Рок–роуди. За кулисами и не только - [2]

Я чуть кашлянул, провёл трясущейся рукой по волосам и заговорил. Неожиданно мои нервы пришли в порядок, подбадриваемые хохотом толпы, ловящей каждое моё слово. В конце концов, ведь сцена — это мой дом, моя стихия и рассказы старого рок–роуди полились потоком, смывшим первоначальную нерешительность. Секс, наркотики, рок–н–ролл и правдивые, правдивые и ещё раз правдивые рассказы об Animals, Отшельниках Германа, об Элвисе Пресли, об Айке и Тине Тёрнерах и, конечно же и больше всего о легендарном Джими Хендриксе.

июнь 2004, Даллас, Техас

1. Клубы и клубы угольной пыли

Начнём с самого начала

Всё началось с одного маленького мальчика, самого обыкновенного сына шахтёра, выросшего в трудные, голодные послевоенные годы на северо–востоке Англии. Родился он в Уитли Бэе, небольшом городке по ту сторону от Ньюкасла, третий сын Айви и Джозефа Райтов, старающихся прокормить своих детей по карточкам, и, возможно, в тайне от него они баловали малыша леденцами Taffy, позднее их стали называть на французский манер — toffee. С ртом вечно вымазанном этой застывшей вокруг губ субстанцией, его и стали звать Таппи. И это детское прозвище никогда уже больше его не покидало.

Мне было двенадцать, когда я впервые взял в руки гитару. Мой школьный учитель, мистер Глегг захватил её с собой в класс и сыграл нам пару мелодий. Он научил меня трём аккордам, и пока я держал её в руках, а пальцы ударяли по струнам, я понял, чем станет моя жизнь: музыкой, музыкой и ещё раз музыкой.

Помните свой первый автомобиль? Запах его сидений; цвет окраски; гордость сидения за рулём, после всех лет ожидания? Ну, а я хотел гитару. Но на дворе стояли пятидесятые, и с деньгами было тяжело и не было способа позволить себе что–то вроде этого. Итак, с напутственными словами мистер Глегг передал меня в руки нашему столяру, учителю по труду и направил меня к моей собственной новоприобретённой страсти, я сделал её собственными руками.

Бедняга была неказиста, но настоящая из прессованных опилок и клея. Должно быть, и звук у неё был ужасен. Но, как этот первый драндулет не забыть никогда, для меня она была прекрасна, и я любил её.

Я принёс её домой и взял у кого–то или украл, не помню уже, пару самоучителей игры на гитаре. Каждый вечер к отчаянию моих бедных родителей я практиковался и практиковался, пока не выучил все аккорды. Я играл до тех пор, пока она не выпадала у меня из рук. Через некоторое время, откладывая понемногу, мне удалось накопить на Хофнер, и я, наконец, мог играть на настроенном инструменте. Теперь я стал настоящим гитаристом; всё, что мне оставалось — это собрать группу.

Таких как я было много. Депрессия, охватившая Англию после войны, ничего не оставила новому поколению, как искать что–то совсем другое. Рок–н–ролл проник через океан из Штатов, и мы были первыми слушателями. Я переходил из группы в группу. The Alley Cats: я на гитаре, Ронни на стиральной доске и Гарри на басу (швабре с натянутой верёвкой). Мы даже пробовали писать музыку.

Я уже играл много лучше и решил организовать свою группу. Мне было шестнадцать, и на «Мы ищем таланты» в Ньюкасл—Эмпайр познакомился с Хилтоном Валентайном. Никто из нас не получил никакую награду и, отправившись вместе на железнодорожный вокзал, мы сдружились, решив между собой, что победа в этом конкурсе всё равно ничего не означала. (Хэнк Марвин и Брюс Велш, победители, стали потом частью группы Клиффа Ричарда, The Shadows.)

Хилтон был тогда тощим волосатым подростком, даже ещё худее меня. Он жил в Северном Шилдсе, городке по соседству с Уитли Бэем, и вскоре после нашего знакомства мы сколотили свой собственный ансамбль. К нам присоединились мои старые школьные товарищи, Ронни и Гарри из Котов с переулка, и мы стали называть себя Дикими котами.

Мы с Хилтоном всегда ладили. Я потерял мать за год до встречи с ним, когда мне было пятнадцать. Мать Хилтона умерла, когда ему было четырнадцать. Оба так рано оставшиеся без своих матерей, мы хорошо понимали друг друга.

Участие в нашем ансамбле приносило мне некоторое утешение от трудностей домашней жизни. Мой отец — необыкновенный человек, но смерть матери была для него ужасным шоком. Они часто ходили на танцы, проходящие в танцзале гостиницы Рекс в Уитли Бэе и там, на мраморных ступенях лестницы, моя мама, одетая в вечернее платье и улыбающаяся моему отцу, поскользнулась и упала. Она ударилась головой о мрамор, и чуть позже кровоизлияние в мозг убило её. Мои братья, Алекс и Джордж, были, один на семь, другой — на четырнадцать лет старше меня. Они ушли из семьи сразу после смерти матери, поэтому после того трагического вечера наша семья уменьшилась до моего отца и меня.

Отец мой занимался тем, чем занимались почти все мужчины в этой части страны: работал на одной из угольных шахт и, несмотря на пережитое потрясение, работу свою не бросил. Мы вели жизнь обычной семьи; мать занималась домом, убирала, шила, готовила, стирала и, так как отец всё время пропадал в шахте, на меня легли все её обязанности, когда её не стало.

Возможно, Хилтон был единственным человеком, который в действительности понимал моё положение (его домашняя жизнь была даже ещё более запутанной, чем моя). Ранним утром я выполнял обязанности молочника, затем собирал отцу его обед и убирал по дому, а вечером отправлялся с Дикими Котами на выступление. Хилтон никогда не спрашивал меня ни о чём: я даже подозревал, что он немного меня ревнует к моему же отцу. Отец всегда был рад видеть Хилтона в нашем доме. Очень отзывчивый и мягкий человек, вот каким был мой отец, думаю, что он даже со временем стал смотреть на Хилтона, как на своего сына. И Хилтон с щедростью отвечал на его внимание: только благодаря Хилтону наш дом наполнился снова светом, смехом и радостью.