Россия и кочевники. От древности до революции - [14]

Однако С.А. Плетнева придерживалась другого мнения – она считала, что кочевники менее заинтересованы в сотрудничестве, чем оседлые, которые всегда ратовали за мирное сосуществование. Китай, Византия и Русь стремились к союзническим отношениям с кочевниками для максимального использования военной силы последних. Кочевники же хотели мира только в ситуациях, когда они явно уступали в силе своим соседям[260]. П. Голден в некоторой мере соглашался с мнением о стремлении оседлых к миру, которое было обусловлено тем, что война с кочевниками даже для сильных государств была «рискованной и дорогой кампанией в степи против неуловимого врага»[261].

В качестве итога отношений между оседлой и кочевой цивилизациями многие ученые констатируют поражение и отмирание кочевничества – в первую очередь, по причине стратегической слабости кочевой цивилизации перед «оседлым» государством. Кочевые общества по сравнению с оседлыми имеют более «простую» социально-экономическую организацию и не способны конкурировать с ними[262]. «Оседлые» государства развивались, а кочевники оставались прежними[263] и постепенно теряли свое былое преимущество. «Реконкиста» оседлых цивилизаций[264], осуществленная в Новое время, не в последнюю очередь была связана с тем, что после появления артиллерии кочевники утратили свое военное превосходство[265]. В XIX в. Великая степь – когда-то стержень евразийской истории – стала объектом китайско-русского и англо-русского соперничества за господство в Центральной Азии и на подходах к Индии[266], и кочевники тоже превратились из исторического субъекта в объект. В ХХ в. появилась авиация, и тогда кочевые общества окончательно утратили свои военные преимущества[267].

В целом историческая перспектива практически всегда оставалась за земледельцами, которые «сжигали» кочевников в своем «ассимиляционном котле». П.П. Толочко считал, что «этническое преимущество оседлых народов объясняется их органическим единством со своей землей»[268]. Кроме того, когда кочевники попадали под власть «оседлого» государства, к последнему переходило и право верховного суверенитета на «кочевые» земли, вследствие чего стала возникать частная собственность на землю[269], которая является атрибутом оседлой, а не кочевой цивилизации. Это было первой ласточкой неминуемой ликвидации или как минимум кардинального сокращения кочевничества в рамках «оседлого» государства.

Отношения между Россией и кочевниками

Одним из спорных вопросов до сих пор является воздействие кочевников на развитие Древней Руси. Во-первых, есть мнение о противостоянии кочевых народов степей и Руси и отсутствии «симбиоза» между ними (особенно между Русью и Золотой Ордой). П.П. Толочко сделал вывод, что «если суммировать приобретения и потери от тысячелетнего взаимодействия славян и Руси со своими степными соседями, окажется, что потери были неизмеримо бóльшими»[270].

Во-вторых, существует «центристская» точка зрения о полезности накопленного восточными славянами опыта взаимодействия с кочевниками, который «позволил им пережить монгольское нашествие и ордынское иго»[271]. Ю.В. Любимов отмечал, что Россия всегда желала «видеть кочевников своими постоянными союзниками или, по крайней мере, предсказуемыми и верными соседями»[272].

В-третьих, историки говорят о близком сотрудничестве кочевников и Руси и даже преемственности России от Монгольской империи Чингисхана[273]. Они отмечают наличие «схожих черт кочевых империй и империи Древнерусской», у которых были «тесное соседство и взаимодействие, ментальная близость, схожесть социально-экономического развития». Эти аспекты позволили «Древней Руси достаточно быстро адаптироваться к политической системе Золотоордынского государства». В период зависимости от Орды у Северо-Восточной Руси усилились «черты, свойственные именно кочевым цивилизациям», что, как считает Т.В. Любчанская, и позволило исследователям говорить о Московии как о «неомонгольском» государстве[274].

Спорным вопросом остается оценка присоединения «кочевых» территорий к России. П.Н. Савицкий считал этот процесс положительным, поскольку, «пережив в начальные века развития влияние степных народов как влияние внешнее, ныне народ российский сам как бы охватывает степь»[275], т.е. фактически приобщился к кочевой цивилизации. По мнению Ш. Мухамединой, Россия сыграла «решающую роль… в переходе кочевого мира на новый уровень цивилизационного развития», а «кочевой мир стал органической частью многонационального российского общества»[276]. Н.Б. Нарбаев отмечал, что, присоединив к себе Степь, Россия осуществила «процесс формирования единого евразийского географического и административно-правового пространства страны»[277].

Историки, разделяющие такую точку зрения, отмечают, что, например, вхождение Казахстана в состав России привело к «установлению относительной (в сравнении с предшествовавшими эпохами) внешнеполитической стабилизации»[278], т.к. усилиями российского самодержавия была обеспечена государственная централизация казахского номадного социума[279]. Присоединение Казахстана к России спасло казахов «от массового порабощения отсталой Джунгарией… положило начало разложению в казахских степях родового быта и переходу казахов от кочевой жизни к оседлости, приобщило их к передовой европейской культуре и науке»[280]. Ряд казахских ученых и политиков отмечают, что если бы казахи полностью попали под власть не России, а Бухарского эмирата и Кокандского ханства, то они прекратили бы свое существование как этнос[281].