Роман одного открытия - [75]

— А Георг?

— Георг позже нас нашел, когда дело кончилось и нас освободили… Стал очень внимательным к Елене.

Эрнестина замолчала и в упор посмотрела на Овеса Рудко.

— Что ты только что говорил? Что Биловен пригласил Асена Белинова поговорить наедине и Белинов отказался? Теперь, — она улыбнулась самой привлекательной улыбкой, — поговорим о нем, ведь ты этого хочешь?

— Да… Может быть, Белинов сделал ошибку.

— Ошибку? Смотрите, пожалуйста, революционер в теории, — снова оживилась Эрнестина. — Какой ты у меня «практичный»… как кролик или белая мышь… Ты видел, Рудко, в зоопарках Европы у аллигаторов, у больших змей, белых несчастных мышек? Аллигатор растянулся, зловеще спит змея. А белая, храбрая, любознательная мышка обнюхивает все вокруг, касается нежной подрагивающей мордочкой закрытой пасти дремлющего сытого зверя…

— Любознательная!.. Она просто искала пищу у самых зубов врага… А ты — с кем меня сравнила!.. — прошептал покрасневший Овес Рудко.

Эрнестина добродушно улыбнулась:

— Укусила тебя, Рудко — не сердись. Ведь вы, мужчины, сравниваете нас с кобрами… Вот мы и квиты!.. Нет, Белинов не допустил ошибки, — продолжала она уже серьезно, с едва уловимым жаром, — он просто не пожелал влезть в пасть зверя как кролик, а ты теперь… Это мне нравится у Белинова — он никогда не пойдет на компромисс… Не сердись… — помахала она рукой и неожиданно поцеловала в щеку растерявшегося Рудко.

Потом быстро подошла к пианино. Игриво зазвучало старинное рондо. Овес Рудко собрался уходить — был ли он огорчен? Эти нежные пощечины, как пробуждающий весенний дождь. Мужчины — дети… А Георг другой человек — непостижимый. Только такой человек может ополчиться против старого мира…

— Постой, — снова нежно остановила его Эрнестина, — сядь здесь, бука. Теперь, во-первых: мне нужно отчитаться в помощных марках[5]. И во-вторых: я поговорю с Георгом. Если он сочтет, что сможет помочь… он найдет способ подкрепить Белинова… Лабораторию мы ему обеспечим.

— А патент, одобрение института?

— Не знаю, Георг скажет, хотя и ты, и я могли бы узнать, как пойдут дела… Но тут только ума мало — нужны и силы, чтобы обернуть вверх дном Гольдмана и К°… Эту силу может только Георг указать, если… — по-детски легкомысленно улыбнулась, довольная собой, Пробирка, — если еще не поздно и Георг не сгорит в огне, который подкладывает под старый, ненавистный нами, мир… А я, Рудко, не могу научиться ненавидеть. Я никого и ничто не ненавижу, мне только весело, я не боюсь, люблю драматическую игру жизни как музыку Бетховена, Вагнера. И всех вас люблю, особенно тебя и… дорогую Нону, которая едва ли замечает драму, создавшуюся вокруг нее. Я знаю, что, если мы уцелеем в надвигающейся грозе, мы встретимся с нею как сестры, попавшие из старого в новый мир — будем мечтать о том прекрасном, что прошло: о борьбе, о которой потомки не будут знать, о сильных характерах, которых никакой груз из золота не может сломать. И тогда и Георг, и Баргазова встанут во весь свой рост как великие трагические образы прошлого… И может быть и Белинов встанет рядом с ними, хотя он и не прошел по их огненному пути, не знает их драмы.

— Ну и пророческие сны! — потерял в конце концов терпение Овес Рудко. — Ты сама словно не ходишь по земле, порхаешь как бабочка, прилетаешь, улетаешь.

— Да, ты угадал. Ну, а теперь отправляйся, мама меня ждет внизу, беспокоится… Пробирка, Пробирка, неужели я такая хрупкая, — засмеялась она, взглянув на свои руки. — Нет, я сильнее всех вас, мудрее, я преуспею. Люблю жизнь, хотела бы быть вечной!..

Она взяла шляпу Овеса Рудко и заботливо надела ему на голову.

— Не буду тебя целовать, ведь ты сердишься, — она подхватила его под руку. — Будь спокоен, не бойся — все будет хорошо так, как мечтали лучшие люди на земле. Но будет очень далеко — опять как мечта!.. Спокойной ночи, Рудко, в воскресенье мы на концерте.

Рудко добродушно улыбнулся, наклонился и неожиданно поцеловал нежную, маленькую ручку Пробирки.

— Ах, какой ты… — слегка покраснев, прошептала Эрнестина, — хороший, хороший… товарищ — береги сердце, еще понадобится!

И сердечно улыбнувшись большими миндалевидными глазами, она тихо заперла за ним дверь.

Рудко широкими шагами сбежал с лестницы маленького романтического домика. На него повеяло влажным холодом из оголенного вишневого сада. На небе теплились миллионы мерцающих звезд, по улицам тянулись вереницы вечерних огней.

Тихо шелестели увядшей листвой каштаны на улице «Шипка».

Глава XXII ЗАБОТЫ НОНЫ

Неделя прошла у Белинова в подготовке. Каждый день после занятий в университете он заходил домой только чтобы поесть и сейчас же отправлялся в институт профессора Рогозарова.

Профессор, поглощенный своими исследованиями, снова отправился в Родопы, оставив лаборатории в распоряжение Асена Белинова.

Белинов был рад, что останется один, хотя присутствие профессора доставляло ему большое удовольствие и давало новую пищу уму. Работа профессора интересовала его и отвлекала от собственных занятий.

И в самом деле, Белинову нужно было снова лабораторным путем добыть свой биосок. Это была вполне ясная и разрешимая задача. Но он уже не удовлетворялся достигнутыми результатами и шел дальше — он хотел дать нечто более определенное и простое по составу в своем биосоке. Некоторые свойства утопина принуждали его задуматься над полной безопасностью изобретения. Он хотел новыми опытами очистить препарат от каких бы то ни было подозрений относительно его положительных свойств. Целый ряд новых опытов и исследований уже намечался в его голове. Он чувствовал, как в ходе работы разгорается интуитивная сила ума, которая вела его к новым открытиям в таинственном взаимодействии органической природы.