Рональд Лэйнг. Между философией и психиатрией - [128]

Так уж вышло, что всю свою жизнь Лэйнг симпатизировал экзистенциально-феноменологической традиции. Его подход в чем-то можно описать как герменевтический и поставить его в ряд с герменевтикой Карла Ясперса. Так же, как Ясперс, он противопоставлял свой метод естественно-научному и говорил о необходимости понимания. Гевин Миллер настаивает на том, что метод Лэйнга был во многом не внутриличностным, а социальным и историческим. На его взгляд, Лэйнг использовал в своей практической и исследовательской работе две разновидности понимания: 1) фактическое, актуальное, позволяющее понять речь и поведение шизофреников, и 2) объяснительное, генетическое, позволяющее рассмотреть безумие как возможный ответ на специфический социальный контекст[495].

Эту точку зрения поддерживает и редактор относительно недавнего сборника «Р. Д.Лэйнг: современные перспективы» Салман Рашид, отмечая, что фундаментальный вклад Лэйнга состоял в том, чтобы показать, что проявления психоза могут быть поняты в микросоциальном контексте. Однако понять, подчеркивает он, здесь не означает установить причинную связь: «Показать, что психотические симптомы могут иметь смысл в пределах сложной констелляции семейной динамики, не означает, что они были детерминированы специфическими или неспецифическими межличностными трансакциями, образующими семейную сеть»[496].

Этот герменевтический контекст творчества Лэйнга важно акцентировать. Лори Резнек, жестко критикуя подход Лэйнга, указывает на один немаловажный факт:

Лэйнг утверждает, что так называемые симптомы шизофрении, к примеру, такие как разорванность речи, не являются симптомами болезни, а, напротив, мотивированы определенными причинами[497].

По мнению Резнека, такая логика несостоятельна. Если отвлечься от того, что Резнек путает причинное объяснение и понимающее истолкование, его высказывание приводит к интересным выводам.

По сути, Лэйнг не просто отрицает патологический характер тех трансформаций, которые происходят, он изменяет ракурс: актуализирует понятные связи, заменяя причинное объяснение пониманием. Продолжая линию экзистенциально-феноменологических психиатров, Лэйнг начиная уже со своей первой работы поднимает вопрос об адекватном для исследования психически больного методе. И этим методом для Лэйнга становится понимание. Сначала, в «Разделенном Я» он выстраивает, если можно так сказать, экзистенциальные связи, реализуя экзистенциально-феноменологический метод и включая так называемые симптомы болезни в контекст существования человека. Затем, начиная с 1962 г., Лэйнг начинает говорить о социальной феноменологии и исследует социальный контекст шизофрении. Он подчеркивает, что шизофрения является не патологическим процессом, а способом выхода человека из непреодолимой семейной ситуации. Таким образом, теперь поведение и опыт человека становятся понятными в рамках социального окружения. Лэйнг меняет ракурс рассмотрения, избирая не клинический, медицинский, «отыскивающий причины» взгляд, а понимающую интуицию философа. Такую переориентацию с клинического на философское он проделывает не раз.

Однако Лэйнг не был похож на других экзистенциально-феноменологических психиатров. Карл Ясперс, который впервые в психиатрии настоятельно заговорил о необходимости понимания психически больных, был человеком исключительно рациональным, и его понимание должно было окончательно рационализировать безумие. Ясперс не был непосредственным, он никогда не вставал с больными на один уровень. То же можно сказать и о Людвиге Бинсвангере, Эжене Минковски, Викторе Эмиле фон Гебзаттеле. Роскошные частные психиатрические санатории Бинсвангера и Гебзаттеля придавали их директорам величие и статность. Эти фигуры предшественников Лэйнга – экзистенциально-феноменологических психиатров – были еще фигурами XIX в., где психиатр – это, практически, властитель мира. Лэйнг был другим, психиатром другого поколения. Для больных он был рубахой-парнем, своим в доску. Он действительно разговаривал с ними, проводил с ними время: не по обязанности, не с исследовательскими целями, а потому, что ему было это интересно. Отбросив двуличие психиатрии, он максимально сократил дистанцию между собой и своими пациентами. Все знакомые Лэйнга отмечали тот факт, что ему очень нравилась компания безумцев и что он чувствовал себя с ними совершенно свободно. Его неистовый интерес к опыту психически больных граничил с завистью, ведь ему так хотелось это понять, понять на уровне ощущений. Стивен Ганс говорит:

Самое мощное содействие, источник его вдохновения, то, о чем он писал, и то, откуда он это черпал, – все это уходило своими корнями в то время, которое он провел, слушая сумасшедших. До Ронни немногие психиатры, если таковые вообще были, так напряженно вслушивались в безумие. Были, конечно, Фрейд, Юнг, Фромм-Райхман и Розен, которые, в каком-то роде, пытались расшифровать речь безумцев, но Ронни «зависал» с безумцами. Прежде всего он был парнем, наладившим с теми, кого считают безумцами, своеобразные дружеские отношения; он создавал совместное с «безумцами» пространство, которое никто прежде не открывал. Он был очень пластичным и умел подыгрывать, поэтому мог подражать и входить в настроение, мысли, язык и мир других людей, включая и тех, кого называли «сумасшедшими». И он мог вернуться и (более или менее ясно) рассказать, на что это похоже – быть «безумным». Это приносило «безумным» людям громадное утешение. Кто-то услышал их. Они не были одиноки. Безумие не было неразумием, полной бессмыслицей, тотальным разрывом между нормальным и ненормальным. Ронни показал, что мы вместе. Не существует непреодолимой пропасти между здравомыслием и безумием, скорее, они связаны. Безумные люди чувствовали, что «этот парень на самом деле понимает, что я переживаю»