Роковые девчонки из открытого космоса - [29]
— С Марса? — Бэби потрясла красочной головой и погрозила ему пальчиком. — Отъебитесь, коблы, — рассмеялась она. — Вы совершенно не похожи на марсианина. Марсиане — просто тупые микробы. Доисторичество. Холодное и скалистое. — Она протянула руку и погладила кожу у него на руке. Брета будто окунули в ванну теплого молока и облизали кошкой. — А ты не холодный и не скалистый. Нет, ты не марсианин. — Она игриво поднесла пальчик к носу Марти. — И ты тоже. — У Марти сложилось отчетливое впечатление, что она взяла его лицо себе в рот целиком и пососала. Он задрожал. — Ты просто землянин, — продолжала Бэби, кокетливо разглаживая крохотную полоску розового меха на своих экстраординарных бедрах. — Не то чтобы я что–то имела против землян. Мы любим землян, не так ли, девочки?
Ляси задышала, как собака, которой предложили стейк на косточке.
Пупсик пошаркала по мостовой.
— Мне скучно, — объявила она. А чтобы подчеркнуть, развернулась и применила то, что в кикбоксинге известно под названием «крутящего заднего кулака», к кирпичной стене за столиком Марти и Брета. С легким хрустом стена переоформилась. Двое мужчин за соседним столиком оказались близки к обмороку. Еще один обнаружил у себя мгновенную эрекцию. Пупсик осмотрела свою руку, сдула пудру штукатурки и кирпичных осколков. После чего откинула голову и захохотала. Дьявольские рожки волос затряслись в такт. Капуччино вскипели и запенились в чашках, по салатам «Цезарь» поплыли анчоусы, а сэндвичи с турецким хлебом поднялись, дабы исполнить танец живота.
Марти и Брет онемели. Все в кафе притихли. Их коллективное зрение насытилось серебристым светом, а в ушах будто бы зазвенела симфония треугольников. Все до единого ощутили, что влюбились. Всех до единого охватило такое томленье, что от физиологии все заболело, и все посмотрели друг на друга свежими взорами смятения и желанья. Всем стало немного твердо, немного влажно.
Ляси взяла ложечку из блюдца Марти, осмотрела ее на свету и сунула в рот. Чуточку рыгнула — крохотный металлический динь, прозвеневший мягко и отдаленно, словно колокольчик под водой.
— Будем? — предложила она.
— Самое время, — отозвалась Пупсик.
§
Бадабадабадабадабадабабум. Бадабадабадабадабадабадабабум. Бададабум. Бададабум. Татататата. Бумтаба. Бумтаба.
Вуууунннекаданкаданк.
Вававававава.
Тристрам оторвался от своего баса с сомненьем на физиономии.
— Не полегче ли нам с вавой?
— Не–а, — покачал головой Джейк. — Слишком много вавы не бывает.
— Твоя песня.
— Начнем сверху?
— Снизу начать не получится. — Торкиль поднял высоко над головой свои палочки.
— Ага ага ага. Тут все комедианты.
Через три недели у «Боснии» был назначен сейшак в «Сандрингаме», и Джейк написал новую песню «Ермолка на большой палец», которую им сейчас надо было прогнать. Кое–кто сказал бы, что звучала она, в общем, как все остальные песни, написанные Джейком, хотя, по мнению Джейка, этот Кое–Кто в подобном случае проявил или проявила бы себя рок–филистером, гитарным неучем, человеком, не отличающим «Слепых арбузов» от «Потрясных тыковок», «Безбрачные ружья» от «Теории Пистолета–Одиночки»[61]. В любом случае, значения это не имело, поскольку этот Кое–Кто все равно никогда не ходил на сейшаки в «Сандо».
Бадабадабададабадабум, делали барабаны. Тссссссс, делали цимбалы. Ухуууукуукууукикуукикуу длдлдланвава, делала гитара. Вниз, в подвал делал ноги Игги в поисках мира и покоя, а также дамского общества. Игги нравился рокенролл, но есть же пределы, и, как ни ужасно признавать это в контексте подразумеваемых взаимоотношений хозяина и его любимца, у Игги имелись свои стандарты и вкус.
Кроме того, следует отметить, что Игги располагал причудливой манерой спускаться по лестнице. На верхней ступеньке он распластывал свое толстенькое бультерьерье тельце по полу, раскидывал лапы по бокам и высоко задирал подбородок. Затем, крутя педали задними лапами, сталкивал себя с края и, словно псовый скейтборд, жестко пумкал вниз по узкой лестнице, хрипло постанывая по дороге. В то время как эта очевидно неудобная и потенциально болезненная привычка озадачивала Сатурну и Небу, мальчики моментально и интуитивно поняли ее и оценили. То был крайне эффективный, хоть и слегка опасный способ чесать себе яйца. Вообще говоря, даже завидный, хоть и не очень рекомендуемый людям.
Бадабадабадабадабум.
Неслышимый за лязгом и визгом боснийского опыта, из подвала донесся задышливый визг:
— Игги! Прекрати! Прекрати!
Новые визги и смешочки.
— Сатурна! Ты его только раззадориваешь… ой… ооооххххх… ннннннн!
§
Вперед, вперед шагали девчонки. Вот они дошли до перекрестка. Ляси ткнула Бэби локтем и подбородком показала на машину, стоящую прямо за углом. В большом старом «бьюике», примостившемся у обочины, расположились двое толстых мужчин в скверных костюмах и с еще более скверным словарным запасом. Один передавал толстую пачку денег другому — человеку с хорошим положением в полицейском участке Кингз–Кросс и плохой привычкой к кокаину.
Позже служащие Независимой Комиссии Против Коррупции будут потеть, материться и качать головами, проигрывая пленку с записью транзакции, заснятую тайной камерой из бардачка. Предполагалось, что пленка станет ключевой уликой для крупного ареста, но содержала она следующие таинственные сцены: Жирняй Один достает пачки налички из потертого «дипломата». Наличка — старые пятидесятидолларовые банкноты — увязана в пачки по десять. Жирняй Два довольно щерится и протягивает руку. Жирняй Один уже собирается подмазывать ладонь, когда деньги — и это видно лишь в суперзамедлении со множеством стоп–кадров — распадаются на пиксели, каждый из которых, в свою очередь, дезинтегрируется в крохотные фракталы золота, зелени и белизны, которые затем рассыпаются в искры цветного света, что разлетаются каскадами прочь друг от друга и рассеиваются в пустоту.
