преподавательской работе в различных пражских русских учебных заведениях.

Среди философов-эмигрантов Серебряного века мы можем упомянуть также Л. Карсавина (строго говоря, он был историком, но проявлял особый интерес к философии истории) и двух социальных философов П. Новгородцева и Б. Вышеславцева, занимавшихся проблемами юриспруденции, а также С. Гессена, получившего известность благодаря своим работам по педагогике и политической теории. Список философов-эмигрантов отнюдь не исчерпывается названными выше мыслителями, однако именно их слово находило наибольший отклик в диаспоре, они внесли наиболее заметный вклад в развитие и популяризацию экзистенциализма и христианского подхода к социальным и эстетическим проблемам, в полемику с материализмом и рационализмом радикалов и марксистов всех направлений. Под воздействием опыта, приобретенного в период революции и гражданской войны, они углубляли и расширяли трактовку социальных проблем, поставленных возродившимся в эпоху Серебряного века критическим идеализмом.