Роман межгорья - [20]

— К Синявину должен поехать ты сам. Я тоже не радовался бы такому поручению, но если надо — значит, надо ехать. А кому же, как не тебе? Среди нас инженеров нет. Что ему скажу я или Баткулов, Щапов? Тебе и карты в руки. Значит, так, договорились: поручить инженеру Мухтарову лично пригласить на строительство инженера Синявина. Водхозу предлагаю Синявина не освобождать от работы, а создать ему нормальную обстановку, необходимую для специалиста высокой квалификации. Он ведь у нас один такой. У меня есть и другие данные о его, так сказать, политическом кредо. Своенравен, оригинал, но чтобы совсем был чужой — это еще нужно проверить. Было бы совсем неплохо, если бы вот такой зубр (этого не стенографируйте) изменил свои взгляды, перевоспитался на строительстве, стал бы нашим… Добиться таких результатов — большая заслуга руководителя. А руководителям водхоза в этом отношении похвалиться нечем. Кстати, я ставлю на голосование еще одно предложение: обязать товарища Мухтарова прервать свой отпуск и приступить к исполнению обязанностей начальника строительства. Будут какие-либо другие предложения?

Мухтаров уже готов был согласиться с Гафуром Ходжаевым, но все-таки не хотелось ему приглашать к себе в помощники чужого по духу человека. Это будет не помощник.

Шесть других инженеров, предложенных исполкомом, без споров совещание решило зачислить в штат. Это были молодые люди, окончившие высшие учебные заведения и приехавшие сюда по рекомендации центральных организаций. Саид-Али предложил инженера Мациевского, и руководители Урсатьевского железнодорожного узла нехотя согласились отпустить на строительство этого ценного работника.

Кто-то из местных работников упомянул об инженере-строителе Преображенском. Он никому не был известен, никто его не рекомендовал. Однако специалисты были нужны, и Саид-Али особенно не возражал против приема. Строительство должно получить инженеров — будешь ли тут выбирать. Мухтаров вспомнил о своей встрече с Преображенским в парке, когда Любовь Прохоровна познакомила их, и неясно ощущаемую антипатию к этому рыжему субъекту отнес за счет обстоятельств, в которых ему пришлось встретиться с инженером.

Так включили Преображенского в штат строительства.

XI

Теперь для жителей Намаджана дни проходили куда заметнее. Все настойчивее распространялись слухи о строительстве в Голодной степи. И люди при встрече, говоря о своих делах, непременно вспоминали об этих удивительных новостях.

Извечный намаджанский покой был нарушен.

До последнего времени Любовь Прохоровна не представляла себя занятой какой-либо работой. Ей казалось, что она создана только для прогулок в городском парке и, с тех пор как вышла замуж, ни о чем другом и не думала. А тут вдруг в голову полезли новые мысли.

— Женик, а я сумела бы что-либо делать на этом строительстве? Почему-то хочется, чтобы и у меня были заботы, как у тебя… Хочется быть среди людей, — мечтательно говорила Любовь Прохоровна, провожая мужа на службу.

— Любик, голубушка! — откликался Евгений Викторович на слова жены. — Тебе нужно… собственно, я убеждаюсь, что это нужно не только для тебя, а для нас обоих… для семейного уюта… Понимаешь, Любик, это уже закон бытия. Прошу простить мне, я так нечутко отнесся к тебе, когда ты напомнила однажды о ребенке…

Храпков обнимал одной рукой свою жену и толстыми губами чмокал ее в безразлично подставленную щеку.

— Только для уюта, Женя? — спросила она, задержав мужа, всегда озабоченного своими служебными делами.

Задумавшись, он остановился у дверей, развел руками.

— Тебе, вижу, хочется, чтобы я об этом целую лекцию прочитал?.. Собственно… что я болтаю? Извини, Любик! В голове мерещится лекция, которую должен сейчас читать. Там, знаешь, в тезисах у меня есть и забота о материнстве, святом материнстве… А «уют» — чтоб ему пусто было! Просто слово вырвалось. В конце концов, если бы ты захотела где-нибудь работать…

— Благодарю, Женя, уже перехотелось. Это я так, иди уже. Наслушалась всяких разговоров об этом строительстве, вот и сорвалось слово…

Муж ушел. А она так и не поняла — во что он поверил из сказанного ею, а что взял под сомнение. Пошел задумчивый. «Забота о материнстве, святом материнстве!» — говорит он в лекциях для каких-то безыменных женщин…» — назойливо вертелось у нее в голове, когда осталась одна. И она представила себя слушающей эту лекцию. Неужели есть женщины, которым нужны такие наставления чужого мужчины? Но ведь они могут спросить у лектора: «А у вас есть семья, жена со святым материнством?..»

Любовь Прохоровна почувствовала, что краснеет, и уткнулась в подушку, желая избавиться от наседавших дум. Но мысли не уходили. Вот уже третий год они муж и жена и лишь теперь так откровенно заговорили о ребенке, об этой «заботе», о каком-то ином счастье…

Но, независимо от этих разговоров, знакомство с мужественным, умным, образованным человеком казалось ей необходимым, как воздух. Любовь Прохоровна постоянно испытывала потребность уйти из дому: днем — в книжный магазин или просто побродить по городу, а вечером — на пруд, в парк. Безлюдный дом напоминал ей об одиночестве, пугал своей пустотой, холодной постелью и тяжелым затхлым воздухом. Она рвалась на простор, чтобы как-то унять одолевающие ее страшные мысли.