Рок–роуди. За кулисами и не только - [8]

Но попытка воспротивиться всему этому всё же была. Парни начали путать ноги и спотыкаться один об другого — и ярость отразилась на их лицах. Долго так продолжаться не могло, и Эрик вспылил:

— Ну, мы согласились на эти костюмчики а-ля Битлз, мать твою, но мы, Майк, не мыльные пузыри вроде тех Теней, мать их!

Такое доскональное описание, предоставленное Майку, убедило его, и он отстал со своими танцевальными па. Всему этому помог и мой смех, я никак не мог остановиться, видя малиновое от натуги лицо Час Чандлера, пытающегося сконцентрироваться, чтобы выучить хотя бы элементарные повороты.

Итак, с песнями, но благодарим Создателя, без танцев, парни готовы отправиться в своё первое турне.

9 мая 1964 года, Астория, Финсбери–парк. Место это стало в будущем знаменитым лондонским театром Рейнбоу. Ларри Бамс, конферансье, представил Чак Берри, как «живую легенду ритм–и–блюза», и я присоединился к всеобщим аплодисментам и овациям, встречающим его выход на сцену.

Он оказался именно таким, каким я и вся эта толпа с их плакатами и лозунгами надеялись его увидеть. И вот, что скажу тебе, дорогой мой дружище! Чак Берри так же отлично владел толпой, как и своей гитарой! В своём блестящем, сияющем костюме с бархатными вставками, и всем этим сумасшедшим гламуром, которые чёрные музыканты довели до совершенства в пятидесятые, он довёл британцев до настоящего исступления! Менеджеру Астории пришлось опустить занавес, отделив его от воющей, взбесившейся толпы в самом конце его выступления. Второй концерт прошёл этим же вечером, причём многие уже танцевали в боковых проходах, а к концу его выступления сцена превратилась в настоящую танцевальную площадку, и поклонники его таланта танцевали уже прямо рядом с Чаком.

В Хаммерсмит–Одеоне публика также заняла сцену, но уже через пятнадцать минут после начала его выступления. Нам пришлось опустить занавес, спасая Чака от не в меру обожающей его толпы. Кто–то включил Национальный Гимн, пытаясь вернуть публике осознание, что они всё ещё продолжают быть англичанами; казалось, невозможно было представить, что так смогли вести себя представители пятичасового чая, воскресных обедов и плотно сжатых губ. Толпа утихла, тогда мы снова выпустили Чака на сцену. Но как только Берри прошёлся своей знаменитой «утиной походкой», толпа снова взорвалась визгами и воплями. Чак явно обожал свою публику. Он наслаждался, видя как они импровизируют с казачком под эти прославленные мелодии, с совершенством вплетённые в его гитарные пассажи.

Чак Берри имел оглушительный успех. Он ни разу не сбился за всё время этих гастролей. Толпы воплями и своей признательностью обессмертили права на быстрый темп Guitar Boogie,прямо после медленного блюза Wee Wee Hours. Вы, может быть, подумаете, что этот его триумф британского дебюта сделал его счастливым и разговорчивым за кулисами? Нет, отнюдь, напротив, он оставался всё время очень замкнутым и с трудом шёл на контакт.

Теперь я льщу себе, что я был тем счастливчиком, которому повезло быть за кулисами, смеяться и болтать там. Но собственно концерт был крошечной частью моей работы, и монотонность течения жизни на гастролях, разгрузки, погрузки, репетиции скрашивались добродушным подшучиванием и рассказами о происходивших смешных или грустных ситуациях. Но, с каким бы я уважением не относился к этому человеку и, несмотря на мои многочисленные попытки узнать его поближе, Чак Берри вёл себя заносчиво, даже надменно, и временами не проходило даже дня без этого.

Совсем другое дело — Карл Перкинс. Это настоящий южанин, джентльмен до мозга костей, готовый в любой момент покорить сердце молодого гастрольного менеджера бесконечными рассказами об Элвисе Пресли, Джерри Ли Люисе, Джонни Кэше, обо всех тех великих, которых я обоготворял в то время. Он с удовольствием взял на себя на время гастролей роль моего приёмного деда и заботился обо мне, как если бы я в действительности был ему внуком, особенно, когда я познакомил его с нашей жареной картошкой с рыбой, его новой страстью.

— Ты только представь, Таппи, у нас в Штатах такого лакомства не достать.

Мы останавливали наш автобус у каждого «чиппи», попадавшегося нам на пути, Карл вбегал внутрь и возвращался гружёный засаленными газетными кульками. Я не удивился, если бы к концу гастролей у него выросли бы жабры. Приятный парень и отличный профессионал.

Несмотря на то, что на афише его имя стояло после Берри, что могло вселить страх в сердца каких–нибудь менее сильных людей, его выступления имели оглушительный успех даже у поклонников Берри. В контраст яркому поведению Чака на сцене, Карл Перкинс обыкновенно прохаживался по сцене как заблудившийся ковбой. Аккомпанируя себе на гитаре, он спел What’d I Say, Big Wheel, Match Box, Mean Woman Blues и в завершение исполнил свою Blue Suede Shoes. Аудитория взорвалась овациями.

Группе Swinging Blue Jeans выступать приходилось после Карла Перкинса, толпа продолжала вызывать на сцену Карла, жаждала ещё бисов, поэтому, когда ребята выходили на сцену и начинали играть, музыка тонула в выкриках: «Вон! Вон! Вон! Вон!» Музыкальный мир жесток, но надо отдать им должное, они продолжали играть, невзирая на все эти свистки, хотя, однако, я думаю, едва ли они с любовью вспоминают эти гастроли.