Рок умер – а мы живем - [33]

– Денис, – обернулась Юля, – я спросить хочу… Их там… их там вскрывают?

– В морге? – У Чащина появилось желание её помучить.

– Да…

– Конечно.

– И череп… тоже?

– А как же! В первую очередь. Экспертиза, причина смерти. Сейчас лежит его мозг где-нибудь в колбе специальной, а потом выбросят. У них там колодец на территории. И всё.

Юля всхлипнула. Выронила одну связку картин, стала её поднимать, но упала вторая. Чащин поймал возмущённый взгляд Лены Монолог, неодобрительный – Серёги.

…В беседку не вернулся. Помог отнести картины, а потом смылся. Пришёл домой. Поздоровался с обрадовавшимися его появлению родителями, есть отказался. Завалился на кровать и быстро, легко уснул.

С тех пор он почти не встречался ни с Серёгой Махно, ни с остальными друзьями – бывшими неформалами. Так если – случайно. Жил спокойно, размеренно, как положено. Музыку слушал больше по работе, чем для души. Словечек сленговых старался не употреблять, да и особенно не с кем стало разговаривать на таком языке. Своих не было. В магазин стали приходить в основном поклонники Анжелики Варум и «Хай-Фай», а не «ДДТ» и «Сепультуры»… И то бегство в Москву в июле девяносто шестого Чащин совершил, как теперь ему всё сильнее казалось, не для того, чтобы продолжать заниматься своим призванием – играть и петь рок, а чтобы скорей повзрослеть. Найти своё место, которого, наверно, в его родном городке тогда не было. И не сразу, с трудом, может быть, с долей везения, но он это место нашёл.

11

Димыч ждал во дворе… Утром, делая вид, что очень спешит, Чащин туманно объяснил, где работает, в глубине души надеясь, что он заблудится, не найдёт, и тогда с лёгким сердцем можно будет ехать домой, а не на какое-то сборище; для верности даже сотовый телефон отключил. Но Димыч оказался там, где договорились. Нетерпеливо дёрнулся, увидев:

– Ну ты чего?! Начало через сорок минут. Давай быстрей! И мобила не отвечает… Лимит, что ли, кончился?

От его возбуждённого голоса, вида Чащин физически ощутил, как тают, испаряются остатки сил.

– Я не поеду, ладно? Устал как собака. Сегодня самый тяжёлый день… аврал.

– Ни фига, потерпишь! – Димыч схватил за рукав, потащил к «Новокузнецкой». – Договорились же. Счас по пивку возьмём…

Мяли снежную кашицу на тротуаре, лавировали меж прохожими. Не отпуская Чащина, Димыч то и дело вырывался вперёд – идти парой было неудобно, – и Чащин плёлся за ним, как слепец за поводырём. И слушал:

– С ребятами познакомимся. Там вообще историческое событие – выборы лидера. Я – за Сергея. Я его книгу читал, статьи в Интернете. Давно таких парней не было. Двадцать пять лет, а уже… Ты-то Сергея читал?

– Нет, не читал. – Чащину было всё равно сейчас, что это за Сергей, что за книга.

– Зря. Я потом дам… Он модный в правильном смысле. Молодёжь читает. Вообще лидер молодёжного протеста. По телевизору иногда выступает…

Остановились перед шеренгой ларьков у метро.

– Какое берём? – Димыч наконец отпустил рукав Чащина и полез за деньгами. – «Старого мельника»?

– Я «Туборг» пью.

Коротко, но цепко Димыч пробежал взглядом по бутылкам за стеклом.

– Оно дорогое.

– Да я сам куплю. – Если уж терять вечер, с кем-то ненужным знакомиться, то лучше быть пьяноватым – легче…

Когда спускались по эскалатору, Димыч достал записную книжку.

– Так, нам сейчас до «Чеховской». А там… улица Большая Дмитровка, дом тридцать два, и где-то на четвёртом этаже. Знаешь, где это?

Чащин пожал плечами:

– Примерно… Недалеко.

– Ништяк. А то ведь опаздываем.

Невольно разглядывая стоящего на две ступеньки ниже Димыча, Чащин содрогнулся от его нелепого и фальшивого вида в этом панковском прикиде и снова почувствовал желание сбежать. Не выдержал:

– Слушай, ты бы переоделся, подстригся.

– Почему это?

– Во-первых, менты тормозить будут на каждом шагу. На штрафы разоришься. Да и вообще… как-то не в тему ты выглядишь. Уже не ходят так.

Димыч обиженно дёрнулся и отвернулся.

Около года назад на Чащина временно возложили обязанность отвозить флешку с вёрсткой журнала в типографию «Известий». Выпускающий редактор тогда уволился, а нового ещё не приняли. И возле типографии он постоянно видел парня лет сорока, одетого по всем канонам хеви-метала, с британским ужасом на голове, который, путаясь в широком, тяжёлом от клепок поясе косухи, покачиваясь на неудобных казаках, увязывал на тележке свежие номера цветастых газет, чтобы, скорей всего, развозить по киоскам… Очень было смешно и в то же время неприятно видеть старого металлера за таким занятием, и Чащин с трудом сдерживал желание подойти и сказать: «Не позорься, чувак. Или надень цивильное, или расшвыряй газетёнки попсовые, сиди дома, слушай «Блэк сэббэт». То же он испытывал и теперь, глядя на Димыча. Поживший уже человек, наверняка умеющий повязывать на своём горле галстук, старавшийся выглядеть благопристойно и вдруг решивший вернуться в юность. Но это – смешно. Правильно говорят: всему своё время.

– Дэн, слушай, – то ли забыл об обиде, то ли проглотил её Димыч, – а у тебя как с пропиской?

– Покупаю на полгода.

– Почём?

– Полторы тысячи.

– Рублей? М-м, всё равно нехило, – Димыч глотнул пива. – А мне можешь купить?