Россия и кочевники. От древности до революции - [13]

В-четвертых, с точки зрения «оседлого» государства, кочевники захватили непомерно обширные территории. Дореволюционный ученый В. Вощинин считал, что «в “кочевую” земля обратилась только потому, что не осталась “оседлой”», и поэтому, если оставить кочевникам только ту территорию, которая им действительно нужна, «то в разряд оседлых отошла бы добрая треть кочевых» земель[238]. Тогда же, до революции, депутат Государственной Думы от Оренбургской губернии Т.И. Седельников отмечал, что требование казахов-кочевников о «“вечной собственности” на все… земли не выдерживает никакой критики… Степь, при мало-мальски устойчивом и культурном хозяйстве, легко будет в состоянии прокормить гораздо больше людей, чем сейчас, при отсталых формах хозяйства, она прокармливает голов скота»[239]. Кроме того, посягательство кочевников на сельскохозяйственные земли не раз приводило к экономическим потерям для «оседлого» государства[240].

Считается, что для самих кочевников вхождение в состав «оседлого» государства обычно влекло тяжелые последствия. С.Г. Кляшторный и Т.И. Султанов писали о фактической невозможности равного сосуществования кочевников и оседлых в рамках одной государственности: «Один [мир] должен был подчинить себе другой»[241]. Кроме того, это ударяло и по доходам кочевников – они более не могли собирать дань[242], право на сбор которой монополизировало «оседлое» государство. Еще один осложняющий положение кочевников аспект состоит в том, что «оседлое» государство и его оседлое население цивилизационно едины, а кочевники чужды им.

Реакция кочевников на действия «оседлого» государства, которые их не устраивали, часто была резкой. Кочевники, с их военными традициями и высокой мобильностью, исторически не были лояльными подданными «оседлых» государств[243]. Они противодействовали государственным мероприятиям, нарушавшим вековые устои номадизма и систему кочевого хозяйства[244], а сильное давление на них могло привести к откочевке за пределы страны или применению ответного насилия[245]. Так, на Ближнем Востоке кочевые народы часто поддерживали протестные движения и легко вовлекались в противостояние правящим режимам[246].

Вопрос о том, чья вина превалирует в противостоянии «оседлого» государства и кочевой цивилизации, конечно, является дискуссионным. Часто в конфликте вина в той или иной степени лежит на обоих его участниках. Тем не менее можно сказать, что изначально кочевники чаще всего выступали в роли завоевателей[247] или беззастенчиво терроризировали своих оседлых соседей[248]. Однако в нападениях кочевников на оседлое население (межцивилизационных конфликтах) была интересная особенность, которая отличала их от конфликтов внутри цивилизаций. Кочевники Евразии вовсе не стремились к непосредственному завоеванию земледельческих территорий, а ставили своей целью «эксплуатировать соседей-земледельцев исключительно на расстоянии»[249]. Ведь захват «оседлых» территорий мог вызвать внутри самого кочевого общества чрезмерные политические, социальные и экономические изменения, которые привели бы к оседанию кочевников и привязыванию их правящего класса к определенной территории[250], что означало бы конец этого кочевого общества.

Однако в Новое время активную сторону в столкновении цивилизаций, в основном, заняли оседлые. Началось их наступление на земли кочевников. «Оседлые» государства стремились освоить «кочевые» земли, включая даже малопродуктивные или неудобно расположенные, однако все же пригодные для полеводства[251]. При этом для «оседлого» государства – например, Российской империи – новоприобретенные «кочевые» земли казались «пустыми пространствами, не принадлежащими никому». Эта территория должна была стать интегральной частью государства, быть заселена и обработана[252].

В то же время ученые говорят и о сотрудничестве кочевых и оседлых народов и государств, о наличии между ними постоянных и разносторонних связей[253], их «прочном взаимодействии»[254]. Формы сотрудничества оседлых и кочевников включали в том числе военные союзы и установление родственных связей между правящими домами[255]. По мнению Э.С. Кульпина-Губайдуллина, сосуществование двух цивилизаций вполне достижимо. Он отмечал, что, «во-первых, склонность к грабежу как историческая черта характера кочевника и способ его существования сильно преувеличены» и, «во-вторых, в истории имеются примеры и объединения интересов земледельцев и кочевников в одном государстве». В пример можно привести Болгарское государство хана Аспаруха, где сосуществовали и затем перемешались тюрки и славяне, и Цинскую империю, где правили маньчжуры (изначально они были кочевниками)[256]. Как пишет А.Н. Ямсков, сотрудничество оседлых и кочевников возможно при определенных условиях – если и те и другие занимают разные экологические ниши и поэтому не соперничают друг с другом из-за контроля над доступом к средствам существования[257].

У ученых нет единого мнения о том, кто (оседлые или кочевники) больше был заинтересован в сосуществовании. Согласно одной точке зрения, это были кочевники, которые «нуждались в оседлых обществах как своего рода гарантийном фонде, необходимом для их жизнеобеспечения»[258]. Им нужен был доступ к товарам, производимым оседлыми, – продуктам питания (зерно) и изделиям промышленности (шелковые и другие ткани, оружие). Хотя оседлое общество могло прожить без кочевников, кочевники жили бы очень бедно, если бы были лишены контакта с оседлыми. П. Голден сделал вывод, что «исторически кочевое общество постоянно старалось открыть дверь оседлому обществу… но не наоборот»[259].