Роман тайн «Доктор Живаго» [заметки]
1
Александр Гладков, Встречи с Пастернаком, Paris 1973, 137.
2
Михаил Золотоносов, Послебала. Культурологическая модель постсоветской культуры — В: Стрелец. Альманах литературы, искусства и общественно-политической мысли, 1995, № 1, 160.
3
Ср. хотя бы: Helen von Ssachno, Der Aufstand der Person. Sowjetliteratur seit Stalins Tod, Berlin, 1965, 204.
4
Обзор этой литературы см.: Neil Cornwell. Pasternak's Novel: Perspectives on «Doktor Zhivago». Keele, 1986, passim.
5
Цит. по: A. Susan Sontag Reader, London, 1982, 99.
6
В файле — полужирный. — прим. верст.
7
Michel Foucault, L'archéologie du savoir (1969), Paris, 1984, 158 ff.
8
Ср., например: Jean-Luc Nancy, L'oubli de la philosophic, Paris, 1986, 77–108; в сжатом виде Ж.-Л. Нанси изложил свои взгляды в московском докладе: Ж.-Л. Нанси, Сегодня — В: Ad Marginem'93. Ежегодник Лаборатории постклассических исследований Института философии Российской Академии наук, ред. Е. В. Петровская, Москва 1994, 150–164.
9
Jean-Luc Nancy, Ego sum. Paris. 1979, 33.
10
A.-J. Greimas. J. Courtès. The Cognitive Dimension of Narrative Discourse. — New Literary History, 1976. Vol. VII. № 3, 440.
11
Jacques Derrida, Fors. — In: Nicolas Abraham et Maria Torok, Le verbier de I’homme aux loups. Anasémies I, Paris, 1976 — цит. no: N. А., М. Т., Kryptonymie. Das Verbarium des Wolfsmanns, übers. von W. Hamacher, Frankfurt am Main, 1979, 7–58.
12
Ср. о соотношении апофатики и деконструкции: Jacques Derrida, Comment ne pas parler. Dénégations (1987) — цит. no: J. D., Wie nicht spreehen. Verneinungen, übers. von H-D. Gondek, Wien, 1989, passim.
13
См., например: Walter Fumy, Hans Peter Rieß, Kryptographie. Entwurf, Einsatz und Analyse symmetrischer Kryptoverfahren, 2. Auflage, München. Wien, 1994, passim.
14
С. Л. Франк, Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии (1939), München, 1971, 18.
15
Gilles Deleuze, Simulacre et philosophie antique. — In: G. D., Logique du sens, Paris, 1969, 302; ср.: Жиль Делез, Платон и симулякр (перевод С. Козлова). — Новое литературное обозрение, 1993, № 5, 45–56.
16
Ср. бесподобную по наивности подмену таинственного иллюзорным, безответственно опустошающую любую заветность, низводящую ее до секрета Полишинеля: «Le secret, une secrète téléologique de simulacre au creux de toute révélation» (Louis Marin, Lectures traversières, Paris, 1992, 248).
17
См., к примеру, о жреческой иероглифической тайнописи в древнем Египте: Jan Assmann, Zur Ästhetik des Geheimnisse.s Kryptographie als Kalligraphie im alten Ägypten. — In: Zeichen zwischen Klartext und Arabeske, hrsg. von S. Kotzinger und G. Rippl, Amsterdam, Atlanta, 1994, 175–186. На будущее: Юрий Живаго входит во многие из названных групп: он сочувствует с отрочества сектантам (духоборам); как диагност милостью Божьей он один из представителей научной элиты; он — доверенное лицо власть придержащего Ливерия, вожака партизан: наконец, он «беззаконно» захватывает землю в Варыкино, т. е. совершает преступное действие.
18
Она была объявлена главным содержанием сакрального в: Mircea Eliade. Le sacré et le profane. Paris, 1965, passim.
19
Ср.: В. Н. Топоров, О древнеиндийской заговорной традиции. — В. Малые формы фольклора. Сборник статей памяти Г. Л. Пермякова, под ред. Вяч. Вс. Иванова, Москва, 1995, 41–42.
20
F. W. J. Schelling, Philosophie der Offenbarung. 1841/42, hrsg. von M. Frank, Frankfurt am Main, 1977, 243 ff.
21
Georges Bataille, La structure psychologique du Fascisme (1933–34). — In: G. B., Œuvres complètes, I. Premiers écrits. 1922–1940, Paris, 1970, 339–371 (русский перевод (Г. Галкиной) см.: Новое литературное обозрение, 1995, № 13, 80–102); ср. развитие идей Ж. Батая: Julia Kristeva, Pouvoirs de I'horreur. Essai sur l'abjection, Paris, 1980, 72 ff.
22
Ср.: Slavoj Žižek, Grimassen des Realen. Jacques Lacan oder die Monstrosität des Aktes, übers von I. Charim u. a., Köln, 1993, passim.
23
Ср. понимание загадки как жанра, моделирующего некую изначальную ситуацию субъекта культуры: В. Н. Топоров, Из наблюдений над загадкой. — В: Исследования в области балто-славянской духовной культуры. Загадка как текст, 1, Москва, 1994, 14 и след.
24
Ср.: Л. С. Выготский, Психология искусства (1915–25), 3-е изд., Москва, 1986, 245 и след.
25
О статусе автора в постмодернистской культуре см. подробно: Felix Philipp Ingold, Autorschaft und Management, Graz, Wien, 1993, passim.
26
Paul de Man, The Resistance to Theory. — Yale French Studies, 1982, № 63, 3–20.
27
См. особенно: Susan Sontag, The Aesthetics of Silence (1967). — In: S.S., op. cit., 181–204.
28
См. также: А. М. Пятигорский, «Другой» и «свое» как понятия литературной философии. — В: Сборник статей к 70-летию проф. Ю. М. Лотмана, Тарту, 1992, 3–9.
29
Ф. Кермоуд утверждал, что любой нарратив обладает «герменевтическим потенциалом», секретными значениями, потому что наша, читателей, внешняя позиция по отношению к тексту не позволяет нам быть адекватными ему, обусловливает бесконечное разрастание интерпретаций: «we are never inside it» (Frank Kermode, Hoti's Business: Why Are Narratives Obscure? — In: F. K., The Genesis of Secrecy. On the Interpretation of Narrative, Cambridge, Massachusetts, London, 1979, 45). Для Ф. Кермоуда «темнота» литературы — результат ее реципирования, для нас — принцип ее производства.
30
Ср. конверсирование как архаический способ проникновения в тайну: Д. К. Зеленин (Табу слов у народов восточной Европы и северной Азии, ч. 1. Запреты на охоте и на иных промыслах («Сборник Музея антропологии и этнографии», VIII), Ленинград, 1929, 86 и след.) описывает использование обратного счета — от большего к меньшему — у вятских великорусов при гадании и в народной медицине у украинцев. О палиндроме см. подробно: Jerzy Faryno. Паронимия — анаграмма — палиндром в поэтике авангарда — In: Kryptogramm. Zur Ästhetik des Verborgenen, hrsg. von R. Lachmann und I. P. Smirnov (= Wiener Slawistischer Almanach, 1988, Bd. 21), 37 ff; Erika Greber, Textile Texte. Wortflechten, Kombination und poetologische Reflexion (vornehmlich am Material der russischen Literatur), Habilitationsschrift, Konstanz, 1994, 109 ff; Сергей Бирюков, Зевгма. Русская поэзия от маньеризма до постмодернизма, Москва, 1994, 100–141.
31
О древнерусских акростихах см., например: D. Tschižewskij, Акростихи Германа и старорусские акростихи — Československá rusistika, Praha, 1970, ř. XV, 102–104; А. М. Панченко, Русская стихотворная культура XVII века, Ленинград, 1973, 63–78; В. К. Былинин, Русские акростихи старшей поры (до XVII века). — В: Русское стихосложение. Традиции и проблемы развития, ред. Л. И. Тимофеев, Москва, 1985, 209–243.
32
Анна Ахматова, Стихотворения и поэмы, Ленинград, 1977, 353; ср. авторскую экспликацию анализируемого приема: «Я зеркальным письмом пишу» (там же, 373).
33
См. также: И. П. Смирнов, Психодиахронологика. Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней, Москва, 1994, 128.
34
Ср. различение метонимической и метафорической тайнописи: Stefan Rieger, Die Polizei der Zeichen. Vom Nutzen und Nachteil der Arabeske für den Klartext. — In: Zeichen zwischen Klartext und Arabeske, 155 ff.
35
Загадка не теряет своей загадочности при попытках дать этому речевому жанру удовлетворительное научное определение — ср. хотя бы: «С семантической точки зрения загадку можно определить как текст, денотатом которого служит некоторый объект, в самом этом тексте явно не названный. Если ограничиться приведенным определением, то к загадке следует отнести, например, перифразы, а также выражения вида „2 + 3“ […] Добавим поэтому к определению загадки, что с прагматической точки зрения функцией этого текста является побудить адресата назвать субъект-денотат (это избавит нас от рассмотрения перифраз и метафор в качестве загадок) и что этот текст не должен исчерпывающим образом описывать объект (это исключает из класса загадок тексты типа „2 + 3“ […])» (Ю. И. Левин, Семантическая структура загадки (1973). — В: Паремиологический сборник. Пословица. Загадка (структура, смысл, текст), Москва, 1978, 283). Но дополнение исходного определения прагматическим компонентом не спасает дела. Разве перифразы в кроссворде не имеют апеллятивной функции? Между тем интуитивно ясно, что эти перифразы далеки от загадки уже по той причине, что не подчинены эстетическому заданию. Загадка не просто не называет свой предмет, но нацелена на утаивание и мистифицирование, заманивает вопрошаемого в ловушку.
36
Ср. экспликацию этого типа загадки в: Elli Köngäs-Maranda, The Logik of Riddles. — In: Structural Analysis of Oral Tradition, ed. by P. Maranda and E. Köngäs-Maranda, Philadelphia, 1971, 214 ff (русский перевод см. в: Паремиологический сборник…, 249–282).
37
Помимо известных работ А. Н. Веселовского и Р. О. Якобсона о параллелизме в поэзии, ср. новые работы о параллелизме в романе и в других художественных жанрах: J. Н. Miller, Fiction and Repetition. Seven English Novels, Cambridge, Massachusetts, 1982, passim; И. П. Смирнов, На пути к теории литературы (= Studies in Slavic Literature and Poetics, Vol. X), Amsterdam, 1987, passim.
38
О приемах, посредством которых формируется ситуация ложного подозрения, см., например: И. И. Ревзин, К семиотическому анализу детективов (На примере романов Агаты Кристи). — В: Программа и тезисы докладов в Летней школе по вторичным моделирующим системам, Тарту, 1964, 38 40.
39
Ernst Bloch, Philosophische Ansicht des Detektivromans (1965). — In: Der Kriminalroman II. Zur Theorie und Geschichte einer Gattung, hrsg. von J. Vogt, München, 1971, 327.
40
В некоторых произведениях два пути раскрытия тайны — извнутри и извне — перекрещиваются. Таков, к примеру, «Гамлет», где убийство разоблачается и чудесным образом, и посредством уловки. Ср. о «Гамлете» и детективном жанре: Peter Fischer, Neue Häuser in der Rue Morgue. Entwicklungen des modernen Kriminalromans (1969). — In: Der Kriminalroman I…, 185–186.
41
О других аспектах типичной для русской литературы эквивалентности повествователя и преступника см.: Igor Р. Smirnov, Die radikale Wahl. — Wespennest, 1994, № 96, 60.
42
Выходя за пределы русской культурной ситуации, обратим внимание на то, что интерес к таинственному (и к средствам зашифровки художественного сообщения, и к загадкам бытия) тем выше, чем в большей степени писатель идентифицирует себя как противостоящего окружающей его культуре, как ту ее часть, которая исключает целое, — ср. об увлечении оккультными науками в европейском авангарде: Mircea Eliade, Das Okkulte und die modeme Welt. Zeitströmungen in der Sicht der Religionsgeschichte (übers. von O. Vogel), Salzburg, 1978, 58 ff.
43
Числовые шифры весьма часты в литературных сочинениях. В другом месте (И. П. Смирнов, Порождение интертекста (Элементы интертекстуального анализа с примерами из творчества Б. Л. Пастернака) (= Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband, 17), Wien, 1985, 168–69) мы разобрали периодичность выстрелов, изображаемых в «Докторе Живаго», где они совершаются через шестилетний промежуток, если начать отсчет от 1900 г. (в 1905 г. Лара радуется пальбе во время Декабрьского восстания в Москве, в 1911 г. она сама покушается на Корнакова, в 1917 г. Памфил Палых убивает Гинца и выстрелы вновь звучат на московских улицах) Число революции у Пастернака апокалиптично — «666».
44
И. С. Тургенев, Полн. собр. соч. и писем. Сочинения, т. 10, Москва, Ленинград, 1965, 267.
45
Цит. по: Памятники литературы древней Руси. Начало русской литературы, XI — начало XII века, Москва, 1978, 126.
46
Н. С. Лесков, Собр. соч. в 11-и тт. т. 4, Москва, 1957, 345.
47
Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч., т. 3 [Ленинград] 1938, 428.
48
Там же, 444.
49
Об антиципировании см. подробно: А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов, О приеме выразительности предвестие. — В: А. К. Ж., Ю. К. Ш., Поэтика выразительности. Сборник статей (= Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband, 2), Wien, 1980, 13–45.
50
Ф. М. Достоевский, Полн. собр. соч. в 30-и тт., т. 1, Ленинград, 1972,272 (в дальнейшем ссылки на это издание см. в тексте книги с указанием тома и страницы).
51
В тех случаях, когда таинственное, иллюзорное и неизвестное-в-себе не сталкиваются друг с другом в рамках одного произведения, они могут составлять в творчестве писателя темы параллельных текстов, — ср. хотя бы параллелизм «Хозяйки» и повести «Белые ночи» с ее центральной фигурой петербургского мечтателя (ср.: И. А. Аврамец, Повесть «Хозяйка» и последующее творчество Достоевского. — В: Единство и изменчивость историко-литературного процесса. Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение (= Ученые записки Тартуского государственного университета, вып. 604), Тарту, 1982, 87).
52
Борис Пастернак, Собр. соч. в 5-и тт. т. 3, Москва, 1990, 63–64. В дальнейшем ссылки на это издание — в тексте книги с указанием тома и страницы. За исключением особо отворенных случаев подчеркивание во всех цитатах — наше (в файле: полужирный в цитатах, в остальных случаях — курсив (прим. верст.)).
53
Точно так же варьируются имена остальных главных персонажей романа: например, один из партизан «лесного воинства» называет Юрия Живаго «товарищ Желвак» (3, 369) и тем самым образует рифму к имени «Пастернак», намекая к тому же на скуластое лицо автора романа.
54
См… Б. Янгфельдт, В. В. Маяковский и Л. Ю. Брик: Переписка 1915–1930, Stockholm, 1982, 156, 255. Бульдог Комаровского назван «Джеком». Мотивировка собачьей клички очевидна, потому что в романе упоминается убийца женщин. Джек-потрошитель (Jack The Ripper). Знал ли Пастернак, изображая избиение Комаровским его бульдога, набрасывавшегося на Лару, о том, что в день рождения Маяковского в Багдади была убита бешеная собака (см. воспоминания Л. К. Кучухидзе о Маяковском, опубликованные И. И. Аброскиной в: Встречи с прошлым, 7, Москва 1991, 325)?
55
О Пастернаке и Большакове см. подробно: Л. Флейшман, Фрагменты «футуристической» биографии Пастернака. — Slavica Hierosolymitana, Vol. IV, Jerusalem, 1979, 86 ff.
56
К псевдогреческому имени «Сатаниди» ср. греческий топоним «Гилея», обозначавший у Геродота одну из областей Скифии и ставший названием кубо-футуристической группировки.
57
Об этимологическом характере пастернаковского мышления см. подробно: Jerzy Faryno, Поэтика Пастернака («Путевые записки» — «Охранная грамота») (= Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband,22), Wien, 1989, passim.
58
Но также с судьбой соблазнителя Груши из «Братьев Карамазовых»: «— Поляк он, ее офицер этот […] дай не офицер он вовсе теперь, он в таможне чиновником в Сибири служил где-то там на китайской границе» (14, 324).
59
В. Маяковский, Полн. собр. соч., т. 1, Москва, 1955, 176.
60
По свидетельству Крученых, вариант «бросить» вместо «сбросить» (ср. у Пастернака: «…бросился […] как бросаются…») выдвинул при составлении манифеста именно Маяковский (В. Хлебников, Зверинец. Редакция А. Крученых, Москва, 1930, 13–14; цит. по комментарию в: Бенедикт Лившиц, Полутораглазый стрелец, Ленинград, 1989, 643).
61
Елена Пастернак, Борис Пастернак и Александр Штих. — В: Россия. Russia, 1993, № 8, 201–202.
62
А. К. Жолковский, О гении и злодействе, о бабе и всероссийском масштабе. — В: А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов, Мир автора и структура текста. Статьи о русской литературе. New York, 1986, 255 и след.
63
Мы также писали об этом: Igor' Р. Smirnov, Dostoevskij е la prosa di Pasternak (Il romanzo Il dottor Živago). — In: Dostoevskij e la crisi dell'uomo, a cura di S. Graciotti e V. Strada. Firenze, 1991, 395 ff.
64
П. А. Йенсен нашел в «Докторе Живаго» следы конкретной (литературной) сказки, «Снежной королевы» Андерсена (П. А. Йенсен, Стрельников и Кай: «Снежная королева» и «Доктор Живаго» (ms)).
65
Через родоначальника, которым считался Абубекир Бен Райок (VI в.). — см: Felix Youssoupoff, Avant l'Exile. 1887–1919. Paris, 1952, 1.
66
Вторую часть имени Али Курбан составляет название мусульманского праздника курбан-байрам, который служит воспоминанием о принесении Авраамом сына в жертву Богу. Причиной того, что Галиуллин стал борцом с большевизмом, было убийство комиссара Гинца. Пытавшийся помочь комиссару Галиуллин был вынужден бежать из Мелюзеева, чтобы спастись от мести разъяренной солдатни. Гинц прямо связывается в романе с Авраамовой жертвой: «Я скажу им: „Братцы, поглядите на меня. Вот я, единственный сын, надежда семьи, ничего не пожалел, пожертвовал именем, положением, любовью родителей, чтобы завоевать вам свободу…“» (3, 138). В этом контексте не исключено, что имя комиссара (оно варьируется, как и большинство иных антропонимов в романе: «Фамилия его была Гинце или Гинц, доктору его назвали неясно, когда их знакомили» (3, 137)) анаграммирует (за малым пропуском звука «а») обозначение жертвенного животного: «агнец». Как бы то ни было, именование Галиуллина «Курбаном» делает мотив «Гинц — Авраамова жертва» возвращающимся — не подлежащим забвению по мере поступательного движения сюжета.
67
В «Охранной грамоте» мы находим упоминание о «рисовальных вечерах у Юсуповых» (4, 214). На самом деле, рисовальные вечера происходили не у Юсуповых, а у Голицыных (ср.: Е. Пастернак, Борис Пастернак. Материалы для биографии, Москва 1989, 38–39). Если учесть резко отрицательный отзыв о распутинщине, содержащийся в «Охранной грамоте», то в ошибке памяти, совершенной ее автором, следовало бы распознать стремление Пастернака преувеличить близость его семьи к юсуповской, к тому, что позднее станет альтернативой распутинщины. Хорошо осведомленным о Юсуповых был Серов, тесно связанный с Л. О. Пастернаком. Юсупов вспоминает о том, что он не только портретировал Серову, но и вел с ним откровенные беседы (F. Youssoupoff, Avant l'Exile, 76). Подробно о Серове и семействе Пастернаков см.: Rimgalia Salys, A Tale of Two Artists: Valentin Serov and Leonid Pasternak. — Oxford Slavonic Papers, New Series, 1993, Vol. XXVI, 75–86. Ср. воспоминания Л. О. Пастернака о Серове: Leonid Pasternak, The Memoirs, with the Introduction by Josephine Pasternak, London e.a., 1982, 79 ff.
«Домашние» реминисценции составляют значительную часть криптосемантики в «Докторе Живаго». Быть может, ими обусловлен и выбор имени «Громеко» для обозначения семьи, в которой воспитывался Живаго. Степан Степанович (ср.: Александр Александрович) Громеко был известным публицистом-либералом 1860-х гг., сотрудником «Отечественных записок», а до того жандармским офицером на железной дороге (ср. приуроченность решительного разговора между Юрием Живаго и его тестем к поездке на поезде). По распространенной версии, Зинаида Николаевна была дочерью «генерала инженерной службы» (Н. Вильмонт, О Борисе Пастернаке. Воспоминания и мысли, Москва, 1989, 183). О. В. Ивинская (В плену времени, Paris, 1978, 28) утверждает, однако, что отцом Зинаиды Николаевны был жандармский полковник, ссылаясь при этом на слова Пастернака. Не подтверждает ли «Доктор Живаго» правоту О. В. Ивинской? Согласно подготовительным записям к роману, женитьба Юрия Живаго на Тоне Громеко равна второму браку Пастернака («Тоня — 3/ина/» (3, 368)). Если так: не выдает ли (как это ни парадоксально звучит) пастернаковский криптоним «Громеко» не подлежавших (в послереволюционное время) огласке обстоятельств, в которых росла Зинаида Николаевна? Об иных автобиографических мотивах в «Докторе Живаго» мы пишем ниже; о них см. также: Елена Пастернак, Значение автобиографического момента в романе «Доктор Живаго». — In: Pasternak-Studien, I…, 97 ff.
68
В этом отрывке из романа — явная несуразность. Вначале поезд Стрельникова назван «курьерским старого образца», затем — бронепоездом. Но противоречие снимается, если принять во внимание автопретекст отрывка — описание царского поезда в «Охранной грамоте». О мнимых ошибках в романе ср.: Angela Livingstone, «Integral Errors»: Remarks on the Writing of Doktor Zhivago. — Essays in Poetics, 1988, № 13–2, 83 ff.
69
Об апокалиптических мотивах в «Докторе Живаго» см. подробно: И. П. Смирнов, Порождение интертекста…. 168–170, 184–187. В этом освещении сквозной в «Докторе Живаго» мотив железной дороги правомерно толковать в том апокалиптическом значении, которое было придано ей в «Идиоте» Достоевского.
70
Ср. стихи пастернаковского ментора: «И хотя мы вспоминали Будущего весь черед. Мы не верили, что сердце День таинственный сожжет» (Сергей Бобров, Вертоградари над лозами. Москва, изд-во «Лирика», 1913, 79).
71
А. Н. Толстой, Избр. соч. в 6-и тт, т. 3, Москва, 1951, 268–269. Трудно сказать, какую из редакций первой книги «Хождения по мукам» читал Пастернак, берлинскую или советскую: обсуждаемые в этой главе пересечения между двумя романами могут быть отнесены и к той, и к другой.
72
Эпизод с Гинцем, следовательно, не отражает прямо дело об убийстве реального исторического лица, Ф. Ф. Линде, как это принято думать. Пастернаковский роман ведет читателя сразу и к литературной обработке этого фактического материала, к «Сестрам» Толстого, и к исторической реальности (ср. формальное сходство фамилий «ГинцЕ» — «ЛиндЕ», а также мотив липы в описании Мелюзеева: «В буфетной выбито окно обломком липового сука, бившегося о стекло» (3, 149)). Иными словами, Пастернак создает нечто вроде реального комментария к роману Толстого, эксплицирует историко-фактическую подоплеку чужого художественного текста (ср. в «Сестрах» фамилию убитого комиссара — Смоковников, восходящую к названию дерева, как и имя «Линде»).
73
При учете уже обсуждавшегося отчества Клинцова-Погоревших ясно, что Пастернак возводит футуризм к штирнерианству. Имя «Максим» втягивает в смысловое поле «Доктора Живаго» не одного Штирнера, о чем см. ниже в V.2.1.1. Ср. о влиянии штирнерианства на западноевропейский авангард: Fernance Drijkoningen, Anarchistic Language Concepts? Stirner — Tzara — Breton. — In: Semantic Analysis of Literary Texts. To Honour Jan van der Eng, ed. by E. Haard, Th. Langerak, W. G. Weststeijn, Amsterdam e. a., 1990, 97–109.
74
В файле — полужирный. — прим. верст.
75
Max Stirner. Der Einzige und sein Eigentum, Stuttgart, 1985, 356–357.
76
Ibid, 45.
77
Редкое слово «бегунчики» (всплывающее в романе множество раз) взято Пастернаком из загадки: «Текунчики текут, бегунчики бегут…»; ее отгадка: «похоронная процессия». Пастернак предлагает читателю разобраться в метаэнигматичном слове, в загадке — синекдохе загадки. Палых с его навязчивым похоронным бредом тайно поворачивает течение романа, начинающегося сценой погребения, вспять.
78
Ibid., 224.
79
Ibid, 154.
80
F. W. J. Schelling, System des transzendentalen Idealismus (1800), Hamburg 1957, 7.
81
Ср. о пастернаковском шеллингианстве: Б. М. Гаспаров, Gradus am Parnassum (самосовершенствование как категория творческого мира Пастернака). — Wiener Slawistischer Almanach, 1992, Bd. 29, 100–102.
82
«Правда», 9 февраля 1990, 8.
83
В этом и в других случаях (ср. Комаровского с лампой над головой) наглядность (экфразис) становится в тексте о тайне/тайнописи изображением иного изображения (показаны люди — зри птиц), т. е инообразом, криптоиероглификой.
84
Мы не будем вдаваться здесь в архетипический смысл мотива воды, который, безусловно, присутствует у Пастернака, помимо конкретной отсылки к Фалесу; ср. обзор разных интерпретаций этой стихии в содержательной книге: Rainer Georg Grübel, Sirenen und Kometen. Axiologie und Geschichte der Motive Wasserfrau und Haarstern in slavischen und anderen europäischen Literaturen (= Slavische Literaturen. Texte und Abhandlungen, hrsg, von W. Schmid, Bd. 9), Frankfurt am Main e. a., 1995, 39 ff.
85
Роман Пастернака и в остальном полемичен относительно «Сестер». Бессонов у Толстого (он же — Блок) погибает из-за того, что сумасшедший дезертир принимает его за водителя волчьей стаи. Сам Бессонов думает, что за ним следуют собаки. В романе Пастернака за Юрием Живаго (одним из прообразов которого был, согласно автору, Блок) тащится стая одичавших собак. Живаго подбирает по пути дезертира (с трудового фронта), Васю Брыкина. Волков ведет за собой не Живаго, а Стрельников.
86
Пастернак занимался теорией сказки во время работы над «Доктором Живаго» — он читал книгу В. Я. Проппа «Исторические корни волшебной сказки» (см.: В. М. Борисов, Е. В. Пастернак, Материалы к творческой истории романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». — Новый мир, 1988, № 6, 242).
87
Ср. еще одно объяснение этого отчества в связи с юродством: В. М. Борисов, Имя в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго». — В: «Быть знаменитым некрасиво…» Пастернаковские чтения, вып. 1, Москва, 1992, 106.
88
Литературное происхождение Евграфа зафиксировано уже в его имени, означающем «благописание»; ср. об имени Евграфа: Jerzi Faryno, Княгиня Столбунова-Энрици и ее сын Евграф (Археопоэтика «Доктора Живаго», 1). — Studia filologiczne, Zeszyt, 31(12). Filologia Rosyjska. Поэтика Пастернака, pod red. Anny Majmieskuljow, Bydgoszcz, 1990, 156 ff.
89
А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., т. VIII-1 [Москва] 1948, 351.
90
К мотиву денег у Пушкина и Пастернака ср.: Erika Greber, Intertextualität und Inierprelierbarkeit des Textes. Zur frühen Prosa Boris Pasternaks, München, 1989, 211 ff.
91
См. подробно: Лазарь Флейшман, Борис Пастернак в двадцатые годы, München [б. г.], 171 и след.
92
Immanuel Kant, Werke in sechs Bänden, Bd. IV, Darmstadt, 1956, 300.
93
Одним кантианством содержание Стрельникова не ограничивается; о его фурьеризме см. ниже — в IV 4.1–2.
94
О борьбе русской философии с Кантом см. подробно интересную статью: А. В. Ахутин, София и черт (Кант перед лицом русской религиозной метафизики). — В: Россия и Германия: Опыт философского диалога, Москва, 1993, 207–247. Ср. о попытке поставить русскую философию на кантианский путь: Michail V. Bezrodnyj, Zur Geschichte des russischen Neukantianismus. Die Zeitschrift «Logos» und ihre Redakteure. — Zeilschrifl fur Slawistik, 1992, Bd. 37–4, 489–511. Ф. А. Степун нашел в «Докторе Живаго» и положительные отклики Пастернака на учение Канта: Федор Степун, Б. Л. Пастернак (1959). — В: Сборник статей, посвященных творчеству Бориса Леонидовича Пастернака, Мюнхен, 1962, 47–48.
95
Johann Gottlieb Fichte, Versuch einer Kritik aller Offenbarung (1792), hrsg. und eingeleitet von H. Ju. Verwegen, Hamburg, 1983, 59–60.
96
Дистанцируясь от Фихте, Пастернак одновременно отмежевывал себя от марбуржца, учившегося у тех же, что и он, философов, Б. П. Вышеславцева, который защитил в 1914 г. в Московском университете магистерскую диссертацию на тему «Этика Фихте».
97
В файле — полужирный. — прим. верст.
98
F. W. J. Schelling, op. cit., 259–260.
99
Ibid., 297.
100
В «Лолите» Набоков, страстный противник «Доктора Живаго», сюжет — но использовал ту же жизненную ситуацию из биографии Вяч. Иванова, что и Пастернак при изображении юности Лары.
101
Ср. мотив честности мастериц в «Что делать?»: «…главное, — говорит Вера Павловна, — то, чтобы с самого начала, когда выбираешь немногих, делать осмотрительно, чтобы это были в самом деле люди честные…» (Н. Г. Чернышевский, Полн. собр. соч. в 15-ти тт., т. 11, Москва, 1939, 113).
102
Это же различие между Верой Павловной и Амалией Карловной обсуждается в: Olga Matich, «Doktor Zhivago»: Voyeurism and Shadow Play as Narrative Perspective (ms); романы Чернышевского и Пастернака сравниваются в статье и в других отношениях.
103
Умершую хозяйку звали Левицкой. Эта фамилия встречается уже в ранних набросках «Доктора Живаго» (главы «Тетя Оля» и «Ночь в декабре») — там ее носит тетка героя, революционерка Ольга Васильевна Левицкая, чьи имя и отчество недвусмысленно отсылают нас к Ольге Сократовне Васильевой, в замужестве Чернышевской, послужившей прототипом Веры Павловны (об отражении в «Что делать?» семейной истории автора см. подробно: Irina Paperno, Chernyshevsky and the Age of Realism. A Study in the Semiotics of Behavior, Stanford, California 1988, 98 ff). В окончательной редакции «Доктора Живаго» имя «Ольга» получила швея-ученица Демина, которую приближает к себе мадам Гишар. Учтем еще, что сын мадам Гишар, Родион Федорович, должен был взять себе, согласно первоначальному замыслу Пастернака (3, 625), фамилию «Решетников», адресующую, помимо прочего, к соратнику Чернышевского, писателю-шестидесятнику, Федору Михайловичу Решетникову (чья уральская горнозаводская тематика наверняка была близка Пастернаку).
104
Н. Г. Чернышевский, цит. соч., 284.
105
М. С. Альтман, Достоевский. По вехам имен, Саратов, 1975, 55 и след.
106
Покидая семью и скрытно пребывая поблизости от нее («совсем […] на виду» (3, 479)), Живаго повторяет поведение Алексея, человека Божия, который бросил жену и после длительных мытарств поселился неузнанным в доме, где она жила вместе с его родителями. Вот еще одно разительное мотивное совпадение романа с Житием: «домочадцы», посланные отцом Алексея, человека Божия, на розыски исчезнувшего сына, встречают беглеца, однако не опознают его и дают ему милостыню; сходно с этим Юрий Живаго получает деньги за пилку дров от некоего лица, увлеченно читающего его сочинения, но не догадывающегося о том, что имеет дело с их автором. Гордон и Дудоров, пеняющие Живаго за то, что он не может упорядочить свои семейные отношения, не замечают христианско-подвижнической основы в его действиях. Из истории Алексея, человека Божия, происходившего, как значится в некоторых редакциях Жития (ср.: В. П. Адрианова-Перетц, Житие Алексея человека Божия в древней русской литературе и народной словесности, Петроград, 1917, 79–80), из патрицианского рода, берет начало и имя «Патрикий», которым будущий Юрий Живаго был наделен на первой стадии работы Пастернака над романом. Ср. использование «Жития Алексея, человека Божия» в «Братьях Карамазовых», штудировавшихся Пастернаком во время создания «Доктора Живаго»: В. Е. Ветловская, Поэтика романа «Братья Карамазовы», Ленинград, 1977, 168 и след. О продолжении «Братьев Карамазовых» в «Докторе Живаго» см. ниже, в заключительной части книжки.
107
Об этой технике пастернаковской работы с источниками см. подробно: И. П. Смирнов, Порождение интертекста, 22 и след.
108
О других предвосхищениях «Августа» в прозаической и стихотворной частях романа см.: Hella Gaumnitz, Die Gedichte des Doktor Živago. Dissertation zur Erlangung des Doktorgrades der Philosophischen Fakultät der Universität zu Tübingen, 1969, 80 ff; Henry Gifford, Pasternak, A Critical Study, Cambridge, 1977, 209.
109
Per Arne Bodin, Pasternak and Christian Art. — In: Boris Pasternak. Essays, ed. by N. Å. Nilsson, Stockholm, 1976, 207–210. Конечно же, Пастернак думал, приурочивая свой текст к шестому августа, не только о православном празднике, но и о дне, когда американцы сбросили их первую атомную бомбу на японцев (ср. мотив «нетронутости распадом» в «Августе»).
110
Исследование реминисценций из изобразительного искусства у Пастернака еще только начинается — ср: В. Лепахин, Иконопись и живопись, вечность и время в «Рождественской звезде» Б Пастернака — Acta Universitatis Szegediensis. Dissertationes Slavicae, XIX, Szeged, 1988, 255 ff; Д. ди Симпличио, Б. Пастернак и живопись. — In: Boris Pasternak and his Times. Selected Papers from the Second International Symposium on Pasternak, ed. by L. Fleishman, Berkeley, 1989, 195 ff; Вяч. Вс. Иванов, Колыхающийся занавес Из заметок о Пастернаке и изобразительном искусстве. — В сб.: Мир Пастернака, Москва, 1989,55 и след.; I. Galperin, Pasternak's Cubist Autobiography: Детство Люверс as Охранная грамота of Boris Pasternak (ms).
111
К этому новаторскому изобразительному решению Рафаэль пришел не сразу: Konrad Oberhuber, Raphaels «Transfiguration». Stil und Bedeutung, Stuttgart, 1982, 29.
112
Эта связь, как многократно отмечалось исследователями, имеет у Пастернака и биографическую подоплеку — см. подробно: Л. Флейшман, Автобиофафическое и «Август» Пастернака. — Л. Ф., Статьи о Пастернаке. Bremen, 1977, 102 и след.
113
Ср. ложную высь, в которую влечет Гордона и Дудорова их приспосабливание к советской действительности: «Юрий Андреевич не выносил политического мистицизма советской интеллигенции, того, что было ее высшим достижением или, как тогда бы сказали, — духовным потолком эпохи» (3, 475).
114
В «Августе», напротив, голос лирического субъекта звучит даже после его смерти:
(3, 525)
Основанием этих пастернаковских строк, кроме уничтожения Хиросимы, было «Завещание», открывавшее гоголевские «Выбранные места из переписки с друзьями»: «…может быть, посмертный голос мой напомнит вообще об осмотрительности» (Н. В. Гоголь, Полн. собр. соч., т. 8 [Москва, Ленинград] 1952, 219). Одна из тем «Завещания» — «Преображение» Рафаэля, гравированное Иордановым, чей эстамп Гоголь советует читателям покупать вместо его собственного портрета. «Выбранные места…» были одним из важнейших претекстов всего творчества Пастернака, например, его стихотворения «В больнице», опирающегося на гоголевскую статью «Значение болезней» («… смиряюсь я всякую минуту и не нахожу слов, как благодарить небесного промыслителя за мою болезнь» (там же, 229)):
(2, 103)
Об откликах Гоголя на творчество Рафаэля см. подробно: Irene Pearson, Raphael as Seen by Russian Writers from Zhukovsky to Turgenev. — Slavic and East European Review, 1981, Vol. 59, № 3, 354 ff.
115
Мы имеем здесь дело с прозрачной реминисценцией из — «Телеги жизни» Пушкина и с замаскированной — из пушкинского претекста — из диалога Платона «Федр», где рассуждения об «искусстве речи» совмещены с изложением мифа о разуме-вознице, управляющем конями души (как раз этого разума и недостает друзьям Юрия Живаго). Интертекстуальная работа Пастернака имеет две стороны: она раскрывает претекст претекста, но в то же время вуалирует это проникновение в дальнюю культурную историю. Пастернак перекраивает в процитированном отрывке из романа свой ранний — стоящий в платоновской традиции — отзыв о Ленине:
(1, 280)
О ленинской теме в творчестве Пастернака 20-х гг., в том числе и в «Высокой болезни», см. подробно: Лазарь Флейшман, Пастернак и Ленин. — In: Literature, Culture, and Society in the Modern Age. In Honor of Joseph Frank. Part II (= Stanford Slavic Studies, Vol. 4:2), Stanford, 1992, 97–135.
116
О значении Рафаэля для Достоевского см. подробно: Susanne Fusso, Maidens in Childbirth: The Sistine Madonna in Dostoevskij's Devils. — Slavic Review, 1995, 54, № 2, 261–275.
117
Об окне в «Августе» и окне как раме живописной плоскости в других стихотворениях Пастернака см.: А. К. Жолковский, Место окна в поэтическом мире Пастернака. — Russian Literature, 1978, Vol. VI, 2, 29–30.
118
О семантике и формах этих фигур см. подробно: Roselyne de Feraudy, L'icône de la Transfiguration, Bégrolles, 1978, 82 ff.
119
П. Флоренский, Иконостас. — Богословские труды, 9, Москва, 1972,130.
120
Ср. в «Августе»: «Прощай, лазурь Преображенская / И золото второго Спаса…» (3, 526). Воспроизводя цветовую гамму икон, эти строки цитируют также название первого сборника стихов Андрея Белого «Золото в лазури», что очевидно, и, что менее бросается в глаза, поэму Вл. Соловьева «Три свидания», где повторяется мотив «лазури золотистой».
121
См. подробно о них: Л. Ф. Жегин, Язык живописного произведения (Условность древнего искусства), Москва, 1970, 87 ff.
122
Живаго и Марина живут на Спиридоновке. Не исключено, что этот адрес был призван подготовить и подкрепить те ренессансные ассоциации, которыми пронизана сцена у Гордона, восходящая к живописи Рафаэля: жилище Живаго расположено там же, где и дом (архитектор И. В. Жолтовский), копирующий один из дворцов, выстроенных Палладио в Виченце (ср., однако, иное — этимологизирующее — толкование Спиридоновки: Jerzy Faryno, Холодная телятина — Желвак — рябина — фосфорическое слово (Архепоэтика «Доктора Живаго», 5). — Semantic Analysis of Literary Texts…, 136). О спорах, шедших в кругу пастернаковской семьи по поводу архитектурной стилизации Жолтовского, вспоминает А. Л. Пастернак: «Завязался горячий разговор между архитектором Л. Н. Браиловским, преподавателем Училища Живописи, моим отцом и — почему-то — А. Н. Скрябиным о зодчем итальянского Возрождения Андреа Палладио […] В разговоре стали поминать имя одного архитектора […] какого-то Жолтовского…» (А. Л. Пастернак, Воспоминания, München e. а., 1983, 200). Эквивалентность Преображения и Воскресения Христова объясняет тот факт, что Пастернак поместил портновское ателье на Малой Бронной (см. также ниже), которая называлась прежде Воскресенской по имени стоящей на этой улице церкви Воскресения (П. В. Сытин, Из истории московских улиц (Очерки), Москва, 1948, 186–187). Ср. о живописи Возрождения и Воскресении в «Охранной грамоте»: «…столкновение веры в воскресенье с веком Возрождения — явление необычайное и для всей европейской образованности центральное» (4, 208). Весьма возможно, что Малая Бронная, где Живаго навешает друзей юности, имела для Пастернака и еще одно значение: на этой улице жил Д. Бурлюк, у которого часто собирались поэты-футуристы (см.: Вадим Шершеневич, Великолепный очевидец. Поэтические воспоминания. — В: Мой век, мои друзья и подруги. Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова, Москва 1990, 516).
123
В. Маяковский, Полн. собр. сон., т. 2, Москва, 1956, 16–17. Мотив стрельбы по Рафаэлю у Маяковского, скорее всего, восходит к рассказам о том, что Бакунин во время дрезденского восстания предложил выставить перед наступавшими войсками Рафаэлеву «Мадонну», — ср. ниже анализ анархистской топики в пастернаковском романе.
124
Ср. характеристику судебного следователя Николая Парфеновича в «Братьях Карамазовых»:
«…он был весьма хорошего общества, хорошей фамилии, хорошего воспитания и хороших чувств и хотя и жуир, но весьма невинный и всегда приличный».
(14, 408)
Воспроизводя полиптотон Достоевского, примененный им при обрисовке следователя, Пастернак делает жертвы советского режима (Гордона и Дудорова) сопричастными палачам.
125
Во время бритья Тунцева едва не перерезает горло беспокойному Живаго:
«Ежели так под бритвой ерзать и дергаться, недолго и зарезать клиента».
(3, 383)
Этот мотив объясняется из Нового Завета. Фаворское чудо случается после того, как Иоанну Крестителю отрубили голову; во время Преображения Христос объявляет ученикам о том, что он пострадает, как и Иоанн Креститель (ср.: Матфей, 17, 10–13).
126
Вряд ли случайно юрятинская швейная мастерская находится на Малой Спасской улице — ср. именование праздника Преображения Господня «Вторым Спасом». Тем самым подтверждается наше предположение о том, что Малая Бронная имела для Пастернака преображенское значение (ср. сходство в названиях вымышленной Малой Спасской и реальной Малой Бронной).
127
Тема живописи не только следует за эпизодом у Гордона, но и предшествует ему, вводя описание всех последних лет жизни Юрия Живаго, появляющегося в нэповской Москве в обществе Васи Брыкина, который мечтает выучиться на художника. Прототипом Васи был, вероятно, Василий Чекрыгин, литографическим способом оформивший малотиражный сборник стихов Маяковского «Я» (1913). Тем же родом деятельности занят пастернаковский персонаж: «…он обучался литографской технике, типографскому и переплетному мастерству и искусству художественного украшения книги. Доктор и Вася соединили свои усилия. Доктор писал маленькие книжки в один лист […], а Вася их печатал в училище […] Книжки, выпуском в немного экземпляров, распространяли в новооткрытых букинистических магазинах…» (3, 467). Излюбленным графическим средством Чекрыгина был уголь — им, по собственным словам, «баловался» (3, 467) в отрочестве и Вася Брыкин. Чекрыгин погиб, попав под поезд, — в поезде Живаго знакомится со своим будущим иллюстратором. Констатируем еще внешнее сходство персонажа из «Доктора Живаго» и Чекрыгина (высокий рост, вихры). Жизненной целью Чекрыгина, внушенной ему философией Н. Ф. Федорова, было создание нового религиозного искусства (таков, к примеру, цикл подготовительных материалов к фреске «Воскресение»; ср. желание Васи Брыкина изобразить мадонну — «маманин лик по памяти написать» (3, 467)). Таким образом, скрытое религиозно-живописное содержание главы о встрече Живаго с Гордоном и Дудоровым было столь же скрыто антиципировано Пастернаком намеками на Чекрыгина, для которого изобразительное искусство, как он записывал в «Дневнике», являлось не чем иным, как выражением «бытийной, обшей трагедии» («Материалы к биографии В. Н. Чекрыгина», составленной Л. Ф. Жегиным, цит. по: Василий Николаевич Чекрыгин (1897–1922). Рисунки, Москва, 1969 [не нумер.]).
128
Мотив бренных останков поэта на его письменном столе восходит к заключительному стихотворению из цикла Цветаевой «Стол»:
(Марина Цветаева, Соч. в 2-х тт, т. 1, Москва, 1980, 316).
Ввиду указанных выше перекличек между главами о швейной мастерской мадам Гишар и о последних днях жизни Юрия Живаго будет уместно сказать, что цветаевский подтекст присутствует также в истории самоубийства, на которое Амалия Карловна покушалась в номерах «Черногории». В контексте, в котором речь идет о добровольном отказе от жизни, название номеров имеет не топонимический смысл, но, скорее всего, намекает на цветаевские «Стихи к Чехии»:
(там же, 350).
О других цветаевских мотивах в «Докторе Живаго» см. подробно: К. М. Поливанов, Марина Цветаева в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго». — De visu, 1992, № 0, 52–58.
129
Friedrich Nietzsche, Werke in zwei Bänden, Bd. I, Darmstadt, 1973, 29.
130
Пастернак пересказывает здесь письмо Вл. Соловьева от 1873 г.: «…все великое развитие западной философии и науки […] враждебной христианству, в действительности, только вырабатывало для христианства новую, достойную его форму» (цит. по: В. В. Зеньковский, История русской философии (1950), т 2, ч. 1, Ленинград, 1990, 20).
131
Ср. восприятие Пастернаком Ницше как музыкального критика в «Трех главах из повести»: Erika Greber, Intertextualität und Interpretierbarkeit des Texts. Zur frühen Prosa Boris Pasternaks, München 1989, 111 ff. О других обращениях Пастернака к Ницше см.: И. П. Смирнов, Порождение интертекста…, 30 и след., 152 и след, (здесь же литература вопроса).
132
Это знакомство подозревает и Т. Венцлова, анализируя пастернаковское стихотворение «Пиры» («В сухарнице, как мышь, копается анапест…»): Томас Венцлова, О некоторых подтекстах «Пиров» Пастернака — Cultural Mythologies of Russian Modernism. From the Golden Age to the Silver Age, ed. by B. Gasparov, R. P. Hughes, I. Paperno, Berkeley e. a., 1992, 389–391.
133
Максимилиан Волошин, Лики творчества, издание подготовили В. А. Мануйлов, В. П. Купченко, А. В. Лавров, Ленинград, 1988, 96.
134
Там же, 111.
135
Еще одна русская реинтерпретация толкований Ницше на Рафаэлево «Преображение» была предпринята Вяч. Ивановым в статье «Идея неприятия мира» (Вяч. Иванов, По звездам. Статьи и афоризмы, С.-Петербург, 1909, 103–122); след этой реинтерпретации в «Докторе Живаго» не отыскивается.
136
Говоря о датах биографии Юрия Андреевича, нельзя не удивиться тому, как рано он закончил университет (1912), всего лишь двадцатилетним. Недоумение разрешится, если мы возьмем в расчет, что двадцатилетним вышел из Тюбингенского университета Шеллинг (1795).
137
Этот пассаж непосредственно соседствует в романе с изображением работы студента-медика Юрия Живаго в анатомическом театре, за счет чего уравнивание литературы с живописью заставляет нас думать о художниках Ренессанса, увлекавшихся анатомированием. Использование слова как эквивалента живописи особенно ощутимо в пастернаковских текстах, созданных до «Доктора Живаго», в венецианских главах «Охранной грамоты», которые теснейшим образом зависят от сочинения Дж. Рескина «The Stones of Venice», во что мы здесь не будем вникать. Поскольку, однако, в дальнейшем пойдет речь о пастернаковском анархизме, нам хотелось бы процитировать одно из писем Пастернака (С. Н. Дурылину, от 25 июня 1945 г.), в котором он положительно отзывается и об анархизме, и о Рескине: «На моем скромном примере я узнал, какое великое множество людей и сейчас расположено в пользу всего стоящего и серьезного […] я […] узнал о существовании молодого английского направления непротивленцев (escapistes) […] На их знамени имена Руссо, Рескина, Кропоткина, Толстого. Они скорее анархисты, чем что бы то ни было другое» (Две судьбы (Б. Л. Пастернак и С. Н. Дурылин. Переписка). Публикация М. А. Рашковской. — В: Встречи с прошлым, 7, 393–394).
138
О римской тематике в «Докторе Живаго» ср.: I. Masing-Delic, Capitalist Bread and Socialist Spectacle: The Janus Face of «Rome» in Pasternak's Doctor Zhivago. — Boris Pastenak and his Time…, 372 ff. Ср. также о мифеме Москва — третий Рим в «Докторе Живаго»: Ian К. Lilly, Moscow as City and Symbol in Pasternak's Doctor Zhivago. — Slavic Review, 1981, Vol. 40, 249. Мотив Рима-толкучки восходит к В. В. Розанову. В сборнике статей «Среди художников» (С.-Петербург, 1914) Розанов называет Рим «местом всемирной толчеи» (цит. по: В. В. Розанов, Сочинения, Москва, 1990, 300). О других (обычно полемических) ссылках на Розанова в «Докторе Живаго» см.: И. П. Смирнов, Порождение интертекста…, 96 и след., 188 и след. В целом Розанов с его апологией Отца (см. «Апокалипсис нашего времени», 1918) был чужд Пастернаку, но в то же время и приковывал его внимание (ср. также ниже).
139
Психоаналитические суждения о Пастернаке вполне согласуются с его самопониманием, которое было изложено в письме к Цветаевой от 11 июля 1927 г.: «У меня есть какие-то болезненные особенности, парализованные только безвольем. Они целиком подведомственны Фрейду, говорю для краткости, для указанья их разряда» (Райнер Мария Рильке, Борис Пастернак, Марина Цветаева, Письма 1926 года, подготовка текстов К. М. Азадовского, Е. Б. и Е. В. Пастернаков, Москва, 1990, 173).
140
Ср.: Дж. Гибиан, Леонид Пастернак и Борис Пастернак: полемика отца и сына. — Вопросы литературы, 1988, № 9, 104–127.
141
Об интересе Пастернака к учению формалистов см.: Г. Г. Суперфин, Б. Л. Пастернак — критик формального метода. — Труды по знаковым системам, вып.5, Тарту, 1971, 528–531.
142
О фундаментальности «остранения» для формалистов см. подробно. Aage A. Hansen-Löve, Der russische Formalismus. Methodologische Rekonstruktion seiner Entwicklung aus dem Prinzip der Verfremdung, Wien, 1978, passim.
143
Мысль о происхождении формалистского «остранения» из православного Преображения была высказана — вне связи с Пастернаком — Б. Е. Гройсом в беседе с автором этой статьи.
144
Ср., например, типологию интермедиальных связей в: A. A. Hansen-Löve, Intermedialität und Intertextualität. Probleme der Korrelation von Wortund Bildkunst — am Beispiel der russischen Moderne. — Wiener Slawistischer Almanach (= Dialog der Texte), Sonderband II, Wien, 1983, 303 ff.
145
Философским основанием романа Гончарова служило, скорее всего, учение Шопенгауэра, в котором «воля к жизни» (= Штольц) конфронтирует с нирваническим снятием этой воли (= Обломов), — ср.: Joachim Т. Baer, Arthur Schopenhauer und die russische Literatur des späten 19 und frühen 20. Jahrhunderts (= Slavistische Beiträge, Bd. 140), München 1980, 7–14.
146
Гностические истоки этого романа, возвращающего нас к первохристианской ереси, еще ждут своего исследователя. Спасение Веры Павловны из уз семьи разительно аналогично гностическому представлению о необходимости избавить от земного плена падшую Софию (ср. Веру Павловну в явившемся ей во сне образе «богини»).
147
Подобно тому как литература предупреждает об опасности философствования, и философия может указывать на то, что уход из нее влечет за собой отрицательные последствия для ее недостаточно верного адепта. В этом случае философия использует литературную форму выражения как образец самооправдания, самозащиты дискурса. Так рождается негативный жанровый двойник философского романа, другое философствующей литературы. Убедительным примером здесь может служить «Философия одного переулка» А. М. Пятигорского (Лондон 1989). Вот как формулирует автор этой псевдолитературной философиодицеи (заявляющий о себе: «Я — не писатель», 7) главную мысль своего текста:
«…если ты уже выбрал философствование, то дороги назад, в нормальную жизнь, нет. И если ты попытаешься вернуться, то найдешь не жизнь, а то, что гораздо ниже и хуже жизни, и это будет гибелью тебя, который выбрал».
[7, подчеркнуто (полужирный. — прим. верст.) автором. — И. С.]
Сочетание идеи выбора в качестве конституирующего личность и антиэстетизма ведет свое начало у А. М. Пятигорского от Кьеркегора.
148
André Jolles, Einfache Formen. Legende, Sage, Mythe, Rätsel, Spruch, Kasus, Memorabile, Märchen, Witz (1930). Tübingen, 1982, 51 ff.
149
Добавим сюда, что в ранних версиях романа капитал Юрия Живаго транжирит его дядя, Федька (в окончательной редакции эта ситуация лишь бегло упомянута); ср. попытку присвоить себе состояние Обломова братом Пшеницыной.
150
Ср. об обращении Пастернака к «Что делать?» уже в «Повести»: Erika Greber, lnlertextualität und Interpretierbarkeit des Texts, 189 ff.
151
Ср. о неполноценном антиутопизме русских антиутопий XX в.: Jury Striedter, Die Doppelfunktion und ihre Selbstaufhebung. Probleme des utopischen Romans, besonders im nachrevolutionären Russland. — In: Poetik und Hermeneutik, Bd. X. Funktionen des Fiktiven, München, 1983, 277 ff.
152
Цит. по: В. М. Борисов, Имя в романе Бориса Пастернака «Доктор Живаго», 109.
153
В. М. Борисов, Е. Б. Пастернак, Материалы к творческой истории романа Б. Пастернака «Доктор Живаго», 222.
154
См. подробнее об этом утопическом тексте: Д. В. Панченко, Ямбул и Кампанелла (О некоторых механизмах утопического творчества). — В: Античное наследие и культура Возрождения, Москва, 1984, 98 и след.
155
Виновность Коли компрометирует инвариант отприродных утопий — свойственное им представление о том, что status naturalis предполагает девственную невинность человека; об этой характерной черте обсуждаемого утопического жанра см. подробно: Frank Baudach, Planeten der Unschuld — Kinder der Natur. Die Naturstandsutopie in derdeutschen und westeuropäischen Literaturdes 17. und 18. Jahrhunderts, Tübingen, 1993, 46 ff.
156
Имя телеграфиста то же самое, что и у соратника Пастернака по «Центрифуге» Николая Асеева. В «Высокой болезни» Пастернак писал: «Я не рожден, чтоб три раза / Смотреть по-разному в глаза…» (1, 276; эти стихи, судя по всему, содержат в себе не только евангельскую реминисценцию, но и полемически откликаются на один из текстов Эренбурга: «Отрекаюсь, — трижды отрекаюсь / От всего, чем я жил вчера» (И. Эренбург, Кануны, Берлин, 1921,34)). В резкой (незаконченной и неопубликованной) статье «Вырождение двусмыслицы» (начало 1930-х гг), направленной против Пастернака, Асеев обрушился на процитированные строки из «Высокой болезни»: «…откуда у Пастернака эти традиции и почему бы ему […] не пересмотреть свое мировоззрение, если он заметил, что мировоззрение это заводит его в тупик, ослабляет зоркость его глаз, портит его голос фальшивыми, надтреснутыми нотами» (Николай Асеев. К творческой истории поэмы «Маяковский начинается», вступительная статья и публикация А. М. Крюковой. — В: Литературное наследство, т. 93. Из истории советской литературы 1920–1930-х годов, Москва, 1983, 524). Был ли двуязыкий Коля Фроленко местью Пастернака Асееву, требовавшему от него, по сути, двуличия?
157
Интересно, что черты реального природного изобилия Пастернак приписывает не Бирючам, но Зыбушину:
«Притчей во языцех были состоятельность его купечества и фантастическое плодородие его почвы»/
(3, 133)
Природное утопизируется в том месте, где его нет в избытке. Похоже, что для Пастернака утопическое мышление было прежде всего компенсаторным.
158
Юрий Живаго побывал в детстве как раз в этих краях: «А потом у матери […] открылась чахотка Она стала ездить на юг Франции и в Северную Италию, куда Юра ее два раза [возвращающееся событие! — И. С.] сопровождал» (3, 9). Второе предвосхищение «подпольной» темы катаров в романе — эпизод, в котором Юрий избавляет от болезни и утешает Анну Ивановну. «Черт знает что, — думал он, — я […] лечу наложением рук» (3, 70). Среди катаров, веровавших в то, что у каждой души есть параклет, был распространен обряд утешения, осуществлявшегося посредством возложения рук на утешаемого.
159
Пастернак не был первым русским писателем, обратившимся к ереси катаров. До него это сделал Блок в драме «Роза и крест» (см. об этом подробно: Schamma Schahadat, Interlextualität und Epochenpoetik in den Dramen Aleksandr Bloks (= Slavische Literaturen. Texte und Abhandlungen, 8, hrsg. von W. Schmid), Frankfurt am Main, 1994, 357 ff). Почти в то же самое время, когда Блок писал «Розу и крест», религиозными движениями на юге Европы занимался и Л. П. Карсавин: 1) Очерки религиозной жизни в Италии XII–XIII веков, С.-Петербург, 1912; 2) Основы средневековой религиозности в XI–XIII веках преимущественно в Италии. Петроград, 1915. Кажется, у Блажейко есть прототип — А. А. Добролюбов (ср. сему «добро», возможно, сниженную Пастернаком в семе «блажь»), основавший собственную секту и вызвавший пристальный интерес Льва Толстого (об этом интересе см: К. М. Азадовский, Путь Александра Добролюбова. — В: Творчество А. А. Блока и русская культура XX века. Блоковский сборник III («Ученые записки Тартуского государственного университета», вып. 459), Тарту, 1979, 144). Пастернак высоко ценил А. А. Добролюбова, как показывает его письмо к В. В. Вересаеву от 20 мая 1939 г. (Е. В. Иванова, Неизвестный отзыв о стихах Александра Добролюбова. — В: «Быть знаменитым некрасиво…», 200–201). К сожалению, в статье Е. В. Ивановой не учитываются исследовательские результаты уже имевших место сопоставлений текстов Пастернака и А. А. Добролюбова.
160
Об анархизме Клинцова см. в следующей главе. Здесь мы скажем только, что Пастернак ведет родословную анархизма от Фра Дольчино, который действительно не признавал государства (об анархических мотивах в его учении см.: Л. С. Чиколини, Идеи безгосударственности в Италии накануне Нового времени. — В: Анархия и власть. Москва, 1992, 22).
161
Nikolaus Lenau, Sämtliche Werke, Stuttgart, 1959, 762. Эпиграф из Ленау открывает сборник стихов Пастернака «Сестра моя — жизнь»; тексты из этой книги оставили многочисленные следы в главах «Доктора Живаго», посвященных Февральской революции (ср. хотя бы мотив бунтующей природы в обоих случаях).
162
Прифронтовая полоса, в которой действует Юрий Живаго, была, по Пастернаку, историческим местом, начиная со Смутного времени, т. е. с тех пор, когда создавался «Город Солнца», написанный в 1602 г. и обнародованный в 1623 г.
163
Кампанелла вменил в обязанность своим горожанам то, что было обычаем у спартанцев, призывавшихся на сходку (Apella) раз в месяц в полнолуние Пастернак не взял в расчет этот источник источника (Мелюзеево с его апостоликами не имеет ничего общего со Спартой).
164
Во время гражданской войны юрятинцы обходятся без «денежных знаков» (3, 391). Деньги не известны и горожанам утопического государства Кампанеллы. Но в то же время это общеутопический мотив, так что установить, из какой именно утопии перенял его Пастернак, не представляется возможным. О христианско-утопическом образе города ср.: С. А. Гончаров, Мифологическая образность литературной утопии. — В: Литература и фольклор. Вопросы поэтики, Волгоград, 1990, 42.
165
Этот мотив будет повторен в ряде позднейших утопий, в том числе в «Кодексе природы» Морелли («Code de la nature», русский перевод был выполнен в 1921 г.).
166
При изображении благодатного труда Пастернак, помимо прочего, использует и идеи С. Н. Булгакова из его шеллингианской «Философии хозяйства» (1912), привнесшей в экономическое учение софиологию. Юрий Живаго восклицает в дневнике:
«Какое счастье работать на себя и семью с зари до зари, возделывать землю в заботе о пропитании, создавать свой мир, подобно Робинзону, подражая Творцу в сотворении вселенной, вслед за родною матерью производя себя вновь и вновь на свет!»
(3, 275)
Продолжающий дело матери пастернаковский устроитель хозяйства равнозначен булгаковскому, «причастному Божественной Софии». Мы читаем у С. Н. Булгакова:
«Человеческое творчество создает не „образ“, который дан, но „подобие“, которое задано, воспроизводит в свободном, трудовом, историческом процессе то, что предвечно есть как идеальный первообраз» (подчеркнуто (полужирный. — прим. верст.) автором. — И. С.]
(С. Н. Булгаков, Соч. в 2-х тт, т. 1, Москва, 1993, 159);
и — далее:
«Каждый человек есть […] художник своей собственной жизни, черпающий вдохновение в себе самом»
(там же, 230).
167
Может показаться, что приведенный отрывок дневника наследует не столько Мору, сколько Толстому, однако интерпретация переживаний Юрия, вызванных физическим трудом, в толстовском духе отводится в пастернаковском романе как неверная:
«Я […] не проповедую Толстовского опрощения и перехода на землю…».
(3, 275)
Еще один антитолстовский мотив в варыкинских главах передает чувство вины пастернаковского героя, захватившего государственное имущество:
«Наше пользование землей беззаконно. Оно самочинно скрыто от установленного государственною властью учета. Наши лесные порубки — воровство, не извинимое тем, что мы воруем из государственного кармана, в прошлом — крюгеровского».
(3, 275)
Для Толстого, напротив, у земли нет собственников и, следовательно, не существует и отступлений от прав владения ею.
168
Морелли конкретизирует Мора, уточняя, что срок наказания за обман брачного партнера должен составлять не менее одного года; Юрий Живаго пребывает в плену у партизан почти то же самое время — в течение полутора лет.
169
Двойничество (реального возницы и Вакха из уральского фольклора) — обычное литературное средство маркировки интертекстуальности. При отправке с железнодорожной станции в Варыкино с Тоней случается истерика; начальник станции объясняет происшедшее необычной погодой, «…жара африканская, редкая в наших широтах» (3,2 64). Урал как бы сдвигается в пастернаковском романе в сторону юга, где часто локализуются утопии. Самый сдвиг климатической зоны взят Пастернаком у Фурье, надеявшегося на переделку земных условий.
170
Среди прочего Елена Прокловна спрашивает Юрия и о том, когда родился Грибоедов. На экзамене по новой русской литературе студенту философского факультета Московского университета, Пастернаку, достался билет с вопросом о творчестве Грибоедова (Е. Пастернак, Борис Пастернак…, 180). Изображая дом Микулицыных, он же: Дом Соломона, Пастернак держал в памяти еще одно собрание мудрецов — профессоров законченного им университета. Отсюда объясняется отчество Елены Прокловны: неоплатоник Прокл писал о деятельности Академии Платона (о прототипе любого объединения философов) Философия Прокла (особенно его понятие «гипотетического») была предметом оживленной дискуссии в кругу неокантианцев (Коген, Наторп, Н. Гартман); см. подробно: Werner Beierwaltes, Proklos. Grundzüge seiner Metaphysik, Frankfurt a. M. 1965, 270–274. Имя «Микулицын» в его женском варианте точно анаграммирует литературоведческий термин «кульминация». Эго имя, явно изобретенное Пастернаком (его нет у Б. Унбегауна: В. Unbegaun, Russian Surnames, Oxford, 1972, passim), маркирует в романе начало его конца (= физическая близость Юрия и Лары, партизанский плен и т. д.).
171
А. А. Блок, Собр. соч. в 8-и тт., т. 3, Москва, Ленинград, 1960, 270.
172
[Blaise] Pascal, Pensées, Paris, 1964, 109. Ср. еще одно место из «Мыслей», тесно связанное с приведенной оттуда выдержкой: «Notre nature est dans le mouvement; le repos entier est la mort» (ibid., 108). Юрий Живаго — блуждающий, странствующий (в тайге, по шпалам железной дороги, в поездах) персонаж. Имел ли Пастернак в виду, давая имя заглавному герою романа, французское «je vague»? Топика спасительного дома появляется у Пастернака в «Волнах» — ср. разбор отрывка «Мне хочется домой в огромность…»: А. К. Жолковский, Любовная лодка, упряжь для Пегаса и похоронная колыбельная. В: А. К. Жолковский, Ю. К. Щеглов, Мир автора и структура текста, 238 и след.; И. П. Смирнов, Порождение интертекста…, 80 и след.
173
Aldous Huxley, Brave New World, London, 1977, 37.
174
Возможно, под влиянием одного из своих марбургских учителей, Кассирера, который изучал философию Бэкона (ср.: Е. Cassirer, Funktions und Substanzbegriff, Berlin, 1910, 230 ff). Об отношениях между Пастернаком и Кассирером см.: Н. Вильмонт, О Борисе Пастернаке. Воспоминания и мысли, 148–149; Е. Пастернак, цит. соч., 160.
175
The Works of Francis Bacon. Vol. I, London, 1858, 172.
176
Эпизод смерти героя в пастернаковском романе в высшей степени многозначен и допускает множество интерпретаций — ср. некоторые из них: Louis Allain, Résurgences de la «troika» de Gogol’ chez Pasternak et Gumilëv. — Revue des Étude Slaves, 1987, LIX-4, 777 ff; Roger B. Anderson, The Railroad in Doktor Živago. — Slavic and East European Journal, 1987, Vol. 31, № 4, 516 f; Борис Гаспаров, Временной контрапункт как формообразующий принцип романа Пастернака «Доктор Живаго». — In: Boris Pasternak and His Times…, 320 ff; И. P. Деринг-Смирнова, Пастернак и немецкий романтизм, 2 («Доктор Живаго» и «Генрих фон Офтердинген») (ms).
177
См. комментарии В. М. Борисова и Е. Б. Пастернака к «Доктору Живаго» в цитируемом нами издании (3, 703–705).
178
Предыстория Терентия Галузина, подробно прослеженная в «Докторе Живаго», выходит за рамки магистральной темы романа о любви Лары и доктора. Это пастернаковское отступление в иноповествование маркирует заимствованность развертываемого здесь автором «Доктора Живаго» сюжета.
179
Николай Асеев, Собр. соч. в 5-и тт, т. 2, Москва, 1963, 360.
180
См. «Предисловие» Шишкова к его повести: Вяч. Шишков, Полн. собр. соч., т. 5, Москва, Ленинград 1927, 5.
181
А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., т. IX-1 [Москва] 1938, 19. В дальнейшем ссылки на этот том — в тексте статьи.
182
О других откликах Пастернака на платоновскую философию см.: Лазарь Флейшман, Борис Пастернак в двадцатые годы, 122, 187, 220; J. R. Döring-Smirnov, Ein kamevaleskes Spiel mit fremden Texten. Zur interpretation von B. Pasternaks Poem Vakchanalija. — In: Text. Symbol. Weltmodell. Johannes Holthusen zum 60. Geburtstag, hrsg. von J. R. Döring-Smirnov, P. Rehder, W. Schmid, München 1984, 72 fF; Д. Явор, Трактовка стихотворения Бориса Пастернака «Раскованный голос» в свете учения платоновского Сократа об Эросе. — In: Acta universitatis Szegediensis. Dissertationes slavicae, XIX, Szeged, 1988, 241 fF; Olga Matich, op. cit.; Т. Венцлова, цит. соч., 382–392.
183
Заодно Пастернак выступает и против платониста Сологуба, чей роман «Творимая легенда» открывается словами: «Беру кусок жизни, грубой и бедной [ср.: „…существование […] комок грубого […] материала“. — И. С.], и творю из него сладостную легенду, ибо я — поэт» (Федор Сологуб, Собр. соч., т. 18, С.-Петербург, изд-во «Сирин», 1914, 3). К платонизму Сологуба ср. его статью «Искусство наших дней» («Русская мысль», кн. XII, Москва, Петроград, 1915): «все содержание предстоящего нам мира сводится к наименьшему числу общих начал…» (36, т. е. к платоновским эйдосам).
184
Рецепция философии Вл. Соловьева в «Докторе Живаго» могла бы составить предмет обширного самостоятельного исследования; эта проблема затрагивается в: А. В. Лавров, Еще раз о Веденяпине в «Докторе Живаго». — В: «Быть знаменитым некрасиво…», 97–99. Кроме Вл. Соловьева, Пастернак противопоставляет Платону в партизанской части романа и трансцендентального субъекта немецкой классической философии. Если у Платона граждане его государства достигают завершенности-в-себе, самотождественности, полной неизменности, свойственной богам (миф о Протее — лишь вздорная сказка, кн. 2, 20), то Юрий Живаго, как мы уже писали в другой связи, напротив, берет себе в пример субъекта, идентичного познаваемому им объекту (природе). С платоновской самотождественностью (и следующей отсюда социальной монофункциональностью) идеальной личности не согласна и Лара, которая заявляет Юрию незадолго до его похищения партизанами:
«Каким непоправимым ничтожеством надо быть, чтобы играть в жизни только одну роль, занимать одно лишь место в обществе, значить всего только одно и то же!».
(3, 296)
185
Сказанному не противоречит то обстоятельство, что Пастернак, возможно, заимствовал обозначение «серебряная рота» из реального речевого обихода сибирских партизан, — ср.: М. Бирман, По следам доктора Живаго. — В: С разных точек зрения. «Доктор Живаго» Бориса Пастернака, Москва 1990, 185 и след.
186
Совместно с философией Штирнера еще одним претекстом здесь служит первая глава «Истории Пугачева»: «Сохранилось поэтическое предание: казаки, страстные к холостой жизни, положили между собой убивать приживаемых детей, а жен бросать при выступлении в новый поход» (7).
187
Чем более глубоко завуалированы в литературном произведении его интертекстуальные контакты (а именно такая тщательная маскировка генезиса характерна для «Доктора Живаго»), тем большая нагрузка ложится на сигнализирование интертекстуальности (откуда, в частности, гипертрофия повторяемости в пастернаковском тексте — ср. также троичное появление мотива звезд в связи с Кантом).
188
Образ платоновской пещеры в «Докторе Живаго» уже подвергся анализу в статье Б. М. Гаспарова «Временной контрапункт…» (346–347). Б. М. Гаспаров связывает с платоновским мифом прежде всего тот отрывок романа, который повествует о путешествии доктора по Сибири после его дезертирства из партизанского отряда: «Человеку снились доисторические сны пещерного века. Одиночные тени […] часто казались ему [Юрию Живаго. — И. С.] знакомыми, где-то виденными. Ему чудилось, что все они из партизанского лагеря» (3, 372). В этом месте пастернаковского текста платоновский претекст проступает с максимальной ясностью. Пастернак, присовокупим мы к наблюдению Б. М. Гаспарова, суммирует и, можно сказать, опрозрачнивает здесь все те реминисценции из мифа о пещере, которыми кишит партизанская часть романа (ср. мотив déjà vue в приведенной цитате).
189
В 1561 г. «Утопия» Мора стала известной в Италии под титулом: Tomaso Moro, «Del governo dei regni et delle republica d'Utopia» (cm.: Frank E. Manuel, Fritzie P. Manuel, Utopian Thought in the Western World, Oxford, 1979, 151).
190
Интерес Пастернака к учению Фурье и русскому фурьеризму чувствуется начиная со «Спекторского». Лирический субъект этой поэмы подбирает библиотеку для Наркомата иностранных дел, занимаясь тем же, что составляло в свое время обязанность чиновника по иностранному ведомству и первого русского фурьериста, М. В. Буташевича-Петрашевского.
191
Когда это совершится, появятся всяческие животные с противоположными к их исходным качествами: антильвы, антикиты и пр. — ср. антифурьеристскую шутку Пастернака: «Анти-пов» или «Ан-типов».
192
Милитаризацию производства провидели в будущем и другие утописты, например, Беллами и Оуэн.
193
Ср. интересную, хотя и не бесспорную, гипотезу о том, что в «Записках сумасшедшего» Гоголь отозвался на утопическую философию Фурье: О. Г. Дилакторская, Фантастическое в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя, Владивосток, 1986, 39 и след.
194
Лара невзначай и в обращенной форме цитирует Герцена («Перед грозой»), который отрицал в своей книге «С того берега» утопическую веру в прогресс: «…я стал покойней, перестал сердиться на жизнь за то, что она не дает того, чего не может дать…» (А. И. Герцен, Собр. соч. в 30-и тт, т. 6, Москва, 1955, 20).
195
Знал ли Пастернак замечательную статью Розанова «Где истинный источник „борьбы века“?», в которой марксизм был осужден как одно из утопических мечтаний, наряду с утопиями Платона, Мора и Кампанеллы? Выступая против Маркса, Розанов прибегал к аргументу его противника: причина утопизма, — говорится в розановской статье, — лежит в отчуждении субъекта от мира объектов, в одиночестве человека. Если у Пастернака в безумстве обвиняется только фурьерист Антипов-Стрельников, то Розанов рассматривает любой утопизм как «некоторый протекающий в истории психоз» [подчеркнуто (курсив — прим. верст.) автором. — И. С.] (В. В. Розанов, Религия и культура, С.-Петербург, 1899, 120).
196
Говоря об историко-реальной стороне романа, не нужно забывать о том, что инициатива Троцкого по формированию трудовых отрядов на армейский манер была в своих корнях утопической. Однако это начинание Троцкого вряд ли имело фурьеристскую окраску — об утопических предпосылках (из эпохи Николая I) милитаризации труда в эпоху военного коммунизма см. подробно: Richard Stites, Revolutionary Dreams. Utopian Vision and Experimental Life in the Russian Revolution, New York, Oxford,1989, 50–52.
197
Charles Fourier, Théorie des quatre mouvements et des destinée générales. Nouvelle édition, Paris, 1967, 100.
198
Тягунову зовут Пелагея Ниловна, как героиню «Матери» Горького. Пастернак распространяет полемику с фурьеризмом на его продолжение в горьковском романе о восстании женщины против социальных уродств. Все ценностные связи, установленные Горьким, меняются у Пастернака на противоположные: мать, становящаяся революционеркой из любви к сыну и за это подвергающаяся политическому преследованию, превращается в «Докторе Живаго» в бегущую от революции, совершающую уголовное преступление женщину, которой увлечен ее спутник-подросток.
199
О гастрономическом коде у Фурье см. подробно: Roland Barthes, Sade. Fourier. Loyola, Paris,1971, 87 ff.
200
Кроме Фурье, здесь очевидна еще одна отсылочная инстанция — романы Достоевского («Идиот», «Бесы», ср. также Великого инквизитора в «Братьях Карамазовых»), где социализм (синэстетически) эмблематизируется как «стук телег, подвозящих хлеб голодному человечеству». Об источнике этого мотива у самого Достоевского (переписка Герцена с Печериным) см комментарий в цит. изд.: 9, 393.
201
О восприятии Пастернаком монадологии см. подробно: Sergej Dorzweiler, Boris Pasternak und Gottfried Wilhelm Leibniz. — In: Pasternak-Studien. I… 25–31; Reinhold Vogt, Boris Pasternaks monadische Poetik (ms). Ср. о влиянии Лейбница на культуру нашего столетия: В. В. Иванов, Очерки по истории семиотики в СССР, Москва, 1976, 269 и след.
202
См.: Е. Спекторский, Проблема социальной физики в XVII столетии, т. 1, Варшава, 1910.
203
О математических познаниях Пастернака см.: Михаил Левин, Воспоминания о Б. Л. Пастернаке. — Звезда, 1993, № 4, 185.
204
Об антиутопизме Лейбница см., например: Hans-Joachim Mähl, Die Republik des Diogenes. Utopische Fiktion und Fiktionsironie am Beispiel Wielands. — In: Utopieforschung. Interdisziplinäre Studien zur neuzeitlichen Utopie, Bd. 3, hrsg. von W. Voßkamp, Baden-Baden, 1985, 57 ff.
205
Как Лейбниц, так и Пастернак понимают утопизм в качестве борьбы с бытием. В том же смысле концептуализовал утопию и такой современник Пастернака, как К. Маннхайм: Karl Mannheim, Ideologie und Utopie (1928–1929), Frankfurt am Main, 1952, 169 ff.
206
Ср. в поэзии Пастернака: «И чем случайней, тем вернее / Слагаются стихи…» (1, 47).
207
Владимир Набоков, Другие берега, Москва, 1989, 140.
208
Пастернак говорил в беседе с Вяч. Вс Ивановым: «Иносказание — не размещение определенных мыслей, а энергия, залившая все тонки, которая заставляет их значить не то, что они должны бы значить» (Вяч. Вс. Иванов, «Сестра моя — жизнь», — Литературная газета, 31 января 1990, № 5, 5).
209
Wolfgang Iser, Die Appellstruktur der Texte. — In: Rezeptionsästhetik. Theorie und Praxis, hrsg. von R. Warning, München, 1975, 228 ff.
210
Umberto Eco, The Rote of the Reader. Explorations in the Semantics of Texts, Bloomington and London, 1979, passim.
211
Чем бесцеремонно воспользовался английский писатель, скрывшийся под псевдонимом Alexander Mollin, сочинитель «продолжающей» пастернаковский роман безграмотной поделки «Lara's Child» (1994), в которой русские закусывают ватрушку солеными огурцами.
212
Аттестуя Вдовиченко как человека, верящего в то, что другие думают, как и он, Пастернак и солидаризируется, и полемизирует со Сталиным, писавшим в ранней статье о занятиях анархистов диалектикой: «Нам же остается только смеяться, глядя на это зрелище, ибо нельзя не смеяться, когда видишь, как человек борется со своей собственной фантазией, разбивает свои собственные вымыслы и в то же время с жаром уверяет, что он разит противника» (И. В. Сталин, «Анархизм или социализм?» Соч., т 1. 1901–1907. Москва, 1946, 310). В обоих случаях анархистское сознание не ведает ничего иного, кроме мнимостей, миражей, но если Сталин приписывает ему агрессивность, то Пастернак, напротив, настаивает на его миролюбии.
213
Что касается русско-японской войны, то ее ветераном среди анархистов был один из двух братьев Нестора Махно, замученный чекистами.
214
О махновце Вдовиченко, убежденном анархисте из крестьян, см., например: P. Archinoff, L’histoire du mouvement machnoviste (1918–1921), Paris, 1921, 368–369 (cp. 330, 354); Voline [Вс. М. Эйхенбаум], La révolution inconnue. Documentation inédite sur la révolution russe (1940), Paris,1969, 665–666.
215
Отмечено в: Richard Freeborn, The Russian Revolutionary Novel. Turgenev to Pasternak, London e. a., 1982, 38.
216
С. М. Степняк-Кравчинский, Избранное, Москва, 1972, 168–169.
217
Там же, 170.
218
Там же, 171.
219
Там же, 169.
220
Герцен пишет о Бакунине в «Былом и думах»: «…сам он — исполин с львиной головой, с всклокоченной гривой» (А. И. Герцен, Собр. соч. в 30-и тт, т. 11, Москва, 1957, 360).
221
А. А. Блок, Собр. соч. в 8-и тт, т. 5, Москва, Ленинград 1962, 32.
222
Борис Пильняк, Голый год, Берлин, Петербург, Москва, 1922 (Reprint by Ardis Publishers), 74.
223
Об этой группе см. подробно: Paul Avrich, The Russian Anarchists, Princeton, 1967, 46 ff.
224
Henry David Thoreau, Walden and Others Writings, New York, 1962,15 (вторая пагинация). Но откуда взялся в речи Вдовиченко еще один мотив: «Гражданские институции […] нельзя вбивать сверху, как столбы частокола» (3,317)? Наши поиски источника этого мотива в творчестве писателей, не чуждых анархистским настроениям, не увенчались успехом.
225
См. подробно, например: G. Р. Maximoff, The Guillotine at Work. Twenty Years of Terror in Russia (Data and Documents), Chicago, 1940, 407 ff.; Voline, op. cit., 277 ff.
226
G. P. Maximoff, op. cit., 161 ff; Voline, op. cit., 408 ff; разоблачение большевистской пропаганды, направленной против кронштадтцев, началось сразу же вслед за подавлением их восстания; см., например: Alexander Вегkman, Der Aufstand von Kronstadt (1922). — In: Anarchismus. Theorie. Kritik. Utopie. Texte und Kommentare, hrsg. von A. v. Borries und I. Brandies, Frankfurt a. M. 1970, 182 ff. В связи с интригой Ливерия, направленной против анархистов, ср. также клевету Маркса на Бакунина во время их борьбы за влияние в «Интернационале».
227
Анархия, 21 апреля 1918, № 43, 1.
228
Там же, 24 апреля 1918, № 45, 1 (статья подписана псевдонимом «Н. Гордый», за которым скрывался, вероятно, А. Л. Гордин).
229
Цит. по.: Красная книга ВЧК, изд. 2-е, т. 1, Москва, 1989, 329.
230
Эту интереснейшую апологию безумия, предвосхищавшую обэриутское творчество, братья Гордины закончили уже в 1914 г.
231
Братья Гордины, Манифест анархистов, Москва 1918, 4. О А. Л. и В. Л. Гординых см.: Paul Avrich, op. cit., 176–179, 237, 249–250; некоторые из идей А. Л. Гордина проанализированы в: С. Ф. Ударцев, Власть и государство в теории анархизма в России. — В: Анархия и власть, Москва, 1992, 59 и след. О литературном творчестве братьев Гординых см: Leonid Heller, Michel Niqueux, Histoire de l′utopie en Russie, Paris, 1995, 219–220.
232
Gustav Landauer, Aufruf zum Sozialismus (1911). Zweite vermehrte und verbesserte Auflage, Berlin, 1919, 19.
233
Об отношении Ландауэра к средневековой культуре см., например: Wolf Kalz, Gustav Landauer. Kultursozialist und Anarchist, Meisenheim am Glam, 1967, 108.
234
Цит. no: Anarchismus. Grundtexte zur Theorie und Praxis der Gewalt, hrsg. von Otthein Rammstedt, Köln, Opladen, 1969, 129.
235
По В. И. Далю, «пачколя» — «плохой маляр, живописец»; доктор Живаго, аналогичный Рафаэлю, связан с санитаром, фамилия которого этимологически поддерживает эту аналогию.
236
Из романного сюжета после однократного недолгого участия в нем изымаются и многие иные действующие лица (например, Сатаниди); см. подробно: Jerzy Faryno, О разночтениях и об исчезновениях в «Докторе Живаго» (Кто куда девался и что остается в силе?). — In: Pastemak-Studien, I…, 41 ff.
237
О значении самоотказа для Пастернака см. подробно: Б. М. Гаспаров, Gradus adpamassum, 75 ff.
238
Здесь не место рассматривать все этапы долгой тяжбы Пастернака со Спинозой по поводу страстей (аффектов); укажем лишь на то, что этот спор открылся в «Сестре моей — жизни» («Определение творчества»), был продолжен в «Охранной грамоте» (там, где была поставлена проблема поколений) и нашел завершение в романе — в суждениях Юрия Живаго о революции как о Боге, спустившемся на землю и тем даровавшем людям свободу безумной саморастраты. Напомним в связи с мыслями Живаго, касающимися революции, о главных положениях контрастного им нравственного учения Спинозы, который считал, что Бог не ведает страстей, что задачу человека в его разумной любви к Богу (Amor Dei intellectualis) составляет преодоление аффектов и, следовательно, спасение себя в приближении к бесстрастному вечному Началу всего сущего. Бог революции в пастернаковском романе страстен (и поэтому эквивалентен вызывающей страсть заглавного героя Ларе: «За своим плачем по Ларе он [Живаго. — И. С.] оплакивал также то далекое лето в Мелюзееве, когда революция была тогдашним […] Богом…» (3, 448)), пастернаковский человек в верховном своем (бунтующем) проявлении безрассуден и не подчинен общему принципу разумной нравственности: «…каждый сумасшествовал по-своему, и жизнь каждого существовала сама по себе, а не пояснительно-иллюстративно, в подтверждение правоты высшей политики» (там же).
239
Сам Пастернак наотрез отрицал всякую таинственность этого героя и заявлял (в письме, опубликованном в: The Teacher of the Deafs, 1959, October, 213), что, изображая Клинцова, он описал реальный случай, который произошел с ним в начале революции. (Мы очень признательны Е. В. и Е. Б. Пастернакам за указание на этот малоизвестный документ.) Высказывания писателей, подобные сделанному Пастернаком, являют собой средство зашиты, призванное обеспечить длительную информационную значимость текста, его неуязвимость для разгадывания. Они заранее обесценивают всякую попытку демаскировать утаенный автором смысл по принципу: «здесь и понимать нечего».
240
И. П. Смирнов, Порождение интертекста, 62 и след.
241
В интертекстуальной ретроспективе сходна с Клинцовым и одновременно отлична от него Оля Демина. Она предлагает Ларе отравить собаку Комаровского («— Вот яйца есть на Пасху каменные […] Надо взять, вымочить в сале, сало пристанет, наглотается он, паршивый пес […] и — шабаш!» (3, 27)). Аналогичный совет Смердяков дал Илюше Снегиреву. Но если в «Братьях Карамазовых» собака гибнет, что вызывает нравственные мучения Илюши, то в «Докторе Живаго» мотив Достоевского дан лишь как возможность, которая не достигает стадии реализации. О других контактах пастернаковского романа с «Братьями Карамазовыми» см.: С. Витт, Доктор Живопись. О «романах» Бориса Пастернака «Доктор Живаго». — В: Классицизм и модернизм. Сборник статей, Тарту, 1994, 155 и след. В следующей главе мы обсудим эти контакты детальнее.
242
Ф. И. Тютчев, Лирика, т. 1, Москва, 1965, 205.
243
Цит. по: Максимилиан Волошин, Избранное, Минск, 1993, 108.
244
Ср. «демонизацию» Пастернаком футуризма в поздней поэзии: Вяч. Вс. Иванов, Заметки к истолкованию пастернаковских текстов. — In: Themes and Variations. In Honor of Lazar Fleishman (= Stanford Slavic Studies, Vol. 8), ed. by K. Polivanov, I. Shevelenko, A Ustinov. Stanford, 1994, 16–17.
245
Вадим Шершеневич, Великолепный очевидец. Поэтические воспоминания 1910–1925 гг., 497–498. Шершеневич (в «Раннем утре») и Рюрик Ивнев (выступивший в «Анархии» (1918, № 31) со статьей «Стальной корабль») связали себя в 1918 г. литературной полемикой, разгоревшейся по поводу статьи Шершеневича, которая порицала Блока и Маяковского за их сотрудничество с большевиками (ср. об этом: Рюрик Ивнев, У подножия Мтацминды. Мемуары. Новеллы разных лет. Повесть, Москва 1973, 42–43, 57–58).
246
Кроме Платона, для Пастернака в «Вассермановой реакции» был релевантен Юм (в семинаре Г. Г. Шпета Пастернак написал в 1910 г. реферат «Психологический скептицизм Юма» (Е. Пастернак, Борис Пастернак…, 119–121)). В своем радикальном эмпиризме Юм («Enquiry concerning Human Understanding» (1748)) скептически относился к умозаключениям по аналогии (из того, что один предмет вызвал некоторое следствие, вовсе не вытекает, что сходный с ним предмет породит тот же самый эффект, если нас сейчас насыщает хлеб, то данный факт не означает, что в будущем нас насытит другой хлеб). Именно скепсис Юма служит в «Вассермановой реакции» исходной точкой для ниспровержения искусства, предпочитающего ассоциации по сходству.
247
Пастернак соотнес «глухоту» Шершеневича с отсутствием в его стихах «тематизма» (4,352), последовав в этом за концептуализацией врожденной глухоты, предложенной в «Антропологии» Канта: «Dem Taubgeborenen ist sein Sprechen ein Gefühl des Spiels seiner Lippen, Zunge und Kinnbackens, und es ist kaum möglich, sich vorzustellen, daß er bei seinem Sprechen etwas mehr tue, als ein Spiel mit körperlichen Gefühlen zu treiben, ohne eigenlliche Begriffe zu haben und zu denken» (Immanuel Kant, Werke in sechs Bänden, Bd. VI, Frankfurt am Main, 1964, 500).
248
Увлечение Клинцова-Погоревших анархизмом, футуризмом, а также спортом передает то содержание, которым была наполнена издававшаяся в 1918 г. в Москве газета «Жизнь и творчество русской молодежи» (ср. настойчивое именование Клинцова-Погоревших «молодым человеком»). Пастернаковский роман о революции газетен, как и произведения о ней Достоевского. К вопросу «Пастернак и газета» см. подробно: Лазарь Флейшман, Борис Пастернак в тридцатые годы, Jerusalem, 1984, passim.
249
Немые сцены тщательно исследованы в: Susi Kotzinger, Der Diskurs des Erhabenen bei Gogol' und die longinsche Tradition, 1994 (ms). P. Лахманн (устное сообщение) считает, что внезапное исчезновение Клинцова-Погоревших из романного действия можно рассматривать как коррелирующую с врожденной немотой этого персонажа фигуру умолчания — как сюжетную апозиопезу.
250
Живаго хотя и возражает Клинцову, но все же верит в его пророчество:
«Погоревших […] предсказывал гибельные потрясения […] Юрий Андреевич внутренне соглашался, что, может быть, они неотвратимы…»
(3, 163)
Несмотря на спор, который ведут эти герои, они не слишком расходятся друг с другом. По ходу романа к проблеме разрушений обратится и Лара, которая сделает ответственной за распространение анархии российскую государственность, вовлекшую народ в войну:
«Я теперь уверена, что она (война — И. С.) была виною всего […] Смерть человека от руки другого человека была редкостью […] и вдруг этот скачок […] в […] повальное безумие и одичание каждодневного и ежечасного, узаконенного и восхваляемого смертоубийства […] Сразу все стало приходить в разрушение. Движение поездов, снабжение городов продовольствием, основы домашнего уклада, нравственные устои сознания […] Главной бедой […] была утрата веры в цену собственного мнения […] Стало расти владычество фразы, сначала монархической — потом революционной».
(3, 398)
Ларина речь выросла из последней главы «Смысла жизни» (1918) Е. Н. Трубецкого:
«Война зажгла все, разрушила всякую государственность и общественность […] Меч государства, выпавший из его рук, обратился против него: народ, вооруженный государством, стал величайшею угрозою для самого его существования […] Как произошло это превращение могущественнейшего орудия государственности в орудие анархии? […] Все прониклись мыслью, что в интересах коллективных, национальных все дозволено. — И в результате […] мысль об убийстве перестала казаться страшной» [подчеркнуто (полужирный — прим. верст.) автором. — И. С.].
(Е. Н. Трубецкой, Смысл жизни, Москва, 1994, 194).
251
Б. Коробка, «Дух разрушающий есть в то же время и дух созидающий». — Анархия, 5 марта 1918, № 11, 2.
252
Robert L. Jackson, The Symbol of the Wild Duck in Dr. Zhivago. — Comparative Literature, 1963, Vol. XV, № 1, 39 ff. Изучение мотива охоты и уток у Пастернака было продолжено в: Vladimir Vishniak, Pasternak's «Roslyj strelok» and the Tradition of the Hunter and the Duck. — Irish Slavonic Studies, 1986, № 7, 53 ff.
253
Охотясь на уток и затем жертвуя селезня, Погоревших не только является намеком на «Дикую утку» Ибсена, но и в точности повторяет действия отрицательного персонажа из близкого анархистскому мировоззрению романа Арцыбашева «Санин» (этот персонаж, Юрий Сварожич, завершает жизнь случайным самоубийством во время игры в русскую рулетку):
Кузьма потрогал селезня под крыло.
— Жирен, — сказал он одобрительно, — ты бы мне парочку, Анатолий Петрович… куда тебе столько!
— Берите хоть все мои, — оживленно предложил Юрий и покраснел.
— Зачем все? […] А я парочку… чтоб никому не обидно!
(М. Арцыбашев, Санин (1907), Rarity Reprints № 10, Letchworth, Hertfordshire, 1969, 95–96).
Сварожич у Арцыбашева — соперник удачливого штирнерианца Санина. Пастернак компрометирует претекст тем, что передоверяет жест слабовольного Сварожича тому персонажу «Доктора Живаго», который соответствует анархистствуюшему Санину. Gendershift в пастернаковском романе амбивалентен, оказывается таковым только в проекции на пьесу Ибсена. Из других полемических откликов Пастернака на роман Арцыбашева стоит упомянуть сцену встречи Юрия с Ларой в юрятинской библиотеке. В библиотеке же сталкиваются друг с другом Санин и Карсавина. Если у Арцыбашева Санин затем насилует Карсавину и тем самым утверждает некнижность полового влечения, то у Пастернака, напротив, любовь Юрия и Лары есть продолжение чтения (мирового текста о любви). Действие «Санина» разыгрывается в провинции — ср. о ее радикализме там, где Пастернак характеризует Клинцова-Погоревших: «Все это напоминало что-то давно знакомое В духе такого радикализма говорили нигилисты прошлого века […] а потом совсем еще недавно их прямые продолжатели, то есть вся образованная русская провинция, часто идущая впереди столиц…» (3, 161–162).
254
О Пастернаке — стрелке и охотнике см: Лазарь Флейшман, Борис Пастернак в двадцатые годы, 55–56. Ср. выдержку из письма Е. В. и Е. Б. Пастернаков (от 6 апреля 1995 г.) автору этой статьи: «„Правда“ писала о его [Пастернака. — И. С.] успехах в стрельбе в цель, где он занял одно из первых мест среди писателей».
255
«Погоревших был феноменально способным воспитанником школы Гартмана или Остроградского», — значится в романе (3, 162) А. Ф. Остроградский — известный директор училища глухонемых в конце XIX — начале XX в. Нам не удалось, однако, разыскать Гартмана среди тех, кто прославился в России борьбой с глухонемотой. Даже если в их числе и был некий Гартман, он не был столь популярен, как А. Ф. Остроградский. Какого Гартмана называет здесь Пастернак? Не своего ли марбургского учителя, философа Н. Гартмана? Это предположение не будет выглядеть безудержной фантазией, если обратиться к «Охранной грамоте». Мысль о разрыве с марбургской философией вызревает у героя этого текста в поезде, в котором он едет вместе с охотником, чиновником «лесного департамента с ягдташем через плечо и ружьем на дне вещевой сетки» (4, 183). Охотник в «Охранной грамоте» — alter ego студента: последний жертвует философией, первый приносит в жертву животных Оглядываясь на ранний автобиографический очерк Пастернака, мы получаем право сказать, что в «Докторе Живаго» воспроизводится двойничество разочаровавшегося в своем призвании философа, воспитанника Н. Гартмана, с охотником.
256
В Клинцах, кстати сказать, существовала сравнительно сильная анархистская ячейка.
257
Константин Локс, Повесть об одном десятилетии (1907–1917). Публикация Е. В. Пастернак и К. М. Поливанова. — В: Минувшее. Исторический альманах, 15, Москва, С.-Петербург 1994, 84, 86.
258
См., в первую очередь: Л. Н. Толстой, Полн. собр. соч., т. 23, Москва, 1957, 343 и след. В уже цитированном письме Е. В. и Е. Б. Пастернаки указали нам на то, что в подготовительных материалах к «Доктору Живаго» отцов церкви прямо критикует Веденяпин (3,575). В окончательной редакции эту скептически-толстовскую точку зрения в скрытой форме унаследовал младший персонаж романа.
259
Novalis, Werke in einem Band, München, Wien, 1981, 460. В трактате «Царство Божие внутри вас» Толстой очень близок этой идее Новалиса и Маркса, но выражает ее иначе, чем они: он пишет о гипнотическом воздействии церкви на верующих.
260
Религиозность Юрия Живаго внецерковна. То же следует сказать, наверное, о религиозности самого Пастернака. Его предсмертные слова были проникнуты гностической неудовлетворенностью этим миром: «Я очень любил жизнь и тебя, — сказал он Зинаиде Николаевне, — но расстаюсь без всякой жалости: кругом слишком много пошлости не только у нас, но во всем мире. С этим я все равно не примирюсь» (З. Пастернак, Воспоминания. — В: Воспоминания о Борисе Пастернаке, составление Е. В. Пастернак, М. И. Фейнберг, Москва, 1993, 229). Вот еще одно близкородственное гностицизму суждение Пастернака (в письме жене, июнь 1948) о хаосе повседневной жизни, который страшнее, чем ее разрушение: «…это хуже войны, потому что война — это смертельная и быстро разрешающаяся катастрофа, а этот порядок — смертельная катастрофа, надолго затягивающаяся» (Письма Б. Л. Пастернака к жене 3. Н. Нейгауз-Пастернак, составление К. М. Поливанов, Москва, 1993, 159).
261
Ср.: J. F. С. Wright, Slava Bohu. The Story of the Dukhobors, New York, Toronto, 1940, 48.
262
Приобщенный авторскому началу в романе, Живаго оказывается в почти той же ситуации, что и рассказчик в «Бесах» Достоевского, один из «бесов», человек из кружка Верховенского-старшего, который бросается подбирать «портфельчик», нарочно уроненный Кармазиновым (= Тургеневым). Живаго спасает «видного политического деятеля» (3, 187), у которого бандиты украли портфель.
263
Пацифистскую полемику А. Ю. Ге с сочувствовавшим странам Антанты Кропоткиным см: Александр Ге, Путь к победе, Лозанна, 1917, passim.
264
Раннее утро, 9 июня (27 мая) 1918, № 103, 3.
265
Алексей Толстой, цит. соч., 527.
266
Называя Вдовиченко «столпом […] анархизма», Пастернак употребляет выражение А. Н. Толстого («столп анархии» (там же, 465)), примененное им в «Восемнадцатом годе» к Волину (Вс. М. Эйхенбауму). Волин тем самым также входит в число фактических прообразов Вдовиченко.
267
Погоревших возведен к киникам, но кинический жест Диогена Синопского («Ищу человека!») повторяет Юрий Живаго (правда, не при свете дня, а в темноте):
«Тогда Юрий Андреевич зажег спичку, чтобы посмотреть, что с его соседом, не вышел ли он из купе в такое короткое мгновение и не спит ли он, что было бы еще невероятнее. Но нет, тот сидел с открытыми глазами на своем месте и улыбался свесившемуся сверху доктору. Спичка потухла. Юрий Андреевич зажег новую [= повтор действия героем как знак ритуального воспроизведения культурно значимого события. — И. С.] и при ее свете в третий раз повторил, что ему желательно было выяснить».
(3, 159)
268
Сказанное не означает, что апофатическая установка отсутствует и в других произведениях Достоевского, — ср.: Aage A. Hansen-Löve, Finale Diskurse und Null-Referenz bei Gogol' und Dostoevskij (in press). Под сугубо апофатическим углом зрения «Братья Карамазовы» интерпретированы в: Т. Зверева. Мир реальности и реальность рассказа в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» (к вопросу о повествовании). — В: Метод и результат новые подходы к изучению текста. Тезисы докладов, Москва, 1995, 15–17. Главный аргумент в этой статье — безмолвие Христа, которое якобы отражает собой проведенную в «Братьях Карамазовых» общую для них девальвацию слова. Но ведь Христос молчит на допросе у Великого инквизитора! Он не отвечает на искушение.
269
Ср. об антириторических установках уже раннего русского реализма: Renate Lachmann, Die Zerstörung der schönen Rede. Rhetorische Tradition und Konzepte des Poetischen, München, 1994, 284 ff. О нелитературности «Бесов» мы писали в: И. П. Смирнов, Психодиахронологика…, 120 и след.
270
Исключением из этого ряда является Г. Лукач, который заявил, что Достоевский не писал романов (Georg Lukács, Die Theorie des Romans. Ein geschichtsphilosophischer Versuch über die Formen der großen Epik (1914/15), Neuwied und Berlin, 1965, 158). Г. Лукач рассматривал творчество Достоевского как результат выхода писателя из романного жанра. Мы пытаемся понять «Братьев Карамазовых» как текст, конфронтирующий с литературой в ее целом, с любым ее жанром, не обязательно романным. Мы благодарны покойному Г. М. Фридлендеру за то, что он напомнил нам о подходе Г. Лукача к Достоевскому.
271
Вяч. Иванов, Достоевский и роман-трагедия. — В: В. И., Борозды и межи, Москва, 1916, 5 и след.
272
Ср. о суде в «Братьях Карамазовых»: Я. О. Зунделович, Романы Достоевского. Статьи, Ташкент, 1963, 180 и след.
273
Ср. выступление Л. В. Пумпянского против Вяч. Иванова (Л. В. Пумпянский, Достоевский и античность, Петроград, 1922, 33), которое во многом предвосхитило представление М. М. Бахтина о «карнавальном» характере творчества Достоевского.
274
Цит. по: Н. К. Михайловский, Литературная критика и воспоминания, Москва, 1995, 71, 78.
275
Там же, 53.
276
О скандалах у Достоевского см., например: P. Л. Джексон, Вынесение приговора Федору Павловичу Карамазову. — В: Достоевский. Материалы и исследования, 3, Ленинград 1978, 173 и след.; Renate Lachmann, Gedächtnis und Literatur. lntertextualität inderrussischen Moderne, Frankfurt am Main, 1990, 254 ff.; Maxim D. Shrayer, Metamorphoses of «Bezobrazie» in Dostoevskij's The Brothers Karamazov: Maksimov — von Sohn — Karamazov. — Russian Literature, 1995, XXXVII, 93–108.
277
М. М. Бахтин, Проблемы поэтики Достоевского (1929), 4-е изд., Москва, 1979,116 и след.
278
Леонид Гроссман, Поэтика Достоевского, Москва, 1925, 5.
279
В. Е. Ветловская, Поэтика романа «Братья Карамазовы», 8 и след.
280
Эта излишне строгая дифференциация восходит к В. В. Розанову (1894): «И как в Алеше выделилась в очищенном виде мощь утверждения и жизни, так и в Иване в очищенном же виде сосредоточилась мощь отрицания и смерти, мощь зла» (В. Розанов, Легенда о Великом инквизиторе Достоевского. Опыт критического комментария. С приложением двух этюдов о Гоголе, изд. 3-е, С.-Петербург, 1906, 63).
281
В. Е. Ветловская, цит. соч., 98–99.
282
Митя угрожает Смердякову «обе ноги сломать» (14, 247), но как раз убийца и не входит в число персонажей, страдающих болезнью ног. О хромоте в мифе см. подробно: Вяч. Вс. Иванов, Структура индоевропейских загадок-кеннингов и их роль в мифопоэтической традиции. — В: Исследования в области балто-славянской культуры. Загадка как текст. 1, 118 и след.
283
Ср.: Susan Rubin Suleiman, Authoritarian Fictions. The Ideological Novel As a Literary Genre, New York, 1983, passim.
284
«Wenn wir in Zeiten, wo die Religion heilig war, die Ehe, das Eigentum, die Staatsgesetze respektiert finden, so hat dies nicht in der Religion seinen Grnnd, sondern in dem ursprünglich, natürlich sittlichen und rechtlichen Bewußtsein, dem die rechtlichen und sittlichen Verhältnisse als solche für heilig gelten […] Wo es Ernst mit dem Recht ist, bedürfen wir keiner Anfeuerung und Unterstützung von Oben her. Wir brauchen kein christliches Staatsrecht; wir brauchen nur ein vemünftiges, ein rechtliches, ein menschliches Staatsrecht. Das Richtige, Wahre, Gute hat überall seinen Heiligungsgrund in sich selbst, in seiner Qualität» [подчеркнуто (курсив — прим. верст.) автором. — И. C.] (Ludwig Feuerbach, Das Wesen des Christentums (1843), Stuttgart, 1969, 404–406). Впрочем, Миусов подразумевает не одного Фейербаха, но также последователей Сен-Симона, религиозных социалистов; он говорит о статье Ивана, повторяя некоего французского стража порядка, следящего за радикалами:
«Социалист-христианин страшнее социалиста-безбожника».
(14, 62)
285
В. Е. Ветловская несправедливо обвиняет Ивана в том, что он в своей статье играет на руку сразу и католикам, и православным (цит. соч., 102–104). Это не так. Иван выступает против католицизма, но не проводит размежевания между атеистическим учением Фейербаха и православной идеологией (как понимает ее Достоевский). Католицизм, по отцу Паисию, стремится заместить церковь государством. Между тем Иван стоит на противоположной точке зрения:
«…не церковь должна искать себе определенного места в государстве […] а, напротив, всякое земное государство должно бы впоследствии обратиться в церковь вполне…»
(14, 58)
К проблеме церковного суда ср.: Richard Peace, Dostoevsky. An Examination of the Major Novels, Cambridge University Press, 1971, 265 ff. О восприятии Достоевским католицизма ср. прежде всего: Л. Карсавин, Достоевский и католичество. — В.: Ф. М. Достоевский. Статьи и материалы, под ред. А. С. Долинина, Петербург, 1922, 33–64.
286
Ludwig Wittgenstein, Philosophische Unlersuchungen, Frankfurt am Main, 1967, 24 ff.
287
Ср. о «безмерности» Федора Павловича: В. В. Зеньковский, Федор Павлович Карамазов. — В сб.: О Достоевском, II. Сборник статей под ред. A. Л. Бема, Прага, 1933, 93–144.
288
Franz von Assisi, Legenden und Laude, Zürich, 1975, 520. См. подробно: В. E. Ветловская, Pater Seraphicus. — В: Достоевский. Материалы и исследования, вып 5, Ленинград, 1983, 163 и след.
289
К идее теократии склонялся и Вл. Соловьев в его «Чтениях о богочеловечестве» (1878–1880), которые были известны Достоевскому. Однако влияние Гоббса на Достоевского прослеживается, начиная уже с «Крокодила» (1865), где чудовище ассоциировано — в силу намека на заключение Чернышевского в Петропавловскую крепость — с царской властью, и с «Преступления и наказания» (1865–1866): в эпилоге этого романа Раскольникову снится сон о bellum omnium contra omnes. Насколько нам известно, литературоведение не обратило внимания на зависимость Достоевского от политической философии Гоббса. Однако литература, пусть лишь имплицитно, указала нам на идейное родство этих двух авторов. П. Остер (Paul Auster) назвал свой недавний роман, переносящий действие «Преступления и наказания» в Северную Америку 1960–1990-х гг., именем книги Гоббса о государстве («Leviathan», London, 1992). Главный герой этого произведения, антигосударственник Бенжамин Закс (Sachs), пишет роман, в котором Раскольников после каторги становится американским гражданином (текст-в-тексте контаминирует, таким образом, сюжеты «Преступления и наказания» и «Братьев Карамазовых»). По ходу развертывания романного действия Закс влюбляется в проститутку (сопоставимую с Соней Мармеладовой) и в конце концов бросает литературу, чтобы взрывать копии статуи Свободы, расставленные в американских городах (повторяя на свой, американский, лад убийство старухи-процентщицы).
290
В этом аспекте прямое возведение «Братьев Карамазовых» к философии Н. Ф. Федорова нуждается в оговорках. Из обширной научной литературы о Достоевском и Н. Ф. Федорове назовем только несколько работ: Robert Lord, Dostoevsky. Essays and Perspectives, University of California Press, 1970, Ch. X; Sven Linnér, Starets Zosima in The Brothers Karamazov. A Study in the Mimesis of Virtue, Stockholm, 1973, 200 ff; Robert L. Belknap, The Genesis of The Brothers Karamazov. The Aesthetics, Ideology, and Psychology of Making a Text, Evanston, Illinois 1990, 84 ff). Достоевский, в противовес H. Ф. Федорову (подхватившему культ отцов из философии О. Конта, из его позднего сочинения «Système de politique positive» (1851–1854)), требует сохранять память о детях (заключительное слово Алеши), а не об отцах. Вместе с тем те и другие сходны между собой. Об эквивалентности отцов и детей в «Братьях Карамазовых» см. точные суждения В. Е. Ветловской в ее «Поэтике…» (138 и след). О теме памяти в «Братьях Карамазовых» см. подробно: Diane Oenning Thompson, The Brothers Karamazov and the Poetics of Memory, Cambridge e. a., 1991, passim. Ср. еще о детях у Достоевского: William Woodin Rowe, Dostoevsky: Child and Man in His Works, New York, London 1968, passim. Пастернак безоговорочно выступил в «Докторе Живаго» против философии Н. Ф. Федорова; процитируем слова Юрия Андреевича, обращенные к его теще:
«— Воскресение в той грубейшей форме, как это утверждается для утешения слабейших, это мне чуждо […] Где вы разместите эти полчища, набранные по всем тысячелетиям? Для них не хватит вселенной, и Богу, добру и смыслу придется убраться из мира, их задавят в этой жадной животной толчее»/
(3, 69)
291
О Лейбнице в связи с философией Ивана писал уже С. Н. Булгаков («Иван Карамазов (в романе Достоевского „Братья Карамазовы“) как философский тип» (1902). В: С. Н. Б., Соч. в 2-х тт, т. 1, Москва, 1993, 29 и след.)). Новейший подход к «Братьям Карамазовым» как к продолжению лейбницевской аргументации см. в: Wolf Schmid, Die «Brüder Karamazov» als religiöser «Nadryv» ihres Autors (in press).
292
Ср. о мотиве Иова у Достоевского: Н. Ефимова, Мотив библейского Иова в «Братьях Карамазовых». — В: Достоевский. Материалы и исследования, С.-Петербург, 1994, 122–131. Ср. также об отношении Достоевского к Канту: Я. Э. Голосовкер, Достоевский и Кант. Размышления читателя над романом «Братья Карамазовы» и трактатом Канта «Критика чистого разума», Москва, 1963, passim (автор этой книги обращает внимание, прежде всего, на отголоски учения Канта об антиномиях в «Братьях Карамазовых»).
293
В файле — полужирный. — прим. верст.
294
Ср. еще: «—Аграфена Александровна, — привстал со стула Митя, — верь Богу и мне: в крови убитого вчера отца моего я не повинен» (14, 455).
295
В файле — курсив. — прим. верст.
296
Ср. побои, которым подвергает офицер Галиуллин попавшего в его команду рядового Худолеева; чтобы избежать дальнейшего рукоприкладства, Галиуллин самопожертвенно, в духе Зосимы, просит о переводе его во фронтовую воинскую часть.
297
Ср.: В. Н. Топоров, Поэтика Достоевского и архаические схемы мифологического мышления. — В: Проблемы поэтики и истории литературы, Саранск, 1973, 91 и след. Расширенный вариант этой статьи см в: В. Н. Топоров, Миф. Ритуал. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического, Москва, 1995, 193 и след.
298
Не в жертве индивидным (особым) ради всеобщего, как полагали М. Хоркхаймер и Т. Адорно, заключено значение первобытного ритуала, но в убийстве человека его теоморфным двойником (ср.: Max Horkheimer, Theodor Adorno, Dialeklik der Aufklärung. Philosophische Fragmente (1944), Amsterdam, 1947, 13 ff).
299
Ср. о полемике Штирнера против Фейербаха: Norbert Bolz, Philosophie nach ihrem Ende, Klaus Boer Verlag, 1992, 136 ff.
300
Max Stirner, op. cit., 200, 207.
301
В файле — курсив. — прим. верст.
302
О штирнерианстве Ивана см.: М. М. Бахтин, цит. соч., 104. Ср. также одну из лучших работ о «Братьях Карамазовых»: Ellis Sandoz, Political Apocalypse. A Study of Dostoevsky's Grand Inquisitor, Baton Rouge, Louisiana, 1971, 112. Одним из первых, кто написал (довольно обшо, как и названные выше литературоведы) об авторе «Братьев Карамазовых» как читателе Штирнера, был С. А. Аскольдов (Религиозно-этическое значение Достоевского (1922). — В: Ф. М. Достоевский. 1881–100–1981, London, 1981, 37). Б. П. Вышеславцев (1931) возводил атеистически-криминальную формулу Ивана к словам апостола Павла (из «Первого послания к Коринфянам», 6, 12): Б. П. Вышеславцев, Этика преображенного Эроса, Москва 1994,41. Не исключено, что Иван в своей двузначности цитирует сразу и Штирнера, и апостола Павла.
303
Max Stirner, op. cit., 219.
304
Александр I беседовал с учредителем скопчества, Кондратием Селивановым; петербургская аристократия 1810–1820-х гг. поддерживала эту ересь (см.: К. Кутепов, Секты хлыстов и скопцов, изд. 2-е, Ставрополь, 1900, 163 и след.). О связях скопчества с русским монархизмом см. также: Александр Эткинд, Революция как кастрация. — Октябрь, 1994, № 8, 163–188.
305
Что Смердяков ассоциировался Достоевским с начальной русской историей, достаточно очевидно. Григорий упрекает Смердякова в том, что он «из банной мокроты завелся» (14, 114). Говоря так, Григорий цитирует летопись Нестора, где рассказывается о том, как Ян Вышатич поощрил убийство двух волхвов, веровавших в то, что Бог создал человека из банного полотенца: «Богь мывъся в мовници и вспотивъся, отерся въхтемъ, и верже с небесе на землю И распрѣся сотона с богомь, кому в немь створити человѣка. И створи дьяволъ человѣка, а богь душю во нь вложи» (Памятники литературы древней Руси. XI — начало XII века, 190). Мотив происхождения человека из пота взят из нордической мифологии.
306
Рецепция нигилизма отразилась у Достоевского, таким образом, не только при изображении Ракитина, как часто считается.
307
И. А. Кущевский, Николай Негорев (1871), Москва, 1984, 269.
308
Nicolai Karlowitsch, Die Entwickelung des Nihilismus. Dritte stark vermehrte Auflage, Berlin, 1880, 44.
309
He красота спасает мир в «Братьях Карамазовых», но власть церкви Разительное несовпадение «Идиота» и «Братьев Карамазовых» не позволяет нам принять известный тезис, выдвинутый П. М. Бицилли: «Все написанное Достоевским может изучаться не „диахронично“, а „синхронично“ В каждой его вещи потенциально заложены все остальные» (Р. М. Bitsilli. К вопросу о внутренней форме романа Достоевского — В: O Dosioevskom. Stat'i, Introduction by D. Fanger, Brown University Press, Providence, 1966, 22).
310
Ср. особенно: S. Freud, Dostoewski und die Vatertötung (1927–1928). — S. F., Studienausgabe, Bd. X, Frankfurt am Main, 1983, 271 ff.
311
С. Г. Вилинский, Житие св. Василия Нового в русской литературе, ч. II. Тексты жития, Одесса, 1911, 418 и след.
312
П. Я. Чаадаев, Полн. собр. соч. и избранные письма, т. 1, Москва, 1991, 329. Ср. о Чаадаеве и Иване: Ellis Sandoz, op. cit., 56.
313
Об Иване-авторе ср.: F. F. Seeley, Ivan Karamazov. — In: New Essays on Dostoevsky, ed. by М. V. Jones and G. M. Terry, Cambridge e. a., 1983, 115–136.
314
Alfred Rammelmeyer, Zwei neutestamentliche Hauptmotive der «Legende vom Großinquisitor» von F. M. Dostoevskij. — In: Dostoevskij und die Literatur Vorträge zum 100. Todesjahr des Dichters auf der 3. Intemationalen Tagung des «Slavenkomitees» in München 12.-14. Oktober 1981, hrsg. von H. Rothe, Wien, 1983,4 ff. О других источниках «Легенды», отчасти очень спорных, см. Комментарий к «Братьям Карамазовым»: 15, 462–465.
315
Иные мнения о несходстве между собой трех братьев см.: S. I. Gessen, Tragedija dobra v Brati'akh Karamazovykh Dostoevskogo (1928). — In: О Dostoevskom. Stat'i, 221; W. J. Leatherbarrow, Fyodor Dostoevsky: The Brothers Karamazov, Cambridge University Press, 1992, 46.
316
Jan M. Meijer, The Author of Brat'ja Karamazovy. — In: The Brothers Karamazov by F. M. Dostoevskij. Essays by J. van der Eng, J. M. Meijer, The Hague, Paris, 1971, 40.
317
В том, что Достоевский читал Бонавентуру, нас полностью убеждает «Бобок» (но русского перевода «Ночных дозоров» при жизни автора «Бобка» не было). Способность рассказчика в этой новелле Достоевского слышать голоса еще не совсем разложившихся покойников, ведущих эротические разговоры, стоит в прямой интертекстуальной зависимости от дара, которым обладает некий «Geisterseher» в «Ночных дозорах», блуждающий по кладбищу. Этот персонаж так говорит о себе: «Ihr haltet mich wohl gar für toll [за сумасшедшего держат окружающие и рассказчика в „Бобке“. — И. С.]; aber darin irrt Ihr! Ich betrete diese Orte nicht gern, denn ich habe einen wunderbaren Sinn mit auf die Welt gebracht, und erblicke wider meinen Willen auf Gräbern die darunterliegenden Toten mehr oder weniger deutlich, nach den Graden ihrer Verwesung [любопытно, что повествователь у Достоевского, услышавший покойников, признается перед этим событием: „Я начинаю видеть и слышать какие-то странные вещи“ (21, 43). — И. С.]. Solange der Verstorbene unten noch unversehrt ist, so lange steht für mich seine Gestalt deutlich über der Gruft, und nur wenn der Körper sich mehr und mehr auflöst, verliert sich auch das Bild in Schatten und Nebel [ср. в посттексте: „…продолжается жизнь как бы по инерции […] еще месяца два или три […] Есть здесь, например, один такой, который почти совсем разложился, но раз недель в шесть он все еще вдруг пробормочет одно словцо…“ (21,51). — И. С.] […] Dort unten ruhtsie — sie starb in der Blüte, und ich kann nur hier nach ihrem Brautbette wandeln. Sie lächelt mir schon aus der Feme entgegen» [Достоевский превращает эротическую связь между живым духовидцем и мертвой в обсценную болтовню самих трупов— И. С.] (Bonaventura (E. A. F. Klingemann), Nachtwachen (1804–1805), Stuttgart, 1990, 138).
318
Ср. некоторые из работ на эту тему: Р. Плетнев, Сердцем мудрые (О «старцах» у Достоевского). — О Достоевском, II. Сборник статей под ред. A. Л. Бема…, 73–92; Sven Linnér, op. cit., passim; Nina M. Perlina, Quotation as an Element of the Poetics of The Brothers Karamazov. Thesis, Brown University, 1977, 143–144; Sergei Hackel, The religious Dimension: Vision or Evasion? Zosima's Discourse in The Brothers Karamazov. — In.: New Essays…, 139–168; Kristin Eikeland, Ethopoiia in the Life of Zosima — Scando-Slavica, 1994, T. 40, 15–22.
319
В файле — полужирный. — прим. верст.
320
Johann Gottlieb Fichte, Die Bestimmung des Menschen, Stuttgart, 1981/1993, 17–18.
321
Ibid., 180.
322
Ibid., 121.
323
Ср.: David K. Prestel, Father Zosima's Teachings and the Eastern Orthodox Hesichast Tradition. — In: IX. Internationales Dostoevskij Symposium. 30. Juli — 6. August 1995. Kartause Gaming. Resumées — Abstracts, 75–76.
324
Г. М. Прохоров, Послания Нила Сорского — Груды Отдела древнерусской литературы (Вопросы истории русской средневековой литературы. Памяти В. П. Адриановой-Перетц), т. XXIX, Ленинград, 1974, 140.
325
Памятники литературы древней Руси. Конец XV — первая половина XVI века, Москва 1984, 346.
326
О рецепции этой главы в XX в., обусловленной лекциями А. Кожева, см. содержательную статью: Михаил Ямпольский, В склепе Антигоны (Несколько интерпретаций «Антигоны» Софокла). — Новое литературное обозрение, 1995, № 13, 33 и след.
327
Д. И. Чижевский, перечисляя данные о знакомстве Достоевского с философией Гегеля, в то же время сомневался в том, что она оставила след в его текстах: Dmitrij Tschizewskij, Hegel bei den Slaven (1934). Zweite, verbesserte Auflage, Darmstadt, 1961, 349–350. Интертекстуальный анализ показывает, однако, что Достоевского нельзя читать вне философского контекста, с которым он был прекрасно знаком, даже если у нас и нет прямых свидетельств о том, как и когда он обрел сведения о «Теодицее» и других привлеченных нами для сопоставления философских сочинениях.
328
Здесь мы близки к тому, что В. Шмид в уже цитированной статье говорит о смыслообразовании в «Братьях Карамазовых».
329
Но и в немецком допустима пейоративная игра со словом «Geist» — ее предпринял Штирнер, низведший «духовность» до «призрачности»: «…die Welt des Geistes […] ist der Himmel» → «Das Himmelreich, das Reich der Geister […] hat in der spekulativen Philosophie seine rechte Ordnung gefunden» (Max Stirner, op. cit., 67, 75). Ориентировался ли Достоевский, придумывая фамилию «Смердяков», на каламбур Штирнера?
330
Georg Wilhelm Friedrich Hegel, Phänomenologie des Geistes (1807), Frankfurt am Main, 1973, 512.
331
В файле — курсив. — прим. верст.
332
О подходах к «Братьям Карамазовым» как к философскому сочинению см. подробно: Arne Ackermann, Dostoevskijs «Bryder Karamazov» und die russische Philosophie um die Jahrhundertwende (ms).
333
Ср. характеристику Веденяпина, выдержанную в духе отчасти толстовства, отчасти «Братьев Карамазовых»:
«… у него было дворянское чувство равенства со всем живущим»/
(3, 11)
334
С. Витт, цит. соч., 157.
335
В. М. Борисов, Е. Б. Пастернак, Материалы к творческой истории романа Б. Пастернака «Доктор Живаго», 225.
336
Ср. рассмотрение истории русской литературной теодицеи, с которым мы далеко не во всем согласны: Натан Д. Тамарченко, Русский роман и проблема теодицеи. — Slavia orientalis, 1994, tom XLIII, № 3, 311–324.
337
В. Б. Шкловский, О теории прозы, Москва, Ленинград, 1925, 162–63. О формалистской идее наследования от дяди к племяннику см. подробно: A. A. Hansen-Löve, Derrussische Formalismus…, 384–85.
338
См.: И. Р. Деринг-Смирнова, Пастернак и немецкий романтизм, 2 (ms). О воздействии Новалиса на русский преавангард и отчасти на авангард см. подробно: Michael Wachtel, Russian Symbolism and Literary Tradition. Goethe, Novalis, and the Poetics of Vyacheslav Ivanov, London, 1994, 111 ff. О подтекстах Новалиса в «Охранной грамоте» см.: К. Эванс-Ромейн, К вопросу об отношении Пастернака к творчеству Новалиса. — В: Шестые Тыняновские чтения. Тезисы докладов и материалы для обсуждения, Рига, Москва, 1992, 15–17.
339
В файле — полужирный. — прим. верст.
340
В. С. Соловьев, Соч. в 2-х тт, т. 2, Москва, 1988, 399.
341
F. W. J. Schelling, Техtе zur Philosophie der Kunst, Stuttgart, 1971, 170.
342
На это суждение нас навела Р. Лахманн.
343
Мотив билета на вход в рай, не нужного Ивану, претерпевает в «Докторе Живаго» сложную ироническую трансформацию. При отъезде из Москвы в Варыкино, в ожидаемое почти райское, спасительное место, семейству Юрия Андреевича удается раздобыть литерный билет, дающий право на проезд в вагоне для привилегированных. Оказывается, однако, что этот документ либо бессмыслен, либо даже опасен:
«Доктор протянул пучок сложенных бумажек за загородку.
— Это литер в делегатский, — сказал сосед Антонины Александровны сзади […] Ее сосед спереди, из формалистов-законников […] пояснил подробнее:
— С этой печатью вы вправе требовать места в классном […] вагоне […]
Раздались голоса:
— Пойди найди их, классные […]
— Вы послушайте, что я вам объясню. Как в настоящее время отдельные поезда аннулированные, а имеется один сборный, он тебе и воинский, он и арестантский, он и для скотины, он и для людей […]
— Ты-то объяснил […] Это полдела, что у них литер в делегатский […] В делегатском полно братишков. У моряка наметанный глаз, и притом наган на шнуре. Он сразу видит — имущий класс […] доктор, из бывших господ. Матрос хвать наган, и хлоп его как муху».
(3, 214)
Как видно, доктор, хотя и имеет нечто, равнозначное билету, от которого избавляется Иван, тем не менее не может распорядиться своим литером, полученным к тому же всего лишь от земных властей и предназначенным для путешествия всего лишь в аналог загробного царства (в наличие какового в церковном смысле Юрий Андреевич в принципе не верит). Юрий Живаго остается вместе с Иваном, даже когда выбирает другое, чем тот, действие, когда хочет воспользоваться райской контрамаркой.
Мотив билета на вход в «тот» мир мелькает у Пастернака впервые во «Втором рождении»: «И рифма не вторенье строк, / А гардеробный номерок, / Талон на место у колонн / В загробный гул корней и лон» (1, 401). О рецепции нигилистического возвращения Иваном билета Богу в поэзии З. Гиппиус и Цветаевой см.: Marina Cvetaeva, Крысолов. Der Rattenfänger, hrsg., übers. und kommentiert von Marie-Luise Bott (= Wiener Slawistischer Almanach, Sonderband, 7), Wien, 1982, 224–225. Фраза Ивана возымела очень широкое воздействие на русскую поэзию XX в., простирающееся от «Заблудившегося трамвая» Гумилева до «Стихов о советском паспорте» Маяковского.
344
Но, излагая в своем романе историю мировой философии, Пастернак не миновал Гегеля, отвергнутого им, как и система Канта. Гегельянство воплощает собой поздний Дудоров, который оправдывает действительное, т. е. действия властей, на манер гегелевской «Философии права» (1821), где закон, создаваемый государством, был абсолютизирован на основании увековечивания настоящего, — ср.: «Он [Дудоров. — И. С.] говорил, что доводы обвинения, обращение с ним в тюрьме и по выходе из нее и в особенности собеседования с глазу на глаз со следователем проветрили ему мозги и политически его перевоспитали, что у него открылись на многое глаза [т. е. на „действительное“. — И. С.], что как человек он вырос […] Добродетельные речи Иннокентия были в духе [гегелевское слово. — И. С.] времени. Но именно закономерность [ср. гегелевскую покорность закону. — И. С.], прозрачность их ханжества взрывали Юрия Андреевича» (3, 475). Дудоров — профессор-историк, специализировавшийся, среди прочего, по Великой французской революции, которая оказала значительное воздействие на философию истории Гегеля.
345
Почему Юрию Живаго противопоставлены адвокат Комаровский и военно-полевой судья Стрельников (также, как Ларе — жертва ее покушения, товарищ прокурора Корнаков, и преследующий ее член революционного трибунала Антипов)? Допустимый ответ на этот вопрос состоит в том, что тут присутствует идущая от апостола Павла и на Руси от Илариона (XI в.) оппозиция благодати и закона. Ставя закон (Отца, как сказал бы Ж. Лакан) под сомнение, Пастернак, как и во многих иных случаях, укореняет себя в русской историо- и культурософии (ср. особенно: Б. П. Вышеславцев, цит. соч., 16 и след.).
346
О Юрии Живаго и св. Георгии много писалось; ср. последнюю из работ на эту тему: Савелий Сендерович, Георгий Победоносец в русской культуре. Страницы истории, Bern е. а., 1994, 299–352.
347
Перед этим размышлением Юрий Живаго читает его семейству прозу Клейста Надо думать, что читается новелла Клейста о пародирующем непорочное зачатии «Die Marquise von О». Ср. о влиянии этой новеллы на Пушкина («Метель»): А. И. Иваницкий, «Зимний путь» у Пушкина (ms).
Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы.
Подборка около 60 статей написанных с 1997 по 2015 ггИгорь Павлович Смирнов (р. 1941) — филолог, писатель, автор многочисленных работ по истории и теории литературы, культурной антропологии, политической философии. Закончил филологический факультет ЛГУ, с 1966 по 1979 год — научный сотрудник Института русской литературы АН СССР, в 1981 году переехал в ФРГ, с 1982 года — профессор Констанцского университета (Германия). Живет в Констанце (Германия) и Санкт-Петербурге.
Что такое смысл? Распоряжается ли он нами или мы управляем им? Какова та логика, которая отличает его от значений? Как он воплощает себя в социокультурной практике? Чем вызывается его историческая изменчивость? Конечен он либо неисчерпаем? Что делает его то верой, то знанием? Может ли он стать Злом? Почему он способен перерождаться в нонсенс? Вот те вопросы, на которые пытается ответить новая книга известного филолога, философа, культуролога И.П. Смирнова, автора книг «Бытие и творчество», «Психодиахронологика», «Роман тайн “Доктор Живаго”», «Социософия революции» и многих других.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге профессора И. П. Смирнова собраны в основном новые работы, посвященные художественной культуре XX века. В круг его исследовательских интересов в этом издании вошли теория и метатеория литературы; развитие авангарда вплоть до 1940–1950-х гг.; смысловой строй больших интертекстуальных романов – «Дара» В. Набокова и «Доктора Живаго» Б. Пастернака; превращения, которые претерпевает в лирике И. Бродского топика поэтического безумия; философия кино и самопонимание фильма относительно киногенной действительности.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.