Роман с мертвой девушкой - [52]

Банк «Генерал» приносил подружкам немалые доходы. На родину Франко и Колумба тянулись караваны перелетных чартеров, доставлявших параноиков, шизофреников и прочих свихнутых к чудодейственному диктаторскому скелету. Оздоровительный «Франко-штейн» пополнился дочерним филиалом «Одноногий солдатик», который специализировался на отправке оптовых партий детишек во все концы света… Победителей развернувшегося внутри фирмы соревнования, которым удавалось снарядить и отправить наибольшее количество воздушных лайнеров с живым товаром, награждали дипломами «Сказочник» и литровыми бутылками водки «Русская мысль», ее навострились гнать на паях четыре оборотистые компаньонки. Первыми сбагрили за рубеж своих усыновленных и удочеренных бедняжек, разумеется, они сами — учредительницы сверхприбыльного бизнеса.

Склонен был согласиться с проженными лахудрами, беззаветными заступницами и радетельницами детства: сладенькая блажь о будто бы причитающемся гадкому утенку воздаянии за перенесенные им в ранние дни муки — сплошь лукавство и недоговоренка — хотя бы потому, что не передает полноты драмы, развернувшейся на птичьем дворе. Ну, превратился уродливый заморыш в прекрасную птицу — а дальше? Как сложилась его последующая недолга? Автор умалчивает. Не нужно быть семи пядей, чтоб догадаться: после волшебного превращения длинношеий красавец претерпел бездну мытарств — стал паршиветь, чахнуть, стареть, слепнуть, пованивать — как и всякая хоть бы и самая расчудесная и наикрасивейшая плотская безделушка.

Вот что пережил гордый гадкий лебедушка, прежде чем сморщился в окончательную падаль: сначала охотники-браконьеры подстрелили его подругу, и он остался один-одинешенек, затем, из зависти к его осанке и общему внешнему превосходству, жиженавозные соплеменники и прочие обитатели хлевов и насестов стали сживать страдальца-вдовца со свету. Поклевывать, пощипывать, выталкивать прочь из своего наичудеснейшего парадиза. В итоге недавний фрондер выродился в злое, издерганное, шипящее, будто змея, всех ненавидящее и тюкающее направо и налево клювом самоопровержение. Таков печальный итог многих нечаянных возвышений…

А вот изначальных вельзевулов, гидр, минотавров, вурдалаков, горынычей (и примкнувших к ним острашнившихся в процессе притирки и подгонки к природным и социальным условиям верлиок) разрушительное действие времени щадит (и всегда щадило), а зависть окружающих не терзает столь сурово. Потому что хуже, чем есть, не сделаться. Опуститься ниже нижнего невозможно. Чаша, заготовленная для недавних адонисов, дафнисов и хлой, огибает счастливцев-уродов стороной. В чем огромное их преимущество.

Притча о расцветшем и отцветшем подкидыше (кукушонке, аистенке, цыпленке, индюшонке) подходяща для сопоставления вообще с любой судьбой — в качестве условной единицы стереотипности. Ибо лишний раз доказывает: нестабильность, шаткость, провальность — основные и основополагающие признаки бытия. Только кажется: зыбкое устоялось и утвердилось на гипсовых котурнах. Надежное перекочевало в разряд постоянного. Наступили затишье, покой, благодать… Как бы не так! Тут в налаженный размеренный порядок и внедряется, вклинивается досадный пустячок: к примеру, сорвавшийся с резьбы кран в ванной. А потом — потекший унитаз. Отклеились обои. И это еще самое ерундовое из того, что способно произойти. Никто ни за что не может ручаться. Не может быть спокоен и уверен ни в чем. И уж само собой — ни в ком. Полагаться ни на кого нельзя. Только на себя и мертвых. Эти не подведут. А живые и огнедышащие… Наверняка! Даже к нострадамусам ходить не надо.

Было бы странно, если бы скупердяистых ипохондриков-коллег радовали мои успехи и восхищали мои попытки сделаться лебедеподобным. Беломанишечным и крахмальноманжетным. Разумеется, внаглую притянутые ангельские замашки и притязания отмежеваться от опротивевшего охвостья — всех бесили. К тому же я нарывался: нарочно выбрал для обновленной заставки к программе репродукцию Климта «Поцелуй» — это ли не вызов, не провоцирование скандала? Брякал-вякал направо-налево:

— Тем милы тараканы, что не выпячивают уродства, выползают в темноте…

Ненавистники взирали косо — уже не по причине многофункциональных дефектов зрения, а потому что ненависть невозможно было скрыть. Крутили желтыми от никотинового налета пальцами у виска:

— Вообще тронулся? Оборзел? На всю голову? Больной или хитрый? Может, еще и свежие сорочки начнешь носить?

Прожигали сигаретами и заляпывали зеленкой и йодом стол и стулья в моей гримерке. Подбрасывали книжки с издевательским надписями: «Последователю от Сервантеса», «Другу от Миши Лермонтова», «Хоругвеносцу от Коли Бердяева». (Что не помешало использовать выбранную мною климтовскую репродукцию в качестве рекламы противоцирующих целлюлит колготок). Гондольский, продолжая питать ко мне настороженную приязнь, не терял надежды урезонить зарвавшегося разболтал и вновь напутствовал — для пробега по дантовым кругам цирковой арены:

— Только слабаки изводятся сомнениями. Надо принять и признать несовершенство данностью, возвести его в принцип!