Роман Флобера - [7]

Шрифт
Интервал

– Где-то я все это слышал, – задумчиво протянул незнакомый парень с телевизионным лицом. – Надо срочно передачу делать. Это же будет хит сезона. Выступишь у меня в программе, Коль? Ты был в Антарктиде? Хотя… это не важно. Расскажешь про Антарктиду, про белых медведей…

– Не вопрос. Только в Антарктиде нет белых медведей. Там пингвины. Если бы там были медведи, они бы давно сожрали всех пингвинов.

– Вот-вот, – обрадовался парень, – ты же в теме! Как же это все-таки по-нашенски грандиозно, Олимпиаду в Антарктиде! Надо это дело как следует обмозговать.

Народ между тем продолжал квасить уже на сухую, без интеллектуальной подзарядки. Рядом со мной неожиданно сел совершенно невменяемый индивид и куда-то в сторону, в том числе и мою, воодушевленно, но нудно, плача, забубнил:

– Слушай, мужик, прикинь, когда я месяц назад был на Украине, ну, по делам фирмы, мне лично, представляешь, лично, показывали живого уткогуся! Прикинь, жи-во-го!

Я хлопнул водки еще.

– А живого яйцеглиста тебе там не показывали?

В следующую секунду стоящая рядом бутылка обрушилась мне на голову.

– Ах, ты не веришь?!!! Ща я тебе…

Хорошо, что бутылка оказалась пластиковой, с минералкой. Хотя к тому моменту, чтобы свалить меня с копыт, достаточно было икнуть за соседним столиком! Я рухнул навзничь и получил дополнительный и, по-моему, ослепительный удар в затылок.

Дальше отрывочно помню, что я пытался покинуть сие заведение посредством многочисленных воздушных шаров. Кося под олимпийского Мишку и при этом бормоча шепотом как заклинание:

– До свиданья, наш ласковый Миша, возвращайся в свой сказочный лес!

Но мантра не сработала, может, я слова напутал, и улететь мне не удалось. Потом вроде меня несли на руках. Я чувствовал себя как античный Антей, оторванный от родной земли, стремительно теряющий богатырские силы. Поэтому отчаянно барахтался и даже пытался плюнуть в моих носильщиков. Потом, по-моему, какая-то машина. Потом чья-то квартира. Потом точно помню, нет-нет, совершенно точно, была голая женщина. Причем вдоль. В смысле лежа. Да, я отлично помню ее приметы – две сиськи, одна промежность. Больше ничего определенного, как на духу, сказать не могу. Потом туман. И сон про вечный покой, который ну ни в какую не хочет радовать сердце.

Третья глава

За окном пускал слюни долгожданный московский дождик. На родном, домашнем диване мне было совсем худо. После трех бутылок пива глаза, как у десятидневных котят, начали открываться. Оставшиеся в живых мозговые извилины жалобно потрескивали никчемными дровами. Кололо где-то в боку, сбоку макушки и, главное, между ног. Осторожно, млея от страха, я заглянул в трусы. Мое слегка припухшее мужское достоинство, как и окружающее пространство, было обильно покрыто елкиными иголками.

– О… – всхлипывал я, отползая в ванную омывать чресла, – куда же меня вчера занесло? В непроходимую тайгу, что ли?!

Запиликал телефон.

– Котя, как ты? Я согласна, – раздался задорный женский голос.

– Ошиблись. Нет тут никакого коти, – бросил трубку я.

Телефон замычал опять.

– Николай, это же я, Вероника! Ты что, все забыл?! И не хочешь больше меня, это, прере… пара… любодействовать?

От неожиданной вспышки памяти на голове статически зашевелились волосы. Господи! Господи, это же та прошмандовка, которую с бодунища я решил вчера перевоспитывать! Ну конечно, Маринка Голикова, дурацкий Новый год. Вероника Масленникова! Идиотизм какой. Все равно не понятно, откуда в трусах эти чертовы иголки! Не лазил же я на новогоднюю елку?! В трусах! Хотя… Не о том думаю. Что мне теперь с этой дурой делать!

– Да, конечно, Вероник, я тебя узнал. Просто голова дико разламывается. Ну, как ты?

– Коля, мне все очень понравилось! Такие интеллигентные, интересные люди. Представляешь, меня два телеведущих, ну, известных, ты знаешь, пытались трахнуть! Так здорово! Но я не дала. Так что я полностью согласна перевоспитываться! Куда мы идем сегодня?

О, боги пустынь Каракум и Кызылкум, которые с утра гадят у меня во рту! Куда идти?! Зачем?! Тоже мне профессор Хиггинс нашелся, с этой, как ее, Элизой Дулиттл! Цветочницей. Как же эта фигня называется у Бернарда Шоу? Мюзикл называется – «Моя прекрасная леди». А как сама пьеса? «Моя прекрасная няня»? «Моя прекрасная шлюха»? Ай, да ладно.

– Коля, ты чего там?

– Ничего, Вероник, все нормально, все в силе. Только давай отложим на завтра, а то я никакой. Ну, не позволяет мне конституция физическая квасить два дня подряд. Я отлежусь, отболею тихой грустью, и завтра обязательно встретимся.

– Хорошо, хорошо, котик, конечно, отдыхай. А скажи, ну куда мы завтра пойдем?

– По ленинским местам! – почему-то брякнул я и повесил трубку.

И как прикажете жить в этом мире бушующем? И что мне делать с этой малолетней шлюшкой из области? Интересно, из какой она области, я так и не спросил?! Жуть. И зачем, зачем мне все это нужно? Вдруг, то ли от зверского похмелья, то ли от предчувствия еще неведомых презентов судьбы, мне стало очень страшно. В холодильнике обнаружилось еще четыре бутылки пива. Я ме-едленно, стараясь растянуть процесс, секунд за сорок пять, выпил две.

Как-то, еще в детстве я читал у классика, то ли у Купера, то ли у Куприна, что если во время плавания у матросов играло очко лезть на мачту, то боцман давал им напиток «стенолаз». Двести граммов водки, двести граммов пива, две столовые ложки горчицы, ложка соли и ложка перца. Все это тщательно перемешивалось и выпивалось залпом. После чего служивый, теряя страх и разум, бросался на мачту, как на падшую мулатку в порту Гонолулу!


Еще от автора Владимир Игоревич Казаков
Воскрешение на Патриарших

В руках у главного героя романа оказывается рукопись небольшой повести о Москве семидесятых. В персонажах повести герой с удивлением узнает друзей своей юности – он понимает, что никто посторонний не мог в таких подробностях описать его собственную бесшабашную молодость. Разгадка требует ответа, но сам ответ, возможно, вызовет еще больше вопросов… Книга содержит нецензурную брань.


Рекомендуем почитать
С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Жук, что ел жуков

Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.


Все могу

Эта книга о красивой, мудрой, неожиданной, драматической, восторженной и великой любви. Легко, тонко и лирично автор рассказывает истории из повседневной жизни, которые не обязательно бывают радостными, но всегда обнаруживают редкую особенность – каждый, кто их прочтет, становится немного счастливее. Мир героев этой книги настолько полон, неожидан, правдив и ярок, что каждый из них способен открыть необыденное в обыденном без всяких противоречий.


Угрюмое гостеприимство Петербурга

В романе показан столичный свет 1837 года. Многочисленные реальные персонажи столь тесно соседствуют там с вымышленными героями, а исторические факты так сильно связаны с творческими фантазиями автора, что у читателя создается впечатление, будто он и сам является героем повествования, с головой окунаясь в николаевскую эпоху, где звон бокалов с искрящимся шампанским сменяется звоном клинков, где за вечерними колкостями следуют рассветные дуэли, где незаконнорожденные дети состоят в родстве с правящей династией.


Дети новолуния [роман]

Перед нами не исторический роман и тем более не реконструкция событий. Его можно назвать романом особого типа, по форме похожим на классический. Здесь форма — лишь средство для максимального воплощения идеи. Хотя в нём много действующих лиц, никто из них не является главным. Ибо центральный персонаж повествования — Власть, проявленная в трёх ипостасях: российском президенте на пенсии, действующем главе государства и монгольском властителе из далёкого XIII века. Перекрестие времён создаёт впечатление объёмности.