Роксолана - [103]

А она? Больная душа думает только о своей боли.

Осажденный христианский город вздохнул с облегчением, когда очередной штурм захлебнулся и турки откатились от стен и валов. Еще ярче засверкали церкви и радостно, словно на Пасху, зазвонили колокола.

Вся Вена, все, кто защищал город и кто стойко терпел лишения, на одном дыхании грянули один-единственный гимн: «Тебя, Бога, хвалим!..»

5

Глухая осень стояла на земле германцев, когда Сулейман Великолепный со своими армиями уходил из-под Вены. Его никто не преследовал. Ни один немецкий отряд не вышел за пределы городских стен. Только холодный ветер шумел в лесах над Дунаем, осыпая мертвую листву. Короткие, серые, словно состарившиеся, дни пролетали над воинством падишаха, которое преданно следовало за ним.

Лишь изредка погромыхивал припозднившийся гром, и молнии, извиваясь как змеи, озаряли горизонт фосфорическим светом.

А листья беспрестанно сыпались и сыпались с деревьев.

Бог всемогущий напоминал людям: так минет и ваша жизнь. И вы никогда не вернетесь на этот свет, как не вернутся листья на родную ветку.

Всем сердцем чувствовал великий султан Османов эту истину. И потому спокойно возвращался из похода. А спокойствие предводителя всегда передается тем, кто верит в него и идет за ним. Тогда и их осеняет покой.

Сулейман ехал вдоль берегов Дуная по направлению к столице Венгрии. Уже виднелись ее купола и башни, когда на лужайке у обочины дороги увидела султанша Эль Хуррем нищий цыганский табор. Бледный месяц стоял высоко в небе, а в таборе горели костры.

Смутное воспоминание всколыхнулось в ее душе. Она приказала остановить карету, высунулась в окно и бросила пригоршню золотых монет в толпу цыганских женщин.

Те мигом собрали деньги с земли, словно голодные птицы – зерно, и стали подступать к окнам кареты, чтобы погадать о будущем щедрой госпоже.

Султанша протянула левую руку, и одна из цыганок начала бормотать:

– У дороги твоей аистенок и кедр могучий… По одну сторону – цветы и тернии колючие… А по другую – крест и гроб… Как молодой месяц, будет расти твоя сила, госпожа… А в жизни своей дважды встретишь всякого человека, которого хоть раз узрели ясные очи твои… А когда время придет, на мосту калиновом увидишь перстень медный у пьяного мужчины, сусальным золотом покрытый, с камнем фальшивым…

Тут цыганка взглянула в лицо незнакомой госпоже и, сильно встревожившись, выкрикнула какое-то незнакомое слово и прервала гадание. Как вспугнутые птицы, начали разбегаться от экипажа султанши цыганки и цыгане. А та, что ворожила, правой рукой прикрыла глаза, а левой бросила в карету через открытое окно золотую монету, которую перед тем подняла с земли.

Султанша Эль Хуррем, взволнованная таким неожиданным поворотом, побледнела и взглянула на мужа. Тот невозмутимо сидел на коне. В ее взгляде мелькнула обида – не столько тем, что цыганка швырнула обратно деньги, а тем, что ворожба прервалась.

Султан подал знак – и его гвардия мгновенно окружила цыганский табор.

– Что это значит? – спросил он у предводителя, старого седого цыгана, приблизившегося к нему с глубокими поклонами. Тот испуганно ответил, не узнав султана, но склоняясь до земли:

– О высокородный паша! Произошла необычайная вещь, из-за которой пришлось прервать гадание. Та женщина, что ворожила прекрасной госпоже, встретила ее второй раз, и ее первая ворожба уже сбылась! В таких случаях нельзя ни ворожить снова, ни принимать от этого человека никаких даров, кроме корма для скотины…

Пока он говорил, к дороге с осторожностью сходились перепуганные цыгане и цыганки, неохотно бросая к колесам кареты золотые, полученные от султанши.

Сулейман ничего не сказал старому цыгану, но вполголоса обронил несколько слов, обратившись к одному из приближенных.

Вскоре цыганам были выданы овес и сено для их лошадей. А султан с женой отправились на ночлег в королевский замок.

Когда же они поднялись на высокую террасу замка, Эль Хуррем, уже позабыв досадное приключение, вдруг робко улыбнулась, взглянула на мужа и проговорила:

– Я чувствую – у нас будет еще дитя!

Султан, обрадованный, ответил:

– О, если это будет сын…

– Тогда ты дашь ему имя, – закончила вместо мужа султанша.

– А если дочь?

– То она получит имя Мирмаг – Лунный Свет, – ответила она. – А знаешь почему? Потому что воспоминание о власти лунного света над людьми, о которой однажды рассказывал в Стамбуле Касым, придало мне сил, чтобы под Веной не позволить тебе вступить в бой!

Помолчав, она добавила:

– Видишь, из-за тебя я упала с коня, а тебе, может быть, спасла жизнь.

Султан весело усмехнулся:

– Если мне не изменяет память, то это я из-за тебя свалился с коня и в решающий момент вывихнул руку. Но, возможно, это и к лучшему.

– И ты еще сомневаешься? – спросила она.

– О нет, нисколько не сомневаюсь, – ответил Сулейман, который, несмотря на великую твердость характера, так любил эту женщину, что во всем ей уступал. Больше того, испытывал от этого удовольствие.

– Почему же ты сразу так не сказал? – спросила она, радуясь.

– Поверь, я очень доволен тем, что не ты вывихнула руку, а я, – ответил он.

– А мне, когда мы шли на Вену, больше всего понравилось то, что мы видели с холмов: как немецкие отряды удирали от твоих полков, словно испуганные птицы от грозы!