Роковой мужчина - [16]

Я подписал письма, даже не прочитав их. Урсула наклеила марки на все конверты. Я прикоснулся к одной марке, которая была не очень ровно приклеена. Марка слегка съехала набок под моими пальцами. Обратная сторона марки все еще было сырой и липкой от ее слюны.

За обедом Барбара долго и нудно говорила о мужчинах, женщинах и Любви с большой буквы. Как ни странно, она не сказала ни слова о ювелирном деле. В ее речах даже звучала ревность, как будто она подозревала, что у меня начался новый роман. Но может быть, мне почудилось. Как и многое другое.

– Ты знаешь, как много ты значишь для меня, – говорила она. – Значу ли я столько же для тебя?

– Да, – ответил я, – конечно, значишь.

Весь обед я, не переставая, думал об Урсуле. Казалось невероятным, чтобы Барбара что-нибудь подозревала, но тем не менее возникло впечатление, что она неизвестно почему боится потерять меня.

– Алексис никогда мне не нравилась, – сказала Барбара.

– Она была очень работоспособной.

– Мне она казалось какой-то ненадежной. Не знаю. Я рада, что она ушла. А как твоя новая секретарша?

– Пока что ничего.

ПИДЖАК

– Ты ужасный модник, – заметила Барбара за завтраком.

В то утро я надел новый костюм от Серутти – зеленовато-синий с бледными полосками. Я купил его несколько недель назад, но не мог решить, по какому случаю надеть. Сегодня в одиннадцать у меня была назначена встреча с управляющим банка. Я собирался просить его о займе в семьдесят пять тысяч. Барбара пригладила плечи пиджака.

– Ну прямо конфетка, – сказала она. Таким старомодным словом она обычно выражала восторг и, как я полагаю, восхищение.

Мы сидели на кухне, забравшись на подоконник. Как и все другие помещения в доме Барбары, она была слишком маленькой.

– Я ездил навестить Фелисити.

– Она настоящая сумасшедшая, верно? Что она говорила обо мне?

– Ничего.

– Я знаю, что она ненавидит меня. Но я не принимаю этого на свой счет. Она ненавидит всех женщин, которые у тебя были. Вспоминая о ней, я чувствую к тебе жалость.

– Не надо, – сказал я решительно.

– Хорошо. Не буду. Но я поражаюсь тебе, – иметь такую мать. И тебя это как будто не трогает. Ты же был лишен нормального детства, верно?

– Слушай, я не желаю это обсуждать.

Итак, похвала костюму неожиданно оказалась вступлением к критике моих отношений с матерью. Барбара намеревалась сначала уколоть меня, а затем утешить. Иногда она применяла такой метод по утрам, зачем – неизвестно. Может быть, из-за приснившихся ей снов.

– Ладно. И все-таки ты выглядишь так, что тебя хочется съесть.

– Ты чуть не сделала это нынче ночью.

– Не груби. Это не подходит к такому костюму. Предыдущей ночью я пытался заниматься с ней любовью. Это был жест отчаяния, и она, видимо, почувствовала мое состояние и одержала верх. Перед моими глазами все еще стояло зрелище – Урсула в красном платье собирает с пола сигареты.

После того как Барбара уснула, я отправился в ванную и занимался мастурбацией, воображая голую Урсулу на полу. Я как будто испытал удар током. Я снова стал юнцом, открывшим для себя секс.

Когда я уходил из дома, Барбара сказала:

– Я отвезу твой пиджак и брюки в чистку.

– Пусть этим займется новая секретарша.

– Освободи ее от такой обязанности. Она же не Алексис.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что Алексис была твоей служанкой. Она любила отвозить твои вещи, в прачечную. Не все девушки любят быть служанками.

– Верно.

В девять часов я прибыл в офис и обнаружил, что Урсула, одетая в черное, ждет меня под дверью. Она улыбалась.

– Вы же знаете, что вам не надо приходить раньше полдесятого.

– Я знаю, – она как будто извинялась. Я подумал о том, что хорошо было бы проснуться рядом с Урсулой, а не с Барбарой.

– Сколько времени вы ждете меня?

– Минут десять.

– Я должен дать вам ключи, – сказал я. Интересно, с кем она провела ночь? С мужчиной? С женщиной?

Мы вошли в офис бок о бок. Теперь она полностью стала той женщиной в черном. На мгновение я поверил, что она – моя и всегда была моей. Она нагнулась и подобрала с пола бумажку. В это мгновение я хотел крепко обнять ее и не отпускать. Я хотел сказать ей, что меня не интересует, была ли она той женщиной из отеля или нет, сделала ли она то, что я подозревал или нет. Это не имело значения.

– На что вы смотрите? – спросила Урсула. Оказывается, я уставился на нее, не осознавая этого. Мне казалось, что я всего лишь бросил на нее взгляд. – На мое платье? Вам не нравится черный цвет?

– Что вы! Черный – мой любимый цвет. Он вам идет.

– Спасибо, мистер Эллиотт.

Я хотел сказать: «Пожалуйста, зовите меня Мэсон», но это могло прозвучать фальшиво, оскорбительно. Вместо этого я сказал еще более церемонно:

– Урсула, я хотел подтвердить слова, сказанные вчера. Ради бога курите, если хотите.

– Хорошо, если это будет для меня абсолютно необходимо.

В кабинете управляющего банком пахло сигарами. Предыдущий клиент – возможно, кто-то, с кем я был знаком – явно предпочитал «гаваны». В этом банке держала деньги половина обитателей Беверли-Хиллз. У них не было секретов от управляющего.

– Семьдесят пять тысяч, – произнес управляющий. – На какой срок?

– На восемнадцать месяцев. Может быть, на два года. Все зависит от того, сколько продлится забастовка писателей.