Рок–роуди. За кулисами и не только - [29]
Нервозность Алана Прайса мною много раз уже была описана на этих страницах, и такие ралли с невменяемым обкуренным пилотом стали для него последней каплей. Визг Алана, доносящийся с заднего сиденья, думаю, был слышен даже в Вестминстерском аббатстве, он требовал немедленной остановки и убегал в поле, пока не приходил в себя после приступов охватывающей его истерии. И только после долгих уверений и обещаний, что Алекс никогда больше не сядет за руль, можно было уговорить Алана вернуться в наш микроавтобус.
Не много ли хлопот с нанятым работником? Вместо добавочной пары рук я получил лишнего пассажира, и часы, проведённые им на задке автобуса, ненамного отвлекли Алекса от пагубной привычки. И, похоже, это были часы его последнего отдохновения. Нам недолго пришлось тянуть его на буксире, в первые же американские гастроли трос лопнул, и он оказался в тюрьме, пять лет ему дали за распространение наркотиков. Жизнь рядом со звёздами может смешать все карты, ведь у Алекса, когда его взяли почти ничего не нашли (он имел обыкновение делиться со всеми музыкантами), к тому же не поп–звездой он был, а всего только каким–то роуди. Жестокий урок для всех молодых людей — живя их жизнью, не делает тебя членом группы.
Мне и сейчас, когда думаю об этом, хотелось бы, чтобы самообман не уводил так далеко невинные души. На своём опыте сосуществования с Animals я испытал ещё раз, что наркозависимость незаметно завладевает нашими жизнями, и нужна встряска, вроде шока, который мы все испытали, когда на глазах у всех нас его арестовали.
Хилтон в облаках
Как я всех их любил, этих милых моему сердцу зверей, даже несмотря на то, что очень часто они просто сводили меня с ума, но более всего всё же близок был мне Хилтон Валентайн, мой единственный и самый драгоценный друг. Наверное поэтому я очень переживал за его пристрастие к экспериментам с наркотиками. Светлой души человек, этот Хилтон, но временами эти его поиски приносили ему больше вреда, чем пользы.
Хилтон первым среди зверей пристрастился к траве и, думаю, уже к 1965 году почти всё время он был укуренным. Но вплоть до одного вечера в Нью–Йорке я не подозревал, что дела ушли так далеко.
Мы остановились в какой–то гостинице, и чтобы сэкономить, мы делили с Хилтоном один номер на двоих, и надо сказать, нас поселили на 52–м этаже. Среди ночи я проснулся от страшного холодного ветра, который чуть было не сдул меня с кровати. Бесполезно пошарив по стене в поисках выключателя, весь синий я вылез из постели и поплёлся к окну. Какой идиот мог оставить открытым окно на такой высоте? Но тут я увидел его. Хилтон сидел на подоконнике, свесив ноги и вытянув руки в сторону бескрайнего неба.
Я просто оцепенел от страха.
— Хилтон, — наконец, произнёс я шёпотом, боясь его спугнуть. Он, что, готовился к прыжку? — Что с тобой, сынок?
Он обернулся и посмотрел на меня с укоризной.
— Ну же Таппи, мне одному не справится. Эти облака, Таппи, мы должны им помочь, без нас они могут замёрзнуть. Слишком холодно.
Он подвинулся ещё ближе к краю и стал загребать руками. Моё сердце готово было выскочить. Мне ничего не оставалось делать, как осторожно приблизиться к нему и повторять за ним движения рук, как если бы я тоже стал ловить облака и заполнять ими наш номер. Если б я этого не сделал, боюсь, он соскользнул бы с подоконника, а до земли было ой как далеко.
— Слушай, Хилтон, — сказал я, стараясь придать голосу спокойствие и рассудительность. — Залезай обратно, будешь накрывать их одеялами, а я помогу тебе их ловить. Вдвоём у окна мы только будем мешать друг другу.
Хилтон посмотрел на меня и медленно повернулся, перекинув ноги в комнату. Теперь я действовал быстро, я сгрёб его, и мы кубарем покатились на ковёр, в безопасную глубину комнаты. Он не сопротивлялся, но был совершенно окоченевший от холода.
— Всё будет хорошо, Хилтон, — обнял я его и прижал к себе ещё сильнее, как если бы он был маленьким испуганным ребёнком. — Всё будет хорошо. Нам сейчас нужно одно, поскорее согреться. С облаками будет всё в порядке, не беспокойся о них.
Мы так и провели всю ночь на полу, завёрнутые в одеяла, а я шептал ему всякую чушь, пока у него не прошли галлюцинации. Наркотики могут сделать с людьми много забавного и определённо они помогают писать замечательные волшебные песни, которые потом по достоинству составили золотой фонд поп–музыки, но когда это происходит рядом с тобой, и ты воочию наблюдаешь их действие, трудно убедить себя после этого в их ценности.
Гипноз
Грустно говорить, но тот случай с открытым окном на 52–м этаже мало повлиял на отношение Хилтона к наркотикам. Думаю, скорее всего, виной была ранняя смерть его матери. Это несчастье, которое выпало нам обоим, разница лишь в том, моя мать умерла вследствие несчастного случая, смерть же матери Хилтона была настоящей трагедией, и у него не было отца рядом, который мог бы его поддержать в трудную минуту. Может быть, отсутствие родительской заботы толкнуло Хилтона к постоянному желанию бежать от реальности? До сих пор точно не знаю. Но Хилтон шёл всё дальше по пути создания иллюзорного мира, и следующим шагом стала его страсть к гипнозу.
Кто она — секс-символ или невинное дитя? Глупая блондинка или трагическая одиночка? Талантливая актриса или ловкая интриганка? Короткая жизнь Мэрилин — сплошная череда вопросов. В чем причина ее психической нестабильности?
На основе документальных источников раскрывается малоизученная страница всенародной борьбы в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны — деятельность партизанских оружейников. Рассчитана на массового читателя.
Среди деятелей советской культуры, науки и техники выделяется образ Г. М. Кржижановского — старейшего большевика, ближайшего друга Владимира Ильича Ленина, участника «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», автора «Варшавянки», председателя ГОЭЛРО, первого председателя Госплана, крупнейшего деятеля электрификации нашей страны, выдающегося ученогонэнергетика и одного из самых выдающихся организаторов (советской науки. Его жизни и творчеству посвящена книга Ю. Н. Флаксермана, который работал под непосредственным руководством Г.
Дневник, который Сергей Прокофьев вел на протяжении двадцати шести лет, составляют два тома текста (свыше 1500 страниц!), охватывающих русский (1907-1918) и зарубежный (1918-1933) периоды жизни композитора. Третий том - "фотоальбом" из архивов семьи, включающий редкие и ранее не публиковавшиеся снимки. Дневник написан по-прокофьевски искрометно, живо, иронично и читается как увлекательный роман. Прокофьев-литератор, как и Прокофьев-композитор, порой парадоксален и беспощаден в оценках, однако всегда интересен и непредсказуем.
Билл Каннингем — легенда стрит-фотографии и один из символов Нью-Йорка. В этой автобиографической книге он рассказывает о своих первых шагах в городе свободы и гламура, о Золотом веке высокой моды и о пути к высотам модного олимпа.
Книга посвящена неутомимому исследователю природы Е. Н. Павловскому — президенту Географического общества СССР. Он совершил многочисленные экспедиции для изучения географического распространения так называемых природно-очаговых болезней человека, что является одним из важнейших разделов медицинской географии.