Россия и русские. Книга 2 - [18]

.

Именно в результате такого пренебрежительного отношения властей к рабочим у тех выработалось убеждение, что их роль при существующем порядке чрезвычайно мала. Как говорилось на рабочем митинге на одном из крупных заводов в Петербурге в сентябре 1915 г.: «Мы грудью отстоим наше отечество, если нам дадут: полную свободу слова, печати и стачечного движения, полное равноправие всех народов России. 8-часовой рабочий день и когда отберут все помещичьи земли в пользу нищего крестьянства»^{70}.

Переоценка традиций интеллигенции

Образование Государственной думы способствовало переоценке статуса России как нации и статуса интеллигенции как самопровозглашенной защитницы ее национальных идей. Поражение революции 1905_гг. породило серьезные вопросы относительно того, что интересы интеллигенции и народа неизбежно совпадают в их общей борьбе против самодержавия. Интеллигенция, обладая определенными профессиональными качествами, не могла существовать без соответствующего • образования и права собственности, и ей было очень неловко поддерживать ТС политические течения, которые с пренебрежением относились к культуре вообще И к уважению законов в частности. Этот упрек в адрес интеллигенции был главным мотивом изданного в 1909 г. сборника «Вехи». В нем откровенно говорилось, что интеллигенция несет такую же ответственность за политическое банкротство России после революции 1905 г., что и правящий режим.

Экономист Сергей Булгаков, бывший марксист и диссидентствующий кадет, доказывал, что интеллигенция сосредоточила все свои духовные силы на служении народу, всячески идеализируя его. Для интеллигенции наука, воспринимаемая в духе однобокого детерминизма, становилась символом веры, а народ — своеобразным идолом, и все это привело к тому, что ее представители окончательно утратили веру в личную свободу человека, в автономную ценность искусства, в свободную от предубеждений науку, истину или доброту. С их точки зрения истиной и добром является лишь то, что служит народу, а наука и искусство имеют ценность только в том случае, если они повышают его сознательность или способствуют устранению нищеты. В результате, делает вывод Булгаков, интеллигенция стала поклоняться человечеству и перестала верить в Бога^{71}. Он, как и многие другие православные верующие, считал наиболее важным восстановление истинной соборности в Православной церкви и полное отделение ее от государства. Только в таком случае, по его мнению, она может сыграть ведущую роль в национальном возрождении.

Истинным вдохновителем «Вех» был Петр Струве, экономист, который написал первую программу социал-демократов, а впоследствии стал основателем Союза освобождения и кадетской партии. Вскоре он разочаровался в кадетах, убедившись в том, что они фактически поддерживают попытки революционеров разрушить Российское государство. Государство и народность, доказывал он, являются не менее важными для России, чем для любого другого европейского народа, и они требуют, чтобы образованные слои населения признали автономные ценности закона и порядка, собственности и культуры. А русская разновидность социализма, марксизм и народничество делают все возможное, чтобы уничтожить эти ценности. При этом марксизм нацелен также на полное растворение народа в международном пролетариате. Воодушевленный примером Германии и Бисмарка, Струве настаивал на том, что «национальная идея современной России есть примирение между властью и проснувшимся к самосознанию и самодеятельности народом, который становится нацией. Государство и нация должны органично срастись»^{72}.

Струве считал, что Российское государство и народ могут объединиться в общей борьбе славянских и православных народов Балканского полуострова против Османской и Габсбургской империй. Именно поэтому он стал наиболее решительным сторонником обновленного панславизма 1908—1914 гг., который был принят правоцентристским большинством Думы в качестве своей идеологии.

Выраженные в «Вехах» идеи наш ди благодарных слушателей в лице торговой и промышленной буржуазии, которая традиционно возлагала надежды на сильное государство и не скрывала своей приверженности порядку, законности и незыблемости прав частной собственности. Она чувствовала, что долгие годы была оттеснена родовой аристократией на задворки государственной жизни и что сейчас наступило время утвердить свой статус в качестве ведущей политической силы общества. В 1910 г. две могущественные московские торговые семьи — Рябушинские и Коноваловы — основали новую политическую партию, «Прогрессисты», со своей собственной газетой, чтобы открыто выступать от имени «Лопахиных, которые скупают вишневые сады». Новая партия однозначно высказалась за сильную конституционную монархию, которая могла бы установить демократическую систему образования и обеспечить гарантии против произвольного нарушения закона и прав собственности. Что же до внешней политики, то она безоговорочно придерживалась идей панславизма^{73}.

Подводя итоги, можно сказать, что к 1914 г. общественность уже складывалась и создавала свои собственные политические партии и организации. Но им приходилось действовать в обществе, многие группы которого все еще находились во власти лиц, пользующихся непререкаемым авторитетом, начиная от самого царя и до предводителей дворянства. Кроме того, в условиях возраставшей нестабильности в Европе и соперничества между великими державами большая часть этого общества так или иначе поддерживала внешнюю политику, которая грозила ввергнуть страну в пучину мировой войны.